18+
Планерка в понедельник утром по обыкновению проходила кисло. Первый рабочий день после выходных не приносит особого энтузиазма ни шахтерам, ни дояркам, ни журналистам. Междусобойчик в целом скучный, он бодрит только опоздавших и проштрафившихся персонажей. Но сегодня среди задержавшихся оказался и главред, а значит, можно не делать заинтересованное лицо и умные глаза. Присутствующие записывали темы на неделю, отмазывались за провальные репортажи и заметки и откровенно зевали.
Вдруг как в сказке скрипнула дверь... точнее, она чуть не слетела с петель. В редакции появился главный. По его вискам и лицу катились жирные капли пота. Такое с ним приключается только в моменты ярости. Сотрудники встрепенулись и приняли защитные позы — разумеется, морально.
— Ну и как вы себя чувствуете тут? — аккуратным певучим голосом осведомился главред.
Это означало, что дело дрянь, на изысканные манеры он обычно переходит перед самыми иезуитскими порками сотрудников — тоже, разумеется, словесными. Достанется всем, а невиновным, как всегда, больше всех. На том стояла и стоять будет редакция издания N.
Гробовая тишина взорвалась истошным воплем начальника. Несвязнные слова разделяли междометия, слюна брызгала на ковролин, руки главреда были похожи на лопасти ветряной мельницы.
Из этой минутной психологической шарады можно было понять, что Новый Уренгой захватили фашисты, а ключ от города им сдал какой-то мальчик Коля. А вы тут все в носу ковыряетесь и знаете только, как к банкомату подходить два раза в месяц. Еще главред обещал научить всех Родину любить. Ну, это само собой.
Отдышавшись секунд 30, он вызвал к себе Васю Васина — самую светлую голову издания — и расшифровал свой посыл.
— Собирайся, летишь в Новый Уренгой. Найдешь там мальчика Колю. Десятниченко фамилия. Он на днях выступал в бундестаге с докладом и пожалел погибшего вермахтовца. Душу из него и его семьи вынь. Фашиста воспитали, суки!
Через 15 минут выяснилось, что дешевые билеты до Нового Уренгоя на сегодня кончились, а те, что еще есть, обойдутся в 40 зеленых купюр с Ярославлем.
— Значит, пиши отсюда, но быстро! Через три часа жду большой текст! Устрой им новый Сталинград!
***
Вася Васин в Новый Уренгой не полетел. В отличие от меня. Он не увидел заиндевелого малюсенького аэропорта газовой столицы России. А зря.
Судя по тому, что я прочитал про Колю Десятниченко и город в СМИ и соцсетях до вылета, меня должен был встречать у трапа как минимум немецкий бронетранспортер SdKfz 250. С прицепом, в котором лежали бы трупы замученных советских бойцов. Нет, подкатил старенький автобус. Удивительно, но на головах сотрудников воздушной гавани не было фуражек с задранной к небу тульей и кокардами в виде орла или черепа.
Ежась от ветра и мороза, я спрятал свое тело в жерле салона. За окном бушевал предвестник метели, завивая и крутя в спираль снежные потоки на черном асфальте аэродрома. Погода прекрасная. -20 °С. Из глубин памяти всплыла картинка кинохроники с замерзшими насмерть под Сталинградом фашистами. Тела лежали вповалку и были припорошены снегом. На черных лицах — гримасы смерти. Генерал Мороз выбивает любую дурь из любой упорной башки, в том числе и нацизм — на пять с плюсом. Вот и фашисты дохли тогда как мухи, а кричать: «Хайль Гитлер» уже не хотели. Удивительная русская природа вылечила их. Насовсем и навсегда.
Повальный падеж нацистов на Волге в 43-м аукнулся жителям Нового Уренгоя через три четверти века. Двухминутное выступление десятиклассника Коли Десятничеко в бундестаге — прямом наследнике рейхстага, раскололо российское общество на три части. Первые, кровожадные, рвали и метали: казнить! Вторые, лукавые, сквозь прищур оберегали — «он-же-дети»! Третьи, рассудительные, зафиксировались посередине: история, конечно, паскудная, но надо разобраться. Где-то, конечно, ошиваются и четвертые — равнодушные, но нам до них, равно как и им до нас, дела никакого.
