18+
– Как Вы себя чувствуете?
Девушка поднимает глаза. Губы обкусаны, вокруг белая обводка, как у людей с лихорадкой. Руки тонкие как спички, вертит в руках телефон. Зарядить гаджет можно только в коридоре — в палатах психиатрической больницы розеток не предусмотрено. Поэтому заряжать приходится, сидя на ковре в рекреации.
— Лучше. Хотела фотографию сделать, выложу в Instagram.
Мужчина в белом халате согласно кивает. Выглядит он внушительно: строго нахмуренные брови, очки на переносице, представительная лысина, легкая одутловатость щек. Мимо проходит молоденькая медсестра. В отделении много практикантов, постоянный приток свежей крови, новые лица. Медсестру окликает заведующий отделением, говорит что-то неразборчивое, ухо вылавливает Piracetamum. Лекарства назначают на латыни, этот мертвый язык сейчас редко где услышишь — разве что здесь успеешь насладиться.
Заведующий скользит взглядом по рекреации, разворачивается, чтобы уйти... и замирает в ступоре. Через несколько секунд он подходит к врачу, который навис над сидящей на полу девушкой.
— Вы не могли бы сдать халат? Не ходите так по отделению, пожалуйста.
«Врач» покорно сдается и халат снимает.
Девушка непонимающе наблюдает за сценой. Ее собеседник даже не пытается оправдываться. Пациент только вернулся из домашнего отпуска, захватив лабораторный халат. Решил поиграть во врача. Час гулял по отделению и разговаривал с пациентами, потом халат отобрали.
В Научном центре психического здоровья РАМН к таким шуточкам давно привыкли. Они считаются почти невинными.
***
Александра Николаевна Бархатова (профессор, доктор медицинских наук) сейчас работает в «пограничном» отделении. Депрессии, неврозы, панические атаки — здесь лежат мужчины и женщины с относительно легкими симптомами, так что правила довольно щадящие — например, разрешены телефоны и планшеты.
С этим связан ряд курьезов. Недавно пациенты решили вести «фоторепортаж с больничной койки». Выкладывать снимки в соцсети: наши будни в пятом отделении, наши вечера в пятом отделении. Идею все поддержали с энтузиазмом, пока препараты не подействовали: приходя в себя, участники захотели такую хронику удалить, чтобы никто, никогда, ни за что... Пожалели о том, что гугл все помнит, в общем. Те же девочки-пациентки сначала делают селфи, отмечают геопозицию (психиатрическая больница), а потом расстраиваются.
Но это не самое страшное. Дальше по коридору — отделения для острых больных. Там палаты закрываются, у кроватей есть специальные ручки, чтобы привязывать руки и ноги, а пациенты могут в любой момент наброситься на персонал. Проблемы куда серьезнее, чем селфи.
В вечернее время какой-нибудь пациент с делирием начинает подозревать, что все, кто находится рядом, здесь неслучайно. Скорее всего, соседи хотят его убить. Он цепляется, завязывается драка. Или врач прошел мимо пациента на вечернем обходе — и не так на него посмотрел. Значит, тоже хочет его убить. Все сходится: одет в белый халат, связан с лекарствами и раньше его здесь не было. Пациент берет цветочный горшок и швыряет им — чтобы защититься. Он сейчас в мире своей правды.
***
Для каждой эпохи характерна своя картина расстройств.
Для Средних веков — эпидемии кликушества, религиозные мотивы, а также колдовство, сглаз, порча. В советскую эпоху ракурс и тематика представленных идей иные. Речь шла уже о преследованиях со стороны КГБ и иностранной разведки. В 90-е опять пришли новые веяния: идеи инопланетного вторжения, мировых войн. После выхода «Матрицы» пациенты рассказывали о незнакомцах, которые предлагают им на улице красную и синюю таблетки. Сейчас вернулось православие, и очень много пациентов попадают сюда с религиозным бредом, в частности, бесом одержимости.
Поначалу такие люди обращаются в церковь (церковь имеет ресурс православных психиатров), там им говорят, что это не бес (они тоже могут это как-то дифференцировать), а болезнь. Варианты, где живет бес, могут быть самыми разными: один ощущает его в сердце, другой — в прямой кишке, третий — в голове. Одна девушка убеждена, что у нее был контакт с бесом, тот отложил личинку, и она физически ощущает внутри себя бесенка, который растет и развивается. Висцеральная галлюцинация.
