18+
Российская деревня мертва — во всяком случае, та ее часть, что находится в центральной и северо-западной частях страны. По статистике десятилетней давности, около 20 тысяч населенных пунктов полностью покинуты людьми. В одной только Вологодской области вымерли больше трети деревень. Еще около 30 тысяч деревень по всей стране находятся на грани вымирания — в них живут по несколько человек. Так Россию не опустошали даже фашисты.
Последняя из моржовчан
Когда разговариваешь с жителями вымирающих деревень, самое неловкое — это употреблять выражение «вымирающая деревня». Как будто речь идет не только о населенном пункте, но и о его жителях. Будто это они вымирают — и тут ты такой звонишь узнать о впечатлениях от происходящего. Пришлось изобрести более дипломатичную формулировку:
— Алло, Татьяна? Добрый день. Я журналист из Москвы. Мы готовим материал о пустеющих деревнях. Можно приедем?
Так я договорился о встрече с Татьяной Исинбаевой — последним жителем полумертвой деревни Моржово. 30 километров до Ржева, 150 — до Твери, 260 — до Москвы. Ближайшая больница — во Ржеве. Магазин — в одной из соседних деревень, полтора часа бодрого шага. Школа — там же.
На единственной деревенской улице чернеет с десяток заброшенных домов. От одних остались только полусгнившие срубы, другие еще крепкие, хоть окна выбиты и крыша кое-где потекла.
Дом Татьяны стоит на окраине деревни, у разрушенной фермы. Все хозяйство — двор, заваленный дровами, три овцы, куры, коза Ася — ласковая, как кошка, и пара коней. С ними помогает молчаливый бомж Саша. Про него Татьяна говорит: «Психический». Раньше была еще корова, но умерла, когда отелилась. Ветеринар из Ржева так и не приехал по вызову.
Татьяна встречает нас на завалинке у крыльца. Засаленная малиновая курточка, сапоги фасона «Прощай, молодость». Татьяна замахала руками, когда увидела камеру.
«Только меня не снимай, не снимай! Я же и не подготовилась! Вот, ее снимай лучше!» — и подсунула козу в объектив камеры.
Татьяна живет в Моржове с 1991 года и видела весь процесс угасания деревни. Все началось с развалом СССР. Цепочка событий проста и логична: работы не стало, молодежь уехала в город на заработки, старики либо перемерли, либо перебрались к детям. Так Татьяна с мужем остались последними постоянными жителями деревни. Дети переехали в город. А два года назад умер и муж. Когда Татьяна вспоминает его, на ее глазах появляются слезы.
— Вот вы спрашиваете, почему все уехали. Родители наши на ферме работали, — Татьяна махнула рукой в сторону руин фермы — из развалин торчали обрушившиеся балки кровли с прибитыми к ним огрызками шифера. — А молодежи тут что теперь делать? Вот все и подались кто куда.
— А вы зачем остались?
— А я люблю свою кровать, свой дом и свою деревню. И жителей деревни тоже любила. А теперь их нет. Как косой скосило.
— Не одиноко одной в деревне? — спрашиваю.
— Ну, одиноко, а как же… Хорошо, хоть телефон есть. И телевизор.
Татьяна вздохнула. Мы как раз подходили к одному из десятка брошенных домов.
— Деревню очень жалко. Можно сказать, сердце кровью обливается. А что сделаешь уже? Вот у нас ферма развалилась и осталась без работы. А потом на почту за копейки пошла. 1800 рублей оклад.
— Как же выжили на такие копейки? — удивляюсь.
— Выживали — не то слово. Только своим хозяйством и спасались.
К ведению хозяйства «в одни руки» Татьяна приспособилась относительно легко. Научилась ездить на оставшемся от мужа скутере и мотоблоке. Летом продает молоко дачникам из соседних деревень. Собирает грибы, выращивает овощи на огороде. С пенсии в 12 тысяч старается помочь детям и внукам. Им, говорит, в городе тоже непросто приходится.
В 2018 году Татьяна стала местной знаменитостью. Точнее, сначала преступницей, а потом уже знаменитостью. Ее с сыном оштрафовали на 80 тысяч рублей — за незаконную вырубку деревьев, браконьерство. Это если с точки зрения закона смотреть.
А с точки зрения деревенского человека, Татьяны, произошло форменное беззаконие. Лес — он вот, рядом. И растет там ольха — почти сорняк. Растет безнадзорно, отвоевывая у пустой деревни поля. Так что лесозаготовка на зиму — в каком-то смысле даже санитарная вырубка. А ей за это — огромный штраф.