А дел сейчас в Новом Уренгое навалом. Все с ног сбиваются. От гимназии, в которой учится виновник торжества, до администрации. После разорвавшейся информационной бомбы Колю решили спрятать от разлетевшихся осколков — на учебу он пока не ходит. Сидит дома, от греха подальше. Оксана Десятниченко, мама Коли, на взводе — сын-отличник на ровном месте «вляпался в политику».
Повод расстроиться у родителей мальчика железный, даже более железный, чем кресты, которые выдавали отличившимся в боях фашистам.
Телефон мамы Коли едва ли не ежеминутно раздражают журналисты со всей России. Все они хотят жареного... как правильно — жареного Колю или жареного на Коле? Ну, вы поняли, в общем. Но все же пару минут моей скромной персоне Оксана Десятниченко уделяет: «Чем скорее мы все закроем, тем скорее все прекратится для ребенка. Поймите, мы не пиарщики, мы хотим, чтобы все это закончилось. А любые публикации — не в нашу пользу. Поймите, он же еще не взрослый, он подросток. Мне надо психику его защищать».
Родители переживают, Коля получил сотни угроз и оскорблений в соцсетях. Вдруг какой-нибудь ненормальный перейдет от слов к делу? Страницу пришлось заблокировать. Но кто-то, не имеющий ни стыда, ни совести, ни отношения к семье Десятниченко, завел липовый аккаунт от имени Коли и уже собирает деньги. На что? Не совсем понятно. Но на это уже обратили внимание те, кому положено обращать внимание в таких случаях, и его, умника, уже ищут те, кому положено искать таких умников. Найдут — мало не покажется.
***
Беспроводная клавиатура покоилась на брюхе. Пальцы Эдика лениво щелкали клавишами мыши. Он во весь свой могучий рост растянулся на диване. Интернет серфился с ленцой. Новостей ни хороших, ни плохих не было. Даже поругаться в Facebook не с кем. На глаза попалось очередное видео. Там светловолосый парень с большими глазами сбивчиво и волнительно говорил о Сталинграде, вермахте, окружении и жалости. От возмущения Эдик чуть не подпрыгнул с дивана. Жалеть нациста?! Чтоооо?!
Эдик был вне себя. Пальцы молниеносно забегали по клавишам. «Потакает нацистам! Поймать и наказать! Пустить кровь! Научить Родину любить!» — от напряжения вены у висков вздыбились и, казалось, гнали кровь в три раза быстрее обычного. «Такие, как он, позорят всю страну, память предков!» — продолжал свое повествование-обличение Эдик. Ему стало жарко, и он скинул футболку, так и остался в одних спортивных штанах.
«Чему его в школе учат? Зачем нужно было побеждать, когда все продано за 30 сребреников такими, как этот блондин?» — распалялся текст все больше и жарче. «Он хоть знает вообще, что такое война? Его бы сейчас на передовую, я бы его научил, объяснил! Я не за таких в Донецком аэропорту дох! Посмотрел бы я на него там!» —Эдик уже губами проговаривал каждую написанное слово, сам того не замечая.
Вдруг ему стало плохо. Голова закружилась и все вокруг померкло, словно в дымке. Четкими оставались только экран монитора на столе и клавиатура на коленях. И буквы, буквы, буквы, которые змейкой выстраивались на экране. «Засунуть этого стервеца под минометный обстрел, посмотрю на него!» — хлестал экран и весь интернет своими жесткими фразами Эдик.
В этот момент диван оторвался от пола и взмыл. Эдик удивился, но продолжил писать. Летающий объект легко вместе со своим хозяином прошел сквозь стены панельного дома, набрал высоту и скорость. Воздух бил по щекам и обнаженному торсу Эдика так же, как он расправлялся с любыми инакомыслящими в комментариях под своим постом — «Врешь! Тебя там не было! Я и тебя найду, за базар ответишь, как и этот любитель нацистов!»
Внизу под диваном завиднелись присыпанные снегом окопы, вооруженные люди, позиции армии ДНР. Бойцы махали Эдику руками и что-то кричали, но было не слышно. Вот и линия фронта. На ветру развевался большой потрепанный непогодой украинский флаг. Эти солдаты тоже заметили Эдика, тыкали в него пальцем, пытались стрелять в него из автомата, но все без толку.
