18+
Это может показаться диким, несуразным, смешным, но в 2017 году российские консерваторы до сих пор считают своим главным врагом «этот ужасный все отрицающий постмодернизм». Понятно, что они имеют в виду: феминизм, гомосексуализм, мультикультурализм, утрату нравственных ориентиров, размывание верха и низа, прекрасного и безобразного, инвалидов, потрясающих культями на главных площадях и проспектах, онанизм повальный, сепсис, изжогу, вздутие, и страшных одноногих лесбиянки, атакующих наших мальчишек, наших беркутов.
В данном случае т.н. консерваторы ведут себя как подростки, у которых определенные слова вызывают в голове такой мощный образный ряд, что они не могут перестать краснеть и хихикать. Однако от интеллектуалов всегда ждешь чего-то еще, помимо эмоциональной реакции на словесные раздражители. Например, понимания того, что не стоит плевать в колодец — пригодится воды напиться. Что приставка «пост-» хоть и красивая, но не всегда уместная. И того, каких взглядов в действительности придерживаются ваши идеологические противники — все эти «либералы», «пархомбюро» и прочая Хиллари Клинтон.
Примечательно, что один из немногих людей, которые демонстрируют такое понимание — российский министр культуры. В своей колонке в «Российской газете» он прямо заявляет, что для него понятие «истины» или «объективности» не имеет никакого смысла. Мир — это то, что мы о нем знаем. Событие — это то, как мы о нем рассказываем. Автономного, свободного, автореферентного субъекта не существует в природе. Значение — арена классовой борьбы (ну, ок — цивилизационного конфликта). Знание — форма жизни, наука — социальный институт, история — политика, опрокинутая в прошлое.
Это необязательно называть «постмодернизмом», скорее, стоило бы говорить об общем месте, «стандартной социальной теории», мейнстриме гуманитарного знания последних, наверное, 100 лет. Просто «постмодернизм» — это милый, аляповатый термин, о котором надменный первокурсник обязательно скажет, что он «устарел». Он действительно устарел в том смысле, что речь не идет о какой-то специальной интеллектуальной традиции, а просто о языке социальных наук. Смелые теоретические инновации сегодня, наоборот, связаны с тем, чтобы в том или ином виде вернуть в науку «объект» (не в качестве «дискурсивной формации») или «истину» (не в форме «дискурсивного режима»). Но акторно-сетевая теория, объектно-ориентированная онтология, спекулятивный реализм — это все передний край современной мысли. Подобным занимаются философы и социологи, а вот историки, филологи, литературоведы или этнографы по-прежнему довольствуются привычными концептуальными инструментами, изобретенными по большей части в середине XX века.
И здесь важно понимать вот что. В сознании российских «консерваторов» современное гуманитарное знание или, как они выражаются, «постмодернизм», намертво склеено с его политическим посланием, ну то есть с геями, неграми и инвалидами, которые унижают русских воинов. Но «постмодернизм» — это, в первую очередь, про отношение к знанию, а не про политику, мораль или эстетические предпочтения. Самые известные консервативные мыслители не особо расходились с «французами» в вопросе об историчности знания. Левые любят слово «институт», правые любят слово «традиция». Вообще говоря, все это просто синонимы слова «правило». Хотя если совсем начистоту, то и синонимов никаких нет, а есть лишь бескрайнее море жизни, океан практики, необъятный массив истории.
Консерватор, постмодернист, любой континентально мыслящий человек верит, что мир цветной, а не коричневый, что нет никакой привилегированной позиции, с которой на вещи можно смотреть «правильно». В миросозерцании консерватора, постмодерниста, любого континентально мыслящего человека все зависит от перспективы, а люди, слова и вещи почти не отдираются друг от друга. Математик может считать, что дважды два четыре, потому что его так научили или потому ему платят за то, чтобы он так считал или потому что у него там нейроны и синапсы, но только не потому что дважды два на самом деле четыре. Ведь никакого «самого дела» нет.
Люди, которые с этим не согласны, называются фундаменталисты. Они верят в природу, сознание и свет человеческого разума. Эти «материалисты» искренне убеждены, что их мозг, как бы это выразиться, «отражает» реальность, что в этом волшебном материальном предмете нормативное смыкается с позитивным. И, видимо, именно это волшебство позволяет им точно знать, как правильно. Как правильно свергать тоталитарные режимы и строить демократию, как правильно бороться с глобальным потеплением, как правильно защищать чеченских геев и бороться с русскими хакерами, как правильно писать диссертации и бороться с теологией в университете.
Фундаменталисты верят в научный прогресс и искренне бьются за то, чтобы максимальное количество людей испытывали максимальное удовольствие на протяжении максимально длительного времени. И, кстати, они лучше вас знают, что значит получать удовольствие (да-да, угнетенная патриархалка на высоких каблуках, тебя касается в первую очередь!). Эти не будут рассуждать про мультикультурализм, а просто придут и исправят все.
Именно либералы, модернисты, прогрессисты, адепты британской позитивистской традиции и прочие фундаменталисты — главные враги консерваторов. Уж они-то никогда не станут умиляться туземным пляскам с бубном. Им никогда не придет в голову «чему-то поучиться» у дикарей. И в этой ситуации наши т.н. консерваторы вцепились в кого? В постмодернистов, у которых все — котики!
А в жесте Мединского удивляет разве что какая-то обескураживающая наивность. Ну да, любой вменяемый человек признает, что в конечном счете из двух теорий он выбирает ту, которая больше нравится. Да и не выбирает, собственно, а просто так живет. Катится себе как навозный шар и собирает разное. Одно клеится к другому. Понятно, что свое видение вещей в пределе можно протащить и на гусеницах, и через радиоточки. Но есть ведь еще такой инструмент символической легитимации, как научная нормативность. Ну то есть это такая игра, в которой надо уметь выигрывать. Здесь Мединский, конечно, сплоховал. «Исследование в интересах России» — так нельзя. Так не говорят. «Обнажение приема» — это, скорее, для художественных текстов.
Фото: © GLOBAL LOOK press/Anton Belitsky
