18+
300 тысяч человек. Это приблизительное количество бездомных на улицах России. Больше, чем вмещает Мурманск или Грозный, почти целая Вологда или Орел. 300 тысяч россиян выживают, а не живут. Про них презрительно говорят «они» и «эти», их обходят стороной не только рядовые граждане, но и государственные мужи. Их проблемы кажутся нерешаемыми, но так ли это на самом деле?
Чтобы разобраться в этом вопросе, мы приехали в подмосковный приют «Теплый прием», чтобы увидеть собственными глазами тех, кого в обычной жизни предпочитаем не замечать.
«Будит меня красивая девушка и говорит: «Молодой человек, я вижу, вы не первый день тут лежите. У меня не много времени, чтобы узнать, что с вами. Много я дать не могу, но вот» — и достает тысячу рублей. У меня аж слезы из глаз покатились».
Впервые Игорь приехал в Москву еще в 1997-м. Молодой строитель из Украины занимался отделкой, ремонтом, работал грузчиком и экспедитором. Обычная честная работа. В 2000-м начались отношения с местной девушкой, через два года родился ребенок, еще через шесть разошлись, так и не узаконив отношения.
К этому времени трудовой рынок наводнили мигранты из среднеазиатских республик, и в 2013-м Игорь вынужденно вернулся домой, где снова попытался завести семью. Нормальной жизни в этот раз помешала война, и в 2015-м он с гражданской женой и ребенком стал беженцем. Переехали. Он — в Москву, они — в Тульскую область.
Поначалу какая-никакая работа была. Но кризис, санкции, сомнительное положение беженца... В итоге получилось устроиться только на автомойку. Жил там же в подсобном помещении, вместе с уборочным инвентарем. Пока не начались рейды УФМС в поисках нелегалов.
«Ко мне подошел администратор и попросил временно уйти. Сначала на день, потом еще, потом еще. Три, четыре, пять дней... Начал пить. Потому что денег нет, а ты еще и голодный, и холодный, — алкоголь эти чувства заглушает. А потом уже ты к этому привыкаешь, и когда я захотел вернуться на мойку, меня уже не взяли. Вид уже был непотребный», — вспоминает Игорь.
На улице он провел четыре месяца. Самые суровые в его жизни октябрь, ноябрь, декабрь и январь. Самые холодные и голодные. Было страшно думать, что к нормальной жизни возврата уже нет. Ситуация казалась безвыходной. Сна не было, нервы на пределе. Постоянные мысли «куда идти?», «что делать?». Это было похоже на кошмарный сон, из которого ты никак не можешь вырваться, не можешь проснуться.
Спал на трубах теплотрассы. Единственное теплое место, которое удалось найти. Одеяла, матраса — ничего не было.
«Встаешь — сугроб просто: спал, ничем не прикрывшись. Тебе холодно всегда. Естественно, из-за этого ты выпиваешь, это легче найти, чем еду. Потому что много знакомых, все наливают. Иногда приютят», — рассказывает Игорь.
Когда ты бездомный, тебя волнует не так много вещей. Что поесть и что выпить. Все остальное — второстепенно. Где сегодня спишь, как выглядишь, чем пахнешь... Какая разница?
Единицы ищут подработку — мебель перевезти, вагон разгрузить. Но чем дольше ты на улице, тем быстрее приходишь к выводу, что просить подаяние гораздо быстрее, легче и проще.
«Кто 100, кто 200 рублей подаст. Потому что у людей душа есть, они видят бездомного, и им его жалко. Бывало, возле магазинов просил: «Подайте кто сколько может». Давали. Хотя понимали на что. На хлеб я и не просил. Были и те, кто просто еду покупал. Не хотели, чтобы на выпивку уходило», — говорит Игорь.
Со временем желание выпить начинает пересиливать все остальные. Выпил — значит день удался, не выпил — значит все плохо. Социальные связи с прошлым миром рвутся. Появляется куча новых знакомых, а старые начинают делиться на тех, кто может налить, и тех, с кем ты не общаешься.