Чтобы погасить его, Татьяна собиралась продать одного из коней, Орлика. О ситуации узнал местный муниципальный депутат Андрей Калашников и организовал сбор средств на погашение штрафа. Орлика удалось сохранить. До следующей зимы.
Когда Татьяны Исинбаевой не станет, Моржово окончательно превратится в деревню-призрак. Точку на карте. Сначала районная администрация отключит деревню от электричества. Потом перестанут расчищать дорогу от снега. Деревню внесут список «населенных пунктов без населения». Затем придут мародеры. Они вынесут все, что можно продать. Еще лет через 10-15 поля окончательно зарастут лесом и деревенские дома будет уже не различить среди чащи.
«У нас на сельское хозяйство смотрят как на пережиток прошлого»
Такая же судьба постигла бы и деревню Кулаковка в Оленинском районе Тверской области. По всем признакам, она давно должна была сгинуть. Населения нет. Колхоз развалился. Дома обветшали. Все ценное давно вывезли мародеры. Но Кулаковке удалось побороть естественный ход истории, и на сегодняшний день вымирание отменяется — во многом благодаря усилиям Ирины Смирновой.
Ей удалось сохранить родную деревню сначала на бумаге, а затем и вовсе сделать почти невозможное: уговорить предпринимателей выкупить землю в заброшенной деревне и вложить в нее деньги.
Ирина — бывший школьный учитель, а ныне фермер из Оленинского района — встречает нас на сером «Шевроле Нива» с помятой дверью. В салоне кисло пахнет деревней.
— Я здесь что только не вожу! — будто читая мои мысли, поясняет Ирина. Переднее пассажирское сиденье ее машины завалено старыми фотографиями и документами — это история ее семьи, неразрывно связанная с Кулаковкой.
— У нас все началось в 1997 году. Поменялся председатель. Началась политика уничтожения отдаленных объектов — молочных ферм и так далее. Сказали дояркам, что стада их забирают на центральную усадьбу. Ну и все, доярки отдали коров, а их на мясокомбинат вывезли. Вот так и остались все без работы, — вспоминает Ирина.
В те годы она с семьей тоже переехала из Кулаковки. А однажды вернулась. Увидела разрушенный дом и разграбленную деревню. Вспомнила, что на этой земле жили многие поколения ее предков. И решила восстанавливать — и дом, и деревню, и связь с малой родиной.
— После деревни я в институт поступила, на матфак. Зачем-то. 12 лет в школе отработала. Зачем-то. А потом все равно сдала на права на трактор и приобрела коров. Наверное, для того, чтобы посмотреть, можно ли в наше время какой-то угол нормально реанимировать.
Главная задача, отмечает Ирина, была сохранить деревню хотя бы на бумаге. Для этого она с сыном прописалась в старом доме. Зарегистрировала в деревне свое крестьянско-фермерское хозяйство. Добились от администрации района сохранения электроподстанции и водокачки. И самое главное — в 2016 году Ирине удалось уговорить руководство местного охотхозяйства выкупить участок земли в Кулаковке и построить там дом для егерей и охотников. Они поддерживают в пригодном состоянии дорогу и убирают окрестные поля.
Ирина и сама пыталась открыть собственную ферму в деревне, но не удалось. Чтобы получить грант на развитие сельского хозяйства, чаще всего нужно уже иметь и ферму, и скот. Остатки местного колхоза выкупить тоже не вышло. Пришлось искать другое место.
— На сегодняшний день крестьянским хозяйствам, чтобы участвовать в гранте, нужны ферма и земля. А где их взять, эти фермы?! Если сам захочешь построить, то это очень сложная процедура. Должна быть экспертиза санитарно-защитной зоны, все расстояния выдержаны. И чтобы построить ферму, надо отдать все, что крестьянин насобирал за свою жизнь. Остается только покупать уже готовое. Но все построенные фермы уже раскупили. Остались только разваленные, которые надо заново отстраивать.
Теперь у Ирины хозяйство в Оленине, местном райцентре. Там удалось найти подходящее место и восстановить старую ферму.
Возможно, организовать хозяйство в Кулаковке получилось бы у крупных агрохолдингов, но саму проблему вымирания деревень такие меры не решат.
— Там, где расположится крупный инвестор, не соберешь грибы, ягоды, не проедешь где захочешь и не пройдешь. Ты будешь полностью зависеть от этого богатого человека или от этой крупной организации, которые строго определят свои и правила, и границы, и нарушать их ты не сможешь. Многие говорят: дескать, нашему району нужен крупный инвестор. Но когда в Ржевском районе построили крупные свинарники, людей перестали пускать в лес.
