18+
О законопроект о домашнем насилии, который пока еще находится в стадии обсуждения и доработки, сломано уже много копий, хотя он даже еще не готов. Пока в документ продолжают вносить правки, его сторонники утверждают, что откладывать больше нельзя — нужно принимать уже сейчас. Противники считают, что такой закон — грубое вмешательство в сугубо внутренние семейные дела. Есть и те, кто уверен, что самое главное — работоспособность нового документа, ведь в российском законодательстве и так прописана большая часть необходимых положений, но почему-то они не функционируют так, как нужно.
Новый законопроект о домашнем насилии поддерживают большинство россиян, согласно данным СМИ. Правда, специалисты, работающие с жертвами домашнего насилия, с которыми удалось поговорить Daily Storm рассказали, что многие из тех, кто выступает за новый закон, не видели текст документа и даже не имеют глобального представления о его содержании. Еще меньше тех, кто в курсе того, какие нормы об абьюзерах уже прописаны в российском законодательстве и зачем нужна отдельная инициатива.
Точки спора
«Проблему с законодательством о домашнем насилии можно разделить на две части. Первая — действительный пробел в законодательстве, вторая — почему не работает то, что уже существует в наших законах», — считает юрист Арина Полосатая.
Более того, его как правило подают как закон, направленный на защиту женщин, но жертвой бытового насилия может стать кто угодно.
«Домашнее насилие над мужчинами — это не миф, но мы даже не можем оценить, как часто они становятся жертвами, потому что мужчины за помощью вообще не обращаются. В качестве примера могу привести историю, когда женщина приревновала мужа из-за того, что тот поздно вернулся, и разбила ему бровь, кинув в него какой-то домашней утварью. Человек ходил с рассеченной бровью и только по секрету смог рассказать, что на самом деле это дело рук его жены. Он не может ни признаться в этом своим друзьям, ни обратиться за помощью, потому что его засмеют», — объясняет психолог Екатерина Кочетова.
Арина Полосатая подтверждает слова специалиста:
«Закон безгендерный, и те, кто говорит, что он для защиты женщин, неправы. Другое дело, это есть в нашем менталитете, что мужчина насилует женщину, а она вроде как не может этого сделать».
Юрист также рассказывает, что попытка собрать сторонников и противников закона, а также просто интересующихся для обсуждения на базе семейного клуба «Йоль» в Смоленске привела к интересным результатам:
«Смоленские блогеры активно продвигали тему закона о домашнем насилии. То, что они писали, вызывало довольно много вопросов. Складывалось ощущение, что люди не очень хорошо прочитали текст законопроекта. Мы пригласили их на встречу, чтобы выслушать все стороны и донести свои мысли. Вот только с их стороны никто не пришел. Но на встрече были и те женщины, которые поддерживали закон, и те, кто боится закона, и те, кто смотрит на него с различных точек зрения. В процессе выяснилось, что проект закона никто из тех, кто активно высказывался за, не читал».
При этом новую инициативу отличает то, что она описана понятным для рядового гражданина языком и разобраться в ней несложно, что в российском законодательстве встречается нечасто. Юристы отмечают: несмотря на это, документ потребует большого количества подзаконных актов. В этом кроется одна из проблемных точек проекта. Многое будет зависеть от тех специалистов, которые будут эти акты составлять.
«Как измерить категорию психологического насилия? Как будут определять градацию, какое насилие страшнее: физическое или психологическое? Вроде очевидный для многих ответ — побить страшнее. Но это не всегда так, ведь наше законодательство знает такое понятие, как, например, «доведение до самоубийства». А, значит, в отдельных случаях именно психологическое воздействие может оказаться более разрушительным для человека», — отмечает Арина Полосатая.
Взгляд психологов
С точки зрения психологов, все вообще не так просто, ведь даже понятия насилия и насильника в их практике часто искажаются самими клиентами.
Специалисты выделяют три основных категории: абьюзеры, чья психика находится в пограничном состоянии, которые систематически издеваются над жертвами; насильники из маргинальных семей, которым не привили определенные ценности; и самый сложный тип — «феномен пары».
«Может быть так, что по отдельности люди не проявляют никаких признаков абьюза, но дальше они находят друг друга и уже в паре начинают друг на друге отрабатывать свои детские травмы, например. Предположим, что женщину в детстве не любил отец, а у мужчины до этого были проблемы с девушками. Соответственно, любая задержка партнера на работе будет сигналом к тому, что он ее не любит, и женщина будет впадать в истерическое травматическое состояние. С его стороны точно так же: приступы беспочвенной ревности могут привести к тому, что он начнет запирать ее дома. По отдельности — все в порядке, но в близких отношениях они сосуществовать не могут и бросаются друг на друга с кулаками», — объясняет Кочетова.
Как раз в этом случае с помощью продвигаемого закона будет сложно установить истину и то, какое наказание следует применить.
Еще сложнее дело обстоит с психологическим насилием, а именно — как будет доказываться факт его наличия. Даже психологи не всегда с точностью могут сказать, есть ли в паре именно психологическое насилие или нет и где грань между действиями защитного характера и манипуляцией другим человеком.
Важно и то, что закон не учитывает мотивы, по которым насилие происходит, что не позволит выбрать эффективные методы воздействия.