Но только общение с обычными людьми может помочь. Только так можно хотя бы попытаться остаться человеком и не потерять желание выкарабкаться из ямы, в которую угодил. Банальная моральная поддержка и неравнодушие решают гораздо больше, чем помощь деньгами или одеждой.
«Новый год я праздновал в семье друзей. Они знали, что я на улице оказался. Потому и пригласили. Я там помылся, побрился, постирался. Привел себя в порядок. Выпили по-человечески, в меру. Поели оливье. Посмотрели телевизор и легли спать. Это было так важно... так хорошо... просто быть дома», — вспоминает Игорь.
Одно из определений слова «приют» в толковом словаре Ожегова — это место, где можно спастись или отдохнуть.
Спасение для бездомного — это возможность получить крышу над головой, горячую еду и возможность прийти в себя. Попробовать встать на путь выхода из сложившейся ситуации. Приют не решает проблему целиком, это только первый шаг, но он, как говорят, самый сложный.
«Теплый прием» открылся в декабре 2017 года. Промзона. Охрана на входе. Забор. В советское время эта территория принадлежала какому-то научному институту. Трехэтажное здание, где помещения с высокими потолками, бывший узел связи. Теперь тут тоже своего рода связь — связь бездомного с социумом, то, что он потерял на улице.
Первый этаж. Санпропускник — тут обрабатывают прибывающих и выдают новую одежду. Несколько комнат, больше похожих на палаты, для людей с ограниченными возможностями и пожилых.
Второй этаж. Женское отделение, компьютерный класс с доступом в интернет и администрация.
Третий этаж. Мужское отделение, общественный телефон и столовая с кухней.
Одновременно тут могут жить 70 человек. Каждому дается три месяца. Если нужно, срок пребывания могут увеличить. Стараются сделать так, чтобы человек за это время реально встал на ноги и не вернулся обратно на улицу.
«Сюда мы берем людей с внутренним мотивом. Тех, кто сам устал от жизни на улице и хочет перемен. Им можно помочь. Мы даем им кредит доверия. Кормим, помогаем сделать документы, объясняем, как найти работу. Но не делаем это за них. Поиск работы — это важно! Если он сам не может найти работу, то если потеряет ее, то опять окажется на улице. Поэтому это они делают сами. Наше правило», — рассказывает директор приюта Илья Кусков.
Однако самое главное, что получает здесь бездомный, — человеческая поддержка. Участие. Ощущение, что ты нужен. Что до тебя есть хоть кому-то дело. Что ты не один, не потерян и жизнь твоя не закончена. Уже это ощущение может творить чудеса. Поднимать внутреннюю самооценку человека и давать ему силу идти дальше. Внутреннюю мотивацию.
Без нее любая помощь будет как мертвому припарка. Невозможно дать бездомному квартиру, денег, работу и надеяться на то, что он не окажется на улице. Окажется. Работу бросит, деньги пропьет и квартиру тоже в итоге потеряет. Даже если всучить ему удочку и научить ловить рыбу, он не будет этого делать. Потому что не видит в этом смысла.
«Им нужна помощь. Они ее хотят. Но вопрос — во внутренней мотивации. Есть ли стремление что-то изменить. Они наматывают на себя проблемы, как устрица — перламутр на песчинку, только там красивый жемчуг выходит, а тут... Они не раз получали пинка от жизни. Нужно дать внутренний мотив. Если у человека этого мотива нет, то с ним ничего не сделаешь. Не исправишь», — говорит Илья Кусков.
Лакмусовая бумажка, по которой можно безошибочно понять, что человек потерял всякий смысл своего существования, — это внешний вид. Запущенный, грязный, вонючий. Такому уже плевать на себя. Его не волнует ни общественное мнение, ни... да ничего его не волнует. Если такому человеку сказать, что его жизнь оборвется прямо сейчас, он, скорее всего, даже не почувствует сожаления по этому поводу. Таких вернуть труднее всего.