***
Поскольку пребывание в больнице служит достаточным основанием не служить в армии — дорожка протоптана еще со времен Виктора Цоя — бывает так, что «поболеть» ложатся потенциальные призывники. Но и в остром отделении бывают случаи «разоблачения».
— Я слышу голоса.
Вокруг мужчины собрались врачи. Внимательно слушают, доброжелательно кивают.
— Это, наверное, спецслужбы, они меня преследуют! Я вижу людей в одинаковых плащах… машины с одинаковыми номерами.
Специалисты делают пометки. Продолжают кивать. Допытываются:
— А что за номер? Как выглядят эти люди? Только на улицах их замечаете?
Пациент потеет, напрягает память, пытаясь воспроизвести в уме симптомы шизофрении. Но пока «отвечает» на троечку.
Обман не так сложно распознать: шаг в сторону за учебник — какие-то попытки посмотреть мышление со стороны, задать наводящие вопросы — и оказывается, что пациент дессимулирует. Такие пациенты в больнице надолго не задерживаются, признает Александра Николаевна.
— Слишком гладкие рассказы всегда настораживают. Чем интересен каждый пациент? У него очень своеобразные фабулы, пережитые им самим.
Фабула выстраданная, выношенная.
Верующий пациент — заболевание с детства, проявляется через призму религиозного бреда: то он Антихрист, то Дева Мария, то должен спасти все человечество. Каким образом? Собрать биоматериал, в частности, сперму, от элитной группы людей и перевезти на другую планету — чтобы потом возродить человечество. Такую фабулу просто так, с кондачка, не придумаешь. Кстати, пациент «родил» ее гораздо раньше, чем СМИ оповестили о сборе генетического материала россиян — у него эта идея уже лет 20 существует.
***
Синдром зависимости и абстинентный синдром. Анорексия. Деменция. Злоупотребление травами, витаминами, стероидами. А также нарушение половой идентификации, поедание несъедобного, транс и одержимость, тревожное расстройство у детей, вызванное разлукой. Это не выписки из анамнеза — это заболевания, которые по МБК-10 (международная классификация болезней) относятся к расстройствам психики.
В приемном покое все устроено просто: врач или соглашается, что состояние требует стационарного лечения, или отказывает, отправляя восвояси — посещать районного специалиста, пить таблетки, наблюдаться. Не все те психи, что в психиатрических больницах лежат.
Среди тех, кто продолжает вести активную жизнь, невзирая на диагноз — ученые, спортсмены, люди искусства. Не ложатся в стационар, потому что лечение вырывает из профессии, изолирует от общества, а некоторых пациентов это травмирует сильнее, чем сама болезнь.
Среди «постоянных клиентов» — несколько докторов наук. Писатели, актеры, лица «из телевизора». Приближенные и родственники влиятельных людей из бизнеса, политики.
Диагнозы тоже разные. Среди «технарей» больше людей шизоидного склада, замкнутых, погруженных в себя — не от мира сего, как говорится.
В этом центре еще в советское время наблюдался человек, являвшийся творческим генератором идей для целого научно-исследовательского института. Когда он ложился из-за обострения (бредовые идеи о преследовании спецслужбами), коллеги просили врачей лечить «помягче» – чтобы память не ухудшалась, и он мог бы так же продуктивно работать после выписки.
У людей искусства, как правило, диагностируют расстройство личности, депрессии. Среди писателей, музыкантов много людей с диагнозом шизофрения. Все-таки они — особые люди, им расплачиваться за успех приходится диагнозом. В этих стенах над темой гениальности и помешательства не смеются.
Алкоголь и наркотики — еще один повод слететь с катушек. Один пациент служил в московском театре, играл роли, набирал популярность. Очень талантливый человек, но проблемы с наркотиками перекрыли все остальное. Из последнего: подбросил в людное место кирпич, обернутый в бумагу, заявив о теракте. Был задержан, потом отправлен на лечение. Из театра его выгнали.
Некоторые «завсегдатаи» после выписки не скрывают своих проблем: приходят на ток-шоу, рассказывают о лечении в центре. Но большинство, конечно, замалчивают — это не в их интересах. Поэтому после выписки (если человек обращался на платной основе) в медицинской карте даже не будет указан диагноз.
Другие пациенты могут узнать звездного товарища по несчастью, могут не узнать, но относятся спокойно: здесь люди погружены в свои проблемы. И присутствие даже медийного лица не вызывает такого резонанса, как у здорового сообщества.