В этот момент один из солдат достал переносной зенитно-ракетный комплекс и взял диван Эдика на прицел. Через пару секунд боеголовка со вспышкой выскочила из тубуса. Оставляя за собой выжигающий все след, ракета ударила в дно дивана. Взрыв. Эдик еле удержался, чтобы не свалиться, но продолжал писать комментарии, иногда поглядывая по сторонам: «Сволочи, сволочи, сволочи!»
Диван потерял скорость, накренился и стал падать. Эдик начал пристально всматриваться в ликующего солдата, который сбил его. Знакомое лицо! Это же девушка! Женщина... мама??? «Как она могла пойти служить к нацистам? — вертелось в голове. — Как ты могла, мама?»
Мать трепала Эдика за плечо: «Да оторвись ты от своего ноутбука хоть на секунду! К тебе пришли, повестку принесли из военкомата!»
Эдик очнулся за мгновенье. Ошалевшими глазами осмотрел комнату и кинулся к двери. Запер ее и прислонился к ней спиной. Затем судорожно стал одеваться. «Так, скажи им, что я тут не живу. Уже два года. Женился, уехал, и вы не знаете куда, я вам не пишу и не звоню» — последние слова он говорил уже на карнизе распахнутого окна. Затем Эдик прыгнул вниз. Благо — первый этаж.
***
Несмотря на то что Колю временно освободили от занятий, в его гимназии все вверх дном. Всю неделю туда шастают журналисты со всей страны. Такой славе здесь не рады. Директор забаррикадировалась в двухэтажном здании и ведет себя как партизан, плененный обстоятельствами. «Я все комментарии прессе уже дала. Не задавайте никаких вопросов. У детей и учителей серьезная психологическая травма. Оставьте нас в покое», — ставит точку в нашем так и не начавшемся диалоге она.
Правда, ее заместитель робко добавляет: «Нам запретили общаться с прессой. Идите в департамент образования». Спасибо, что не по другому адресу. Ловить в школе больше нечего, с минуту глазею на сотни кубков и медалей, что гордо выставлены в фойе. Наград, посвященных годовщинам «Пивного путча» и победе «НСДАП на выборах», не замечаю. Меня виновато, словно оправдываясь, поторапливает охранник. Прощай, школа.
Отсутствие комментариев всегда наводит на подозрения. Значит, есть что скрывать. С самого начала скандала в интернете появилась версия, что «пожалеть фашистов» придумала учитель истории Элла Яворская. Юзеры провели расследование и пришли к выводу, что она — беженка с Украины, ненавидит Россию, одобряет бомбардировки Донецка и Луганска, а ее родственники были на войне со стороны ВСУ.
На поверку эта версия рассыпается моментально, как я только нахожу одного из бывших учеников Яворской. Саша (имя изменено) окончил гимназию 15 лет назад. Прекрасно помнит Эллу Яворскую как веселого доброго и чуткого учителя. «Она у нас всегда массовиком-затейником была. Все организовывала. Симпатии к нацизму? (Смеется.) Нет, конечно! Она — хороший учитель. Я знаю ее с середины 90-х».
Но настало время пообщаться с чиновниками. В департаменте образования — тепло, чисто и уютно. Вот век бы здесь сидел. На улице — холод собачий. В приемной мне предлагают подождать, пока секретарь выяснит, где начальник. Михаила Терещенко нет на месте, он — «на объекте». В препирательства со мной вступает его зам Антонина Луговая.
— У Михаила Отаровича сегодня весь день расписан по минутам. Боюсь, он не сможет уделить вам время. Сейчас он как раз в гимназии.
— Ничего страшного, мы к нему туда подъедем.
— Одну минутку.
Луговая запирается в кабинете и через минуту сообщает, что все, вы не успеете, он уже в машине едет в другое место. «И комментарии, кстати, я не даю, я не уполномочена».
Какой нынче славный пошел чиновник — зам, а не уполномочен. Ни за что не отвечает. Красота! Может, мне тоже переквалифицироваться в управдомы? Ухожу несолоно хлебавши. Погрелся в департаменте — и то прок.
***
Главред издания N заперся в своем кабинете и замостырил на гладком полированном столе две дороги. Вкусные, жирные они получились. Так и манят. Процедуру принятия «благородного» описывать не буду, все и так все знают.