Основную проблему вымирания деревень Ирина видит в отсутствии поддержки со стороны государства. По ее словам, чтобы «перезапустить» деревню, необходимо выделить администрациям районов деньги на межевание земельных участков, восстановление заросших полей и дать право закупать сельхозтехнику. Многие районные администрации владеют большим количеством земли. Они могут либо продать ее, либо сдать в аренду. Опции «возделывать землю» на данный момент не существует.
— Идеально было бы договориться с каким-нибудь агрохолдингом и выращивать на наших полях корм для их скота. Если бы государство поддержало местный бюджет, мы в районе смогли сами справиться со своей сельхозкой и пошел бы процесс восстановления деревень от центра к деревне. Администрации начали бы строить достойное жилье ближе к обрабатываемым землям и приглашать на работу семьи с детьми, школы бы пополнились учениками и учителями... Только так. Плюс точечная помощь крестьянским хозяйствам. Она есть, существенная, но эта помощь на организацию двух-трех рабочих мест. Надо что-то глобальнее, но не инвестор. Так же я и за хуторское строительство. Сейчас строить на своей сельскохозяйственной земле ничего нельзя. Я против этого. Если человек построит на сельхозке свой дом, вложит туда силы и средства, он будет стараться содержать свою землю в порядке... Путин обещал это давно, но обещанного видно, надо долго ждать... Просто у нас на сельское хозяйство смотрят как на пережиток прошлого. Они вообще понимают, что если есть земля, то это уже предприятие?! Только работать на нем надо, — заключает Ирина Смирнова.
«Надо вырубить электричество на всей планете, и через неделю люди вернутся в деревни»
Николай Шкурин обижается, когда его называют фермером. Так и говорит: «Мы крестьяне, а не фермеры». И хозяйство у него, соответственно, тоже крестьянское.
Николай — живое доказательство существования обратной миграции. Все бегут из деревни, а он, наоборот, — подальше от города, поближе к земле. И если из деревни бегут по социально-экономическим причинам, то Николай в деревню переехал из идейных соображений.
— В городе жизнь неестественная, ненастоящая. Там все покупное, ничего своими руками не делаешь. На работу ходи, получай там зарплату и сиди вечером перед теликом или в кабаке.
— После появления ребенка задумались о том, что едим и что это у нас вообще за существование такое, — подхватывает Татьяна, жена Николая. — Сейчас все на 100% ненастоящее. Начиная с воды, которая у нас из канализации очищается, и заканчивая продуктами, которые в супермаркетах лежат.
Сюда, в тверскую глухомань, семья Шкуриных переехала в 2017 году и фактически оживила полумертвую деревню Овчинники. На тот момент здесь была всего одна пожилая семья. История опустошения деревни звучит как жутковатый анекдот. В 90-е годы отсюда украли шесть километров проводов. И на пять с лишним лет Овчинники остались без электричества. Этого хватило, чтобы большая часть населения успела разбежаться кто куда.
Картина — как и во всех 2230 вымерших деревнях Тверской области. Пустые полуразрушенные дома, заросшие поля, набеги мародеров. С появлением Николая ситуация изменилась. Теперь здесь большое крестьянское подворье. Мародеры не появляются. Дорогу от шоссе до деревни регулярно чистят от снега.
Когда Николай с семьей переезжал, пальцем у виска покрутили и городские родственники, и местные жители. Дескать, совсем москвичи с ума посходили: по доброй воле в деревню едут.
— Самое главное, когда переезжаешь в деревню, — это не строить дом самим, — объясняет Николай, — это очень дорого и почти наверняка вас разорит. Лучше купить старый дом и отремонтировать его.
Именно так Николай и поступил. В Овчинниках удалось найти добротный дом со скотиной в придачу. В доме сделали косметический ремонт. Провели интернет и установили усилители сотового сигнала для телефона.
Вести крестьянское хозяйство семья потомственных москвичей училась с нуля: и корову доить, и за овцами с козами ухаживать. Спустя три года семейство Шкуриных находится практически на полном самообеспечении. К тому же им удалось свести к минимуму товарно-денежные отношения.
Питаются только тем, что производят сами. Хватает и на стол, и на заготовки, и на продажу. Раз в неделю Николай отвозит во Ржев сыры, домашний хлеб, молоко, йогурты. Продажи идут через группу во «ВКонтакте» «НИКОЛАЯ ДВОР». Остается только доставить товары покупателю.