***
В коридоре пустынно: до обеда еще далеко, обход уже прошел. В воздухе повис особый запах психбольницы: смесь запахов спирта, хлорки и затхлого воздуха — никто не будет проветривать помещения, открывая нараспашку окна. Пациенты разбрелись и затихли. Александра Николаевна запирает свой кабинет, ключ, щелкнув, встает в замочной скважине. За спиной раздается голос.
— Пш, станция! Приехали!
Женщина вздрагивает. Это пациент N. Мужчине около 40 лет, он тут частый гость — уже знает, когда приезжать, деловито напоминает об очередном посещении, ложится на лечение. Иногда бывает «немножко агрессивен». Диагноз: вялотекущая шизофрения.
— Осторожно, двери закрываются!...
Пациент N отходит, чтобы продолжить маршрут: за угол, там налево до конца коридора, в депо. Потом нужно освободить вагоны — и назад, на новый круг. Столько дел: и за пассажирами следи (а они, собаки, разбредаются), и порядок поддерживай!
Мужчина изображает гудок, набирает скорость и скрывается за поворотом.
По жизни он ничем не занимается. Катается в метро, на это уходит все время. Мужчина знает наизусть все топонимы подземки, путешествует по городам, фотографируя новые станции (когда выписывается), а оставшись дома один, играет в поезд: бегает мимо висящих на стене лампочек, «пш, пш!».
Когда ложится в больницу, шьет крыс в рамках арт-терапии. Крыс дарит Александре Николаевне, у нее уже целая коллекция.
***
Какая бывает шизофрения, спорят сами психиатры десятилетиями. Известно одно: в стадии ремиссии или на препаратах человек может быть успешно вписан в социум. Другое дело, что обострения подкрадываются незаметно.
Человек выписывается, случается обострение. Например, бредовый психоз: мужчине показалось, что идущая навстречу пара — это зомби. Он набрасывается на прохожего и убивает. Пациент, в общем-то, не виноват, он сражался с зомби. После врачи доказывают суду, что человек действительно болен и нуждается в лечении, а не в тюремном сроке.
— Невозможно удерживать кого-то силой или лечить превентивно. Это значит, что мы сразу ограничиваем пациента в праве на нормальную жизнь, – комментирует Александра Николаевна.
По оценкам ВОС, через пять-семь лет депрессия выйдет на первое место в списке самых распространенных заболеваний. Но с жалобами обращаются только 15%, остальные считают, что виноваты лень, глупость, неспособность себя организовать. Итог — рост числа суицидов.
Люди с проблемами боятся клейма на всю жизнь не меньше своей болезни. Вдруг узнают? Если вставать на учет, обращаться в психоневрологический диспансер, даже такая безобидная для окружающих штука, как паническая атака, может стать волчьим билетом — на госслужбу или в армию не возьмут. Если пойти в частную клинику или государственную на платной основе — анонимность тебе гарантируют.
Психиатры в государственных учреждениях настроены по отношению к частной психиатрической помощи скептически: она чаще вредит, чем лечит. Тамошние врачи не могут использовать многие из самых сильнодействующих и эффективных препаратов, зато часто назначают полный комплекс исследований и обирают клиентов до нитки.
«Давайте мы посмотрим, какой у вас хлор и как он влияет на ваше психическое здоровье», — это же абсурд.
***
Человек, напавший на Татьяну Фельгенгауэр в здании редакции «Эха Москвы», вел дневник, в котором жаловался на телепатическую связь с ведущей и вторжение в его разум. Любой, кто почитает записи дневника, решит, что нормальный такого написать не может — диванные споры на этот счет не утихают. Мол, все очевидно! Почему нельзя определять психические расстройства на ранней стадии и вылавливать больных? Почему сами психиатры этим не занимаются?
Врачи в один голос открещиваются от таких претензий. По записям в блоге или соцсетях ни один специалист диагноз не поставит — даже мировое светило. Нужна личная встреча — на крайний случай, подойдет прямая трансляция без купюр, где можно хорошо рассмотреть все невербальные паттерны и реакции. Также нельзя поставить диагноз по скайпу, общаясь на неродном для человека языке или поговорив с ним по телефону.