Похорошело. Головная боль отпустила под напором легкого покалывания в ноздрях. Новостная лента на экране заструилась вниз. Новость с пометкой молния. На картинке приятное, известное всем россиянам лицо с усами. Но не Якубовича.
Внутри текст, из которого выходит, что обвинять мальчика Колю в пропаганде нацизма неправильно.
Главред взвыл от такого удара под дых. Все поплыло перед глазами. Время замерло. Он оттолкнулся от кресла и воспарил над кабинетом. Зависая в воздухе, как космонавт в невесомости, мужчина начал крутиться и делать сальто. Во время очередного кульбита он скинул с ног высокие кожаные сапоги с тупыми носами и коваными каблуками. Они полетели в сторону. Из ящика стола выскользнули мягкие пушистые тапочки в виде розовых зайчиков с ушками и благополучно разместились на ногах главреда еще до его приземления на пол.
Время вновь стало идти привычно быстро. Главред метнулся к двери и несколько секунд не понимал, почему она не открывается под его могучими ударами. Затем дошло — он щелкнул замком, распахнул дверь и, высунув свое лицо со следами порошка под носом, заорал: «Васина ко мне, быстро!»
Вася был в кабинете уже через минуту. Порция похвалы и словесных поощрений длилась минут 10. Потом главред выдохнул, вытер под носом и дал новые вводные.
— Ты понял, что ахинею написал в прошлый раз? Надо переделать! Ту статью удалить к чертовой матери! В новой — мальчик ни в чем не виноват! Он же — ребенок! Как ты мог его обвинить в пропаганде нацизма??? Иди уже с глаз долой!
Через пять часов на сайте появилась душераздирающая статья о негодяях нацистах и хорошем мальчике Коле, которого не так поняли.
***
А тем временем на быстрые редакции и пестрые публикации уже хотят набросить аркан. В администрации Нового Уренгоя тщательно изучают все материалы столичных и не только изданий. Кого поймают на вранье про Колю, гимназию, его семью или Новый Уренгой вообще — того будет ждать иск. Воздадут всем писателям по заслугам, если суд поддержит, разумеется.
О том, что начинается большая охота на акул и акулят желтенького и желтушного пера и перышка, мне поведала начальник информационно-аналитического управления Нового Уренгоя Лариса Невеселая.
«Звонили даже с центральных каналов, приглашали на скандальные ток-шоу. Но мы не хотим никого развлекать. Отказались», — рассказывает чиновница. Женщина переживает всем сердцем. О Коле, всей его семье и гимназии отзывается исключительно положительно. В какой-то момент нашей беседы она чуть не роняет скупую слезу — такое участие не сыграла бы и любимая актриса Гитлера Лени Рифеншталь. Я ей безгранично верю. Невеселой верю, а не нацистской пропагандистке. Не похожа она на чиновника-лгуна, которого прихватили на горячем. Она больше похожа на расстроенную женщину. Но это, опять же, только мое субъективное мнение.
По мнению Невеселой, семью нужно оставить в покое до результатов проверки. Кто помогал мальчику писать текст? Кто согласовывал? Кто сокращал? Кто переводил? Вопросов больше, чем ответов. Как всегда. Во всем разберется специальная комиссия, которая уже прикатила в Новый Уренгой из Салехарда и уже задает вопросы по существу. Начали, как водится, с места происшествия. Дотянуться до бундестага не получится, поэтому и гимназия подойдет. А разбираться есть в чем. В том числе можно прошерстить просторы интернета и выудить там угрозы в адрес Коли.
Родители, школа, администрация города — все стоят за Колю горой.
Но за скандалом вокруг Десятниченко практически незамеченными остались доклады двух девочек. Валерии Агеевой и Ирины Кокориной. Они тоже проделали большую работу по подготовке своих выступлений. Они тоже выступили в бундестаге. И эти работы сейчас интересны для сравнения. Все три доклада похожи друг на друга, как три капли воды. Не нужно быть экспертом-лингвистом, чтобы заметить их сходства. Один и тот же сценарий, один стиль повествования, обороты речи. Только немцы и их гибель разные.