«Есть женщина, находящаяся в состоянии послеродовой депрессии, ее муж в командировке, а родители — в другом городе. При этом дома много дел и ребенок, который постоянно кричит. От бессилия и от всего, что навалилось, она просто начинает срываться на ребенке. И это не что-то гипотетическое — в моей практике было два таких случая, когда женщины рассказывали, что чуть не задушили своих малолетних детей в состоянии аффекта. Эти женщины оказались жертвами обстоятельств, и с нравственной точки зрения это не то же самое, когда женщина бьет своего ребенка за то, что он просто не попал ей в настроение. В первом случае женщина сама нуждается в поддержке, во втором случае она непосредственно является абьюзером и ей нужна помощь уже совершенно другого характера», — приводит пример психолог.
В законодательстве все уже есть, только не работает
Юрист Арина Полосатая предлагает посмотреть на новый закон с позиции того, что уже существует в российской правовой системе и так ли необходимо дополнять ее отдельным документом.
«Закон преподносят как некий универсальный решатель проблем, которого в России никогда не существовало. Но многие моменты, которые должны урегулировать общественную жизнь и изменить ее к лучшему, уже в законодательстве есть, однако они не работают. Пока в законе прописаны такие формулировки, что после его принятия мы можем оказаться в той или иной крайности: от «ничего не изменится» до ювенальной юстиции во всей ее полноте», — комментирует юрист.
Действительно, одно из основных опасений, связанных с документом, — ювенальная юстиция в ее крайнем проявлении: не начнут ли отбирать детей у вполне добропорядочных семей за любой шлепок и грубое слово? Тем более, что в некоторых регионах уже разработаны проекты законов о так называемом осознанном родительстве, где прописано, что должен, а что не должен делать родитель, чтобы считаться добропорядочным.
«Хорошее начинание, но возникает много вопросов. Наше общество крайне нетолерантно к инакомыслию, несмотря на то что Конституцией провозглашено, что все равны. Не ущемит ли этот закон права людей других взглядов, отличных от главенствующих в обществе? Я наблюдала такую ситуацию: на семью сыроедов из небольшого города пожаловались соседи. По их мнению, семья живет неправильно и не дает детям нужного питания. К ним пришли органы опеки. В данный момент все закончилось хорошо: прошла проверка условий, родители показали медицинские документы, что проблем со здоровьем у детей нет, и все разошлись. Но мы же не знаем, что будет происходить в таких ситуациях в будущем!» — рассказывает Арина Полосатая.
Сторонники закона часто отмечают: в России есть проблема того, что семья — закрытая структура, в которую никто не может войти и проверить, все ли там хорошо. При этом существующее законодательство дает возможность пожаловаться любому гражданину, если он считает, что происходит неладное. Например, если заявление было подано в органы опеки, то его обязаны рассмотреть в течение трех дней и провести проверку.
«Проблема не совсем в законе, а в безразличии или правовом нигилизме граждан. Многие знают историю, когда мама оставила ребенка и он просто умер от голода — он кричал, плакал, но никто не отреагировал. И у нас в Смоленске был случай, когда ребенок подвергался физическому насилию и соседи знали об этом, но вели себя по принципу «Это не мое дело. Его же заберут, пусть лучше живет с семьей — с плохонькой, но со своей». Получается так, что одни не заявляют, а другие не принимают меры. И принятием еще одного закона эту ситуацию никак не поправить», — объясняет Полосатая.
При этом юрист Татьяна Белова считает, что отдельный закон все же необходим, потому что в нем предусматривается комплекс мер и понятий:
«Мы сразу видим определение понятия домашнего насилия, какие виды насилия оно охватывает и какие меры защиты необходимо предпринять. Также там очерчен и круг тех, на кого он распространяется, — не только родственники и те, с кем сейчас состоят в браке, но и бывшие сожители и супруги — это очень важно».
Поправка о преследовании
Кроме того, законопроект пока относительно далек от своей финальной редакции. Одной из последних и ключевых поправок стал пункт о преследовании, который должен защитить жертв домашнего насилия от систематических угроз и запугивания.
«Если в настоящей правовой реальности мы попытаемся привлечь человека за то, что он ходит, например, за бывшей девушкой по пятам, поджидает ее у работы, просто стоит под ее окном — он ничего не говорит, у него нет за спиной топора, но он просто это делает — мы ничего не сможем предпринять, чтобы освободить девушку от преследования. Да, у нас есть ответственность за угрозы по статье 119 УК РФ, но применять ее можно, если агрессор напрямую угрожает или четко описывает, что именно он сделает со своей жертвой (убьет или нанесет тяжкий вред здоровью). Именно поэтому новая поправка важна и станет эффективной мерой защиты», — считает Татьяна Белова.
Ситуация с преследованием жертв, как правило, развивается по одному и тому же сценарию:
«Когда жертва домашнего насилия пытается выбраться из травмирующей ситуации, агрессор начинает преследование: старается найти новый адрес проживания, пишет с фейковых аккаунтов, пытается взломать соцсети и электронную почту, поджидает где-либо — это как раз факт психологического насилия. И сейчас пострадавшим приходится находить выход самим. Если вообще ничего не делается, то ситуация развивается дальше и часто заканчивается не просто угрозами, а их воплощением в жизнь», — объясняет Белова.
Сейчас юристы, работающие с жертвами преследований, фактически беспомощны и не имеют практически никаких инструментов, чтобы оградить подопечного.
Арина Полосатая также приветствует дополнение, так как считает, что положения в законопроекте на данный момент нуждаются в большей конкретике. При этом основным моментом, по ее мнению, является функциональность закона: если не работает то, что уже давно написано, то как сделать так, чтобы функционировал новый документ?
«Одним законом сыт не будешь — нельзя одним его введением сделать так, что все жертвы сразу потянутся защищать свои права», — заключает юрист.