К психиатрам обращаются в разных щекотливых ситуациях: например, пообщаться с людьми, подозреваемыми в шпионаже, — если возникают подозрения в неискренности показаний. Человек может дессимулировать, пытаясь уйти от ответственности, но чтобы это выяснить, нужно провести ряд бесед. Так что принцип «нет тела — нет дела» здесь трансформируется в «покажи мне свое сознание, а не свой бред».
***
Кремль. На фоне подсветки красиво планируют хлопья снега, приземляясь на брусчатку и ели. Здесь находится резиденция главы государства – и, значит, здесь он проводит большую часть времени. Вот и сейчас один из любопытствующих чуть дольше, чем это принято, задержался возле Спасских ворот. Охрана не реагирует: туристы часто зависают, медитируя. Может, пропитывается атмосферой или пытается уловить дух реформ.
Мужчина помедлил еще минуту и решительно перешагнул заграждение.
— Меня ждет Путин.
На него смотрят пока снисходительно, но серьезно. Дело охраны маленькое — проверить.
— Кто это Вам сказал?
— Голоса.
Проситель ежится на холоде, но смотрит с вызовом: не каждому голоса велят идти в Кремль, это удел избранных.
Обычно такие «посетители» до президента не доходят: их либо сразу отправляют к врачам, потому что понятно, что это обострение, либо отсылают в Центр Сербского (занимается судебной экспертизой), если посетитель успел подраться или выкинул еще какой-нибудь мелкоуголовный фокус.
— Просто так никто к Путину не пойдет. Скорее всего, наш пациент.
Чаще всего приходят поговорить о судьбах государства, о какой-то реформе, о передаче власти от Путина — себе, конечно же. Собчак и Навальный пока вроде бы не обращались.
***
— Давай договоримся, больше никак камней, хорошо? Глотай лучше стеклянные шарики, они легче выходят.
Мальчик шестнадцати лет сидит на кушетке. Месяц назад его привезли на скорой, сдали с рук на руки, после того как вытащили из желудка камни. Жаловался, что не может понять, кто он в этом мире — не мужчина, не женщина, никто. Чтобы почувствовать себя живым, глотал предметы.
Оказалась шизофрения. Полечили, привели мышление в порядок. Вроде как договорились, что он — мальчик.
В центре лежат и совсем молодые, и пожилые люди. Среди молодежи много случаев нервной анорексии (спасибо СМИ и глянцу), нарушения половой идентификации. С жалобами на гомосексуализм не обращались.
Зато бывает другое: человек боится заболеть СПИДом после гомосексуального контакта. Он проверяется, СПИДа нет, сдает анализы повторно — нет. Он все равно не верит результатам тестов. В итоге фобия поглощает полностью. Тогда врачи предлагают полечить голову. Это уже ипохондрическая фиксация и бред.
Самое тяжелое в профессии психиатра даже не агрессия буйных пациентов. И не изощренные формы бреда, которые приходится выслушивать, не оспаривая и не критикуя. А работа с маленькими детьми. Сложными случаями, такими как органические повреждения (олигофрения), врачи не занимаются. Ее нельзя вылечить, возможно только помочь коррекцией. Но много деток с аутизмом и нервными расстройствами. В детском отделении даже есть свои детский сад и школа, чтобы маленькие пациенты в процессе лечения не выпадали из жизни.
Среди пациентов был и «Гарри Поттер»: ходил с волшебной палочкой и всех заколдовывал.
— Наблюдая психические расстройства у взрослых, внутри мы как-то готовы. Наблюдать заболевание у ребенка страшно, потому что видишь его будущее: если заболел шизофренией в 17 лет, можно прекрасно прожить, не потеряв ума, до 90. Если заболел в пять лет, то развитие будет останавливаться.
Психическое здоровье нации в руках не только врачей, но и нас самих. Психиатры стараются достучаться до каждого: кроме внутренних факторов, на рост числа заболеваний влияют внешние. Асоциальное окружение, конфликтная семейная обстановка, стрессы, алкоголь, наркотики, токсины. Но главное — не бояться обращаться к специалистам и не думать, что ты «ненормальный», неправильный. На лекарствах люди живут и даже работают, без — скатываются в глубины подсознания, где обострения больше напоминают хождение по кругам ада.
После того как у Кэтрин Зета-Джонс диагностировали биполярное расстройство, а у Джима Кэрри и Оуэна Уилсона — депрессию, общественность попритихла в охотах на ведьм. В XXI веке «биполярочку» вполне можно воспринимать как особенность личности, а не клеймо безумия.