Падение на самое дно сопровождается обильными алкогольными возлияниями, которые из привычки превращаются в болезнь. Так ставят крест на быстром возвращении в общество.
Но даже это не делает бездомного человеком вне закона. Его все еще можно вернуть к нормальной жизни. И нужно это делать. Даже не так. Мы обязаны это делать, потому что это, во-первых, наши люди, которым нужна помощь, а во-вторых, на их месте, к сожалению, может оказаться любой.
Обманули, выселили из квартиры. Прогорел бизнес. Началась война. Подставили. Мало ли что может случиться, чтобы человек внезапно оказался без крыши над головой и денег на еду.
«Стыдно возвращаться. Стыдно. Нас не было три года, и мы приедем как лохи. Без копейки. Сами представьте».
Надежда — из Стерлитамака. Это Башкирия, Южный Урал. В 2015 году она со своим гражданским мужем прилетела в Москву на заработки. Устроились в клининговую компанию, которая по договору обслуживала аэропорт Шереметьево.
Убирали туалеты, офисные и рабочие помещения. Жили в общежитии, которое предоставлял работодатель. Работа несложная, но, как выяснилось, ненормированная. Можно было начать ранним утром, а уйти с работы только в полночь.
Со стрессом порой помогал справиться алкоголь, который был под строжайшим запретом в общаге. Так случилось, что мужа Нади поймали нетрезвым вместе еще с тремя работниками, отмечающими трудоустройство. Увольнение, штраф в размере зарплаты за последние две недели и лишение места в общежитии.
Надежда не могла оставить любимого человека в беде и, предупредив сотрудницу, что ей нужен день отгула за свой счет, попыталась найти мужу другой дом. То ли сотрудница не предупредила, то ли директор компании был не в духе, но Наде поставили прогул, уволили и лишили зарплаты за целый месяц. Планы заработать в Москве рухнули.
«Идти было некуда. Денег не было. Сумку с документами украли. Мы жили в Шереметьево, спали на сиденьях в залах ожидания. Три года почти. Там тепло. Ели то, что люди подавали, и иногда ребята из кафе делились едой. Ее же там в конце дня списывают, по правилам так положено, а еда еще хорошая, — ну вот иногда и нам что-то доставалось. Пирожки, салаты. Подкармливали нас. Там много народу так живет. Я бы даже сказала — множество. Некоторые — годами», — рассказывает Надежда.
Муж в первый год после увольнения колесил по городу в поисках работы, Надя периодически подрабатывала в кафе. Мыла посуду, полы, раздавала листовки — и даже смогла заработать себе на сотовый телефон. В зимнее время практически всегда были в тепле. Полиция аэропорта бездомных гоняет, но всегда можно вернуться.
Жизнь со временем стала даже стабильной. Размеренной. Привычной, что ли. Появились новые знакомые, такие же бездомные, которые с мужем ходили на заработки и поиск пропитания, а Надежда ждала их «дома». На кресле в зале ожидания.
Даже Новый год всегда справляли там. Покупали шампанское, салаты, накрывали импровизированный стол. Мандаринки. Со стороны если взглянуть — обычные люди, которых праздник застал в дороге. Посмотришь, порадуешься и даже не подумаешь, что им некуда ехать.
«Женщина сидела рядом — она же меня не знает, кто я, бездомная или нет, — говорит: «Девушка вот я вижу, что вы сидите, а у меня мешок продуктов, возьмите, вам, наверное, еще долго ждать, а у меня вылет и перевес». Люди помогали. Фрукты, колбаска, курочка. Но это не есть жизнь. Это тупое времяпрепровождение», — говорит Надежда.
От безделья женщина начала пить. В самом деле, скучно сидеть целый день в одиночестве. Там рюмашку, тут рюмашку... Чтобы не думать о том, что жизнь проходит мимо.