— Делаем масло, творог, йогурт, сыры, — увлеченно рассказывает Николай, показывая нам свои угодья, — корову недавно купили, теперь еще и молока много. В магазине только сладости покупаем по привычке. Все никак не могу от своей колбасной зависимости избавиться, иногда могу себя побаловать. Но скоро и от этого откажемся: мы сейчас как раз стали свое мясо вялить.
В последнее время двор Николая показывает такие темпы роста, что он задумался нанять помощников. Говоря бюрократически, организовать новые рабочие места в деревне, которая еще недавно считалась почти вымершей. Но тут неожиданная проблема: ближайший трудоспособный мужчина живет в соседней деревне и работать не хочет ни у Николая, ни где-либо еще. Других претендентов пока нет. Экономическое развитие района за счет отдельно взятого крестьянского хозяйства временно откладывается.
— Есть один безотказный способ вернуть людей в деревни: надо вырубить электричество на всей планете, и через неделю люди вернутся в деревни. Это кажется абсурдом, но это действительно произойдет естественным образом, в городе станет невозможно жить, — смеется Николай. — А если серьезно, то можно раздавать землю и дома либо бесплатно, либо за символические деньги. И организовать централизованный сбыт продукции, открыть какие-нибудь крестьянские магазины в городах. Это все может мотивировать людей на переезд в деревню.
Сейчас Николай основными препятствиями для переезда из города в деревню называет финансовый вопрос и бюрократию. Как пример бюрократии он приводит недавний случай: отправил в районную администрацию запрос на вырубку леса для строительства. Разрешение он получил на делянку в 100 километрах от своего дома.
— Глупость, конечно, но, надеюсь, получится воззвать чиновников к здравому смыслу. Лес-то — он вот, рядом.
Вымирающие деревни в цифрах
В 2016 году Центр экономических и политических реформ (ЦЭПР) выпустил доклад «Россия — страна вымирающих деревень». Из исследования следует, что вымирают в первую очередь исконно русские регионы.
В Костромской области пустуют 34% от всех населенных пунктов. В Ярославской области — 27%. В Вологодской — 26,6%. В Тверской — 23,4%. В Псковской области — 23%. Речь идет о тысячах заброшенных деревень.
Среди всех российских регионов отдельно стоит Ингушетия — 62,7% брошенных населенных пунктов, но здесь другая история: республика до сих пор не оправилась после сталинских фокусов с депортацией.
Основной же причиной вымирания исконно русских территорий называют упадок социально-экономической сферы.
С 2000-го по 2015 год количество школ в сельской местности снизилось с 45,1 тысячи до 25,9 тысячи. Число дошкольных детских организаций сократились с 40,6 тысячи до 17,5 тысячи. Исследователи отмечают, что «закрытие в населенном пункте школы во многом прекращает его социальную жизнь».
Вместе со школами и детскими садами закрывались и больницы: с 2000-го по 2014 год их число сократилось более чем в четыре раза: с 5437 до 1064. Количество поликлиник уменьшилось с 9217 до 3064.
В упадке и экономика: число сельскохозяйственных организаций сократилось с 59,2 тысячи в 2006 году до 36,4 тысячи в 2016-м. Фермерские хозяйства — с 285 тысяч до 174,6 тысячи.
При этом выросла средняя площадь земли, принадлежащая одному предприятию. На практике это означает, что землю, пригодную для ведения сельского хозяйства, скупают крупные предприятия, часто агрохолдинги. Но небольшие частные хозяйства не могут выдержать конкуренции с гигантами и разоряются, «усиливается монополизация в отрасли».
Авторы доклада приходят к выводу, что эти процессы могут одновременно привести к сокращению рабочих мест в одних населенных пунктах и концентрации рабочих мест в других. Это вносит значимый вклад в миграцию сельского населения и способствует дальнейшему вымиранию небольших сел и деревень.
Но даже там, где есть работа, ситуация далека от идеальной. Согласно статистике, жизнь в деревне дороже, чем в городе, а зарплаты ниже. Так, среднестатистический селянин тратит на еду 41% доходов, когда в городе только 31,7%. При этом в сельской местности значительно меньше денег уходит на развлечения — вероятно, ввиду отсутствия оных.
Такие изменения влияют и на криминогенную обстановку: в последние годы фиксируется рост количества преступлений в сельской местности. Ну и вечные спутники безработицы и преступности: алкоголизм, наркомания, токсикомания. Все эти показатели неуклонно растут.
Это исследование построено на основе данных переписи населения 2010 года. Осенью 2020-го пройдет новая перепись. Шансов на то, что темпы вымирания деревень снизятся, почти нет.