Особенно удивляет выбор Иры Кокориной. Она поведала историю фашиста, который умер в советском лагере. Нет, не от голода, холода или побоев и невыносимых условий труда. Он отравился метиловым спиртом. Занавес.
Очень любопытно, кто посоветовал выбрать школьникам именно этих немцев? Кто писал за них доклады? Кто редактировал и переводил? Похоже, что тексты написаны под копирку. Похоже, что кому-то было нужно, чтобы школьники прочитали именно такие доклады.
Установит ли комиссия имена тех, кто «помогал» детям стать «знаменитыми» на всю страну? Кому все это было нужно? Кто возьмет на себя ответственность? Пока никто.
***
Почти в самом центре Нового Уренгоя стоит памятник Владимиру Высоцкому. Брюки клеш, легкий джемпер, в руках — гитара. Его установили в память о человеке, под чьи песни комсомольцы воздвигали город в непролазной зиме Заполярья. Сбоку на постаменте — строчки, посвященные легендой Русскому Северу:
Север, воля, надежда — страна без границ,
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому что не водится здесь воронья.
Пурга заметает Семеныча. Снежинки вьются вокруг и ложатся на голову гения, руки, инструмент. В какой-то момент вьюга скрывает памятник полностью и в стылом воздухе хрипит надрывный голос:
Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов, —
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.
И не остановиться,
И не сменить ноги, —
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги!
По выжженной равнине —
За метром метр —
Идут по Украине
Солдаты группы Центр.
Под взрывные аккорды пурга растворяется и превращается в пыль. Все затянуто песком, сквозь который виднеются белоснежные хаты-мазанки с соломенными крышами, зеленые лужайки, кривые плетни и колодцы.
Эта пыль клубится из-под тысяч и тысяч кованых сапог. Из-под ног марширующих бравых парней в блестящих новеньких касках. На их мундирах гордо расправил крылья орел. На пряжках выгравировано Gott mit uns. Они улыбаются. В руках у каждого — по огромному букету полевых цветов: ромашек, васильков. Они дарят их деревенским девушкам, детей угощают шоколадом и вырезают им свистульки из дерева. Но продолжают пылить так, что ничего не видно и на расстоянии вытянутой руки.
Пелена песка тяжелым шлейфом стоит за колонной молодцов. И в этой песчаной буре самоподжигаются дома, трехлетки прыгают на невесть откуда взявшиеся здесь штык-ножи, женщины насилуют сами себя.
Пыль накрывает всю Европу. И где-то там, позади, в «санаториях Бухенвальд, Освенцим, Дахау» курортники, сведенные с ума этой песчаной бурей, уже сами лезут в горящие печи, травят себя зарином, затягивают петли на шеях и стреляют себе в затылки.
А в это время самолеты с крестами на крыльях сквозь пыль и песок разбрасывают над Сталинградом «праздничные открытки» и «подарки». В них написано: «Мы не хотим воевать. Мы вас любим». Они ежедневно «осчастливливают» до 40 тысяч жителей города. Эти прекрасные люди улыбаются жителям Сталинграда и посылают им «воздушные поцелуи» из окопов.
Немцы будут показывать свою «любовь» к жителям Сталинграда еще несколько месяцев. Но к декабрю пыль уляжется. Появится генерал Мороз — и простой солдат Иван перейдет в наступление. Они не поймут гостей и устроят им кроваво-ледяной ад. Как это «жестоко».
А тех, кто останется в живых, встретит с душистым караваем светловолосый юноша, почти мужчина, и скажет: «Ласкаво просимо». Когда заиндевелая рука невинно замороженного и израненного Ганса или Ульриха отломит корку румяного каравая, мальчик добавит: «Смачного».
Если бы тогда было больше таких гуманных мальчиков, а «кровавых коммунистов» меньше, глядишь, сейчас бы в другой стране жили. Если бы вообще жили.
***
В самом конце нашего диалога с мамой Коли она косвенно указала виновников скандала. Сама она и ее сын Коля, оказывается, ни в чем не виноваты: «Если бы я его повезла и если бы я ответственность на себе несла, я бы все вам рассказала. И сказала бы: "Да, я виновата". Но не я его везла, и не я проверяла его речи, и не я их писала... Коля четко сказал в первый день, что он приносит извинения всем, чьи чувства он задел».