Когда она поняла, что что-то не так, было уже поздно. Печень не справлялась с обильными возлияниями — Надя начала отекать. Живот раздуло, лицо распухло. Если бы на это не обратили внимания медики из Шереметьева, еще несколько недель — и орган окончательно отказал бы. Врачи, зная о приюте, отправили женщину туда. Это буквально спасло ей жизнь.
«Благодаря этим людям меня отвезли в больницу, меня приняли без документов, меня лечили почти месяц. «Асцит» это называется, во мне было ведро воды, наверное», — вспоминает Надежда.
После больницы женщина вернулась на реабилитацию в «Теплый прием». Сейчас она идет на поправку, даже восстановила паспорт, ищет работу. За последние три года это первые несколько месяцев без алкоголя. Первые несколько месяцев с планами на будущее. С осознанным желанием вернуться домой в Стерлитамак. Даже если возвращаться стыдно, это все-таки дом.
«Вырваться с улицы можно, но сила воли нужна. И поддержка человеческая. Деньгами там не поможешь — их пропьют. Смысла нет. От человека в первую очередь зависит. Как опытному человеку, мне не страшно вернуться на улицу, если что-то пойдет не так, но очень не хочется. На родину хочу. Пусть ненадолго. Я не знаю, как там в городе у нас сейчас, но все-таки», — рассуждает Надежда.
Осталось уговорить упрямого мужа. Без него она не уедет. Но мужчина все еще надеется, что жизнь в Москве сложится. Надеется. И ночует на неудобных креслах.
Ежемесячно Россия недополучает в бюджет около одного миллиарда 379 миллионов рублей. Эти деньги могли бы поступать в виде налогов в казну от нынешних бездомных.
Математика простая. Средний возраст бездомного 30-35 лет. Самый трудоспособный возраст. Если верить официальным данным, то средняя зарплата в стране составляет чуть больше 35 тысяч рублей. Умножаем 300 тысяч бездомных на среднюю зарплату и отнимаем 13% подоходного налога.
Почему этого никто не делает? Почему никто не стремится вернуть трудовые ресурсы в экономику? Эти те люди, которые могут повышать ВВП, развивать страну. Мы просто теряем деньги, забывая об их существовании. 300 тысяч бездомных — это город. Куча людей. Было бы гораздо эффективней помочь им встать на ноги и потом получать доход.
Плюс к налогам — все, что государство сэкономило, считай, тоже заработок. К примеру, возьмем медицину. Бездомного в поликлинике не примут, полиса у него нет, профилактики болезней нет. Если человек с улицы и попадет к доктору, то, скорее всего, уже в критическом состоянии, когда придется бороться за жизнь. Реанимационные мероприятия стоят дорого. Срочные операции — тоже. Лечение в разы дороже профилактики.
«Это выходит дороже, чем если бы мы создали для бездомных приюты и потратили деньги на реабилитацию и возвращение их к нормальной жизни», — уверен Илья Кусков.
На Западе программы поддержки бездомных существуют уже чуть ли не больше века. Не зазорно было бы взять пример и перенять опыт. Тем более что специалисты приезжают регулярно и готовы им поделиться. Пока же у нас в стране комплексного подхода не видно.
Государственных приютов — 134 штуки, общей вместимостью восемь тысяч кроватей. Маловато. Но это не главное. Проблема ведь не в этом, а в психологической реабилитации. В мотивации и прочем. Но никто не горит идеей выделения примерно 90 миллиардов рублей из бюджета на эти мероприятия.
Реабилитация одного человека в среднем обходится в 25 тысяч рублей в год. Это семь с половиной миллиардов. Процесс может занять от трех месяцев до года. В худшем случае Россия потратит 90 миллиардов за год на своих же граждан, которые только налогами отобьют эти затраты за шесть-семь лет и дальше будут приносить доход. Нормальная бизнес-модель окупаемости стадиона, к примеру, закладывает выход в ноль через 10-15 лет.
Кто-то может возразить: «А зачем нам вообще помогать бездомным? Они выглядят не пойми как. Живут не пойми чем. Вот пусть и занимаются чем хотят».
Если начать забывать о бездомных, потом можно забыть и об инвалидах, потом — о пенсионерах, потом — о бесплатном среднем образовании. Пусть люди платят сами. Тогда вопрос: зачем государство? Государство берет на себя заботу о гражданах. У нас оно социальное. Поэтому помогать нужно всем. Если не помогать, то и государства не будет. И это мы еще не обсуждаем снижение уровня преступности.
«Ведь что терять бездомным? Если их никто не кормит, если никто не помогает. Что им терять? Что им делать прикажете в этой ситуации? Грабить и убивать? Зачем до этого доводить? Нужно помочь. Это минимум финансирования, это человечно, это законно», — уверен Илья Кусков.
«За 10 лет я не видел никого, у кого бы получилось вырваться из этой жизни».
Игорь поехал в столицу в 2008-м не от хорошей жизни. Дома в Коврове завод, на котором он отработал больше 10 лет, обанкротился и закрылся. Последние полтора года до переезда мужчина перебивался редкими подработками, выпивал. Жена, глядя на такое поведение, подала на развод. На родине ничего не держало.
«Первый год был самым ужасным. Ничего не знаешь, не видишь, никто не помогает. Я приехал — сразу жил в подъездах. По сути, на улицах жил. Целей никаких не было. В Коврове не жизнь, а тут хотя бы мегаполис, может, чего-нибудь заработал бы. Человек же живет надеждой. Может, что-то в жизни бы изменилось», — рассказывает Игорь.
Потом, как говорится, нашлись добрые люди, объяснили, где можно поесть, где выпить, где помыться, и прочие бытовые мелочи. Бездомные стараются сбиваться в компании и помогать новичкам. Сегодня ты помог — завтра в благодарность помогут тебе.
В таких компаниях своя иерархия и распределение труда. Кто-то ходит стрелять — попрошайничать у магазинов, кто-то собирает съестное по помойкам, кто-то ворует.
Основной заработок компании — попрошайничество. Как и в любой работе, успех зависит от мастерства. Сначала тебе стыдно, и каждый отказ бьет по нервам, потом привыкаешь и перестаешь придавать этому значения. Отказали — просто просишь следующего, кто-то да подаст.
Суммы разные, от десяти рублей до тысячи. За полчаса стояния с протянутой рукой у магазина бездомный может заработать себе на легкую закуску и недорогую выпивку.
«Я не стрелок: на бутылку пива с сигаретами настреляю, потом могу часа два сидеть и просто пить и курить. Мне много не надо. Целыми днями, как некоторые, я этим не занимался. Но знал людей, которые еще до обеда умудрялись настрелять три-пять тысяч. И что меня всегда удивляло — они столько зарабатывают, могли бы коньяк пить, а они пьют всякую дрянь. Паленую водку какую-то таскают вечно», — рассуждает Игорь.
Старший держит общак. Не дай бог оставить что-то себе и не отдать в общий котел. Если заметят — а там замечают — изобьют. Решения, что купить, что выпить, чем закусить и чем заниматься, принимает старший. Несогласных избивают. За нарушение внутренних правил тоже наказывают. Выйти из такой компании достаточно сложно, ведь для старшего это прямые финансовые потери.
«Я в такую компанию попал. Но через 10 месяцев ушел. Подошел к старшему: «Дед, мне не нравится, я ухожу. Он, конечно, матом меня послал, но не побили, и то слава богу. Я одиночка по духу. За 10 лет ни одного синяка нет. Потому что ни с кем не браткуюсь, своими делами занимаюсь. И если даже пьем вместе, я потом всегда ухожу к себе», — делится Игорь.
Ночевки по подъездам закончились года через два-три. Игорь нашел тихое место за гаражами в Новогирееве, притащил матрас, одеяла, белье. Накрыл это все сверху клеенкой и начал жить на улице и зимой и летом.
Утром проснулся — выпил, поел, если есть что. Потом идешь на «кормежку». В Москве достаточно точек, где или благотворительные организации, или церкви раздают горячую еду. Можно даже попривередничать и ходить только туда, где вкуснее всего. Не рестораны, конечно, с мишленовскими звездами, но все-таки.
Правда, там, где повкуснее, и народу больше, и компании опасней. Пока ждешь своей очереди, те, кто понаглей да посплоченней, успевают получить по несколько паек, и тебе может не хватить. Начнешь возмущаться и качать права — есть риск получить по шее или, чего хуже, удар ножом. На «кормежках» наряды полиции не дежурят, и обидчика никто искать не станет.
После того как поел, идешь стрелять или на подработку какую-нибудь легальную. Вечером опять на «кормежку». Работа — дом. Дом — работа. Иногда выходные.
«Праздники большие у нас тоже в почете, мы их не забываем. Бутылочку водочки на Новый год возьмем всегда отметить, закусить. Примитивно, конечно, но отмечаем. Новый год — это же настоящий праздник», — говорит Игорь.
За 10 лет бездомной жизни Игорь не смог вспомнить ни одного своего знакомого, которому бы посчастливилось вернуться с улицы к нормальной жизни. Ни одного, кто бы начал работать, снял квартиру, завел семью. Потому что некому помочь. Потому что редко попадаются в жизни люди, которые готовы это сделать бескорыстно. 90-95% бездомных уже настолько привыкли к этому безразличию, что давно опустили руки и не видят путей для возвращения. Без помощи извне слишком тяжело вылезти. Ни документов, ни работы. Остается только пить. А потом — уже все. Дорога ведет на тот свет.
Равнодушное отношение к бездомным — яркий пример отсутствия здорового общества в государстве. Мы еще, наверное, не отошли от пустых прилавков 80-х, от обозленной экономики 90-х. Мы все еще деремся за кусок хлеба и место под солнцем, шагая по головам. Хотя жизнь вокруг изменилась. Она стала легче по сравнению с этими периодами. Но мы этого не замечаем, так же как предпочитаем не замечать проблем других людей. Больных стариков, нищих пенсионеров, бездомных... Список можно продолжать довольно долго.
Некоторым и этого мало. Они старательно мешают тем, кто готов помогать. В августе 2018 года старейшая в России благотворительная организация «Ночлежка» из Санкт-Петербурга объявила о том, что откроет в Москве «культурную прачечную» для бездомных. Проект уже реализован и обкатан в Петербурге. Открывать планировали в Савеловском районе столицы на огороженной заводской территории. Разразился скандал.
Жители грудью встали на защиту родных дворов от бездомных. Петиции о переносе прачечной куда угодно. Протестные встречи. Паблик во «ВКонтакте» для координации. Шумиха в СМИ. Все для того, чтобы не позволить грязным, вонючим, заразным, вшивым бомжам шарахаться где ни попадя и стирать свое исподнее.
Местные давили на то, что после стирки бомжи останутся загаживать их уютное пространство, пить на лавках и отравлять своим присутствием детские площадки. Особенно сильно настаивали, что в районе бомжей отродясь не было и делать им тут нечего.
В итоге организаторы, опасаясь поджогов и других неадекватных действий, решили искать новое место.
Победа это или поражение для жителей Савеловского района? Скорее нежелание разбираться в чужих проблемах. Недоверие и страх, который обусловлен внутренними стереотипами. Люди считают, что все бездомные — алкоголики и живут так, потому что хотят такой жизни.
Тот, кто сегодня живет обычной жизнью, с крышей над головой, не может поверить, что завтра он может лишиться всего и оказаться там, на улице. Но это, к сожалению, иногда случается. И тем, кому еще можно помочь вернуться к нормальной жизни, нужно помогать. Чтобы стало лучше, чтобы стало безопасней, чтобы люди чувствовали поддержку в трудной ситуации.
Нужно делать это сейчас. Там, где ты есть. На своем месте. Иначе — пропасть. Людям нужна надежда. Без нее никак.
