18+
Интервью с Юрием Быковым у меня не задалось с самого начала. Режиссер запускает в производство новую картину «Завод», и времени на пространные разговоры у него особо нет. Тем не менее Юрий предложил созвониться вечером в скайпе. А я решил все наше общение с ним записать, чтобы потом поделиться с вами видеоинтервью. Все-таки в беседе важны эмоции человека — сухой текст, даже самый гениальный, не сможет отразить характер человека.
Почти два часа кинематографист отвечал «за все»: бурно размахивал руками, чесал затылок и исполнял жест «фейспалм». Возмущался, что на его фильмы люди идут с семьей, предварительно купив в буфете «хрустямбу».
И все ради того, чтобы на следующий день в редакции обнаружили, что на видео не записался его голос. Получился своеобразный немой моноспектакль известного актера и режиссера. Но единственной реакцией на это представление были не аплодисменты зрителей, а благой мат в редакции.
Положение надо было как-то спасать. И я, не без опасений, решился позвонить режиссеру снова и во всем сознаться.
«Это карма меня как бы подводит к мысли — Юрец, прекращай трындеть и снимай новый фильм», – рассмеялся режиссер. И согласился поговорить с нами второй раз, за что я и вся редакция Daily Storm выражаем ему респект и признательность. Во второй раз получилось более камерно и без «хрустямбы», но зато глубже и осмысленнее.
— Свой фильм «Дурак» Вы посвятили режиссеру Алексею Балабанову. В его нашумевших фильмах «Брат» и «Брат-2» главным лицом был Данила Багров. Он был героем «нулевых». Вы не хотите показать нам новых героев?
— Сейчас нет необходимости в героях, потому что само понятие героя девальвировано. Из-за того, что они считаются радикалами по большому счету. Герои не дают существовать комфортно, взвешенно, разумно и безопасно, что самое главное. Хотя с другой стороны, существуют и протестные настроения…
— Тогда кому они нужны?
— Герои нужны очень молодым людям. Людям моего возраста (в августе режиссеру исполняется 36 лет. — Примеч. DS), а тем более тем, кто старше, — герои уже не нужны. Как в одном фильме было сказано: «Молодой человек, не надо сюрпризов». Мне кажется, что само понятие героя, у которого есть четкие критерии «черное-белое», «хорошо-плохо» — это в современном мире не очень приветствуется. Потому что все начинают думать о большом количестве нюансов, деталей, компромиссов. Мне кажется, герой появляется тогда, когда в нем есть необходимость и когда есть спрос в обществе. Пока я не наблюдаю такого спроса. Хотя, может быть, я ошибаюсь.
— В синопсисе Вашего следующего фильма «Завод» описывается ситуация, когда закрывают градообразующее предприятие и только пять человек решаются на какие-то радикальные действия. Это разве не героизм?
— В случае с фильмом «Завод» синопсис не очень верно составлен. Они все это делают от безысходности и страха. Герой никогда ничего не делает от безысходности. Герой всегда жертвует комфортом. Персонажи фильма «Завод» — это люди, которые поставлены на грань, и у них просто нет другого выбора. Суть картины не в героизме, а в том, что если даже тебя толкает судьба на самый край, скорее всего, надо смириться с тем, что зло, проявление агрессии, убийство — это все-таки не выход. Они герои только по драматургии. То есть «персонажи-герои». Но это не герои в смысле Данилы Багрова.
— То есть не в латных доспехах…
— Не в доспехах. Фильм не про героев, а про людей, поставленных у края. У них нет другого выбора. Данила Багров действует исключительно из собственного благородства, вопреки здравому смыслу, комфорту, чувству самосохранения.
— А те, кому не все равно, — они могут выжить сейчас?
— Смотря насколько им не все равно. Чем больше человек идет на компромисс, тем дальше он от духовности, религиозности, веры и прочих мистических понятий. Тут природный закон, своего рода: чем ближе к духу, тем дальше от тела. Чем ближе к телу, тем дальше от духа. Поэтому могут ли выжить люди, которым не все равно?
Но есть люди, которым абсолютно точно не все равно, но они просто ничего не делают для того, чтобы что-то изменить. Такие люди, скорее всего, выживут, потому что они идут на компромисс. Человек, который радикально отрицает несовершенство мира, конечно, не выживет. Все-таки никто не отменял законы природы, физики, биологии. Чем более человек радикален, тем меньше у него шансов выжить. Безусловно.
— А есть какие-то правила?
— Вот нет критериев, чтобы определить, условно говоря, «хорошего человека, которому не все равно, но у которого все будет хорошо, если он будет действовать». Это все ерундистика, понимаете? Я думаю, что в любом случае радикальное отрицание, оно, конечно, ведет к гибели. Поэтому все мы со временем приспосабливаемся.
О малых делах и самопожертвовании
— Есть у Вас рецепты, как изменить текущую ситуацию в стране?
— Что хочется изменить и как скоро? Есть понятие «эволюция», а есть понятие «революция». 10 лет назад меня спросите — достали шашку, побежали всех рубить. Весь мир насилия мы разрушим до основания, а затем… Сейчас читаешь, смотришь, размышляешь и понимаешь, что товарищи в 17-м поспешили, конечно… Но они в силу естественных причин поспешили — такие взведенные радикалы… Но радикализм тоже никогда не бывает долгосрочным, никогда не выживает даже по своей собственной природе. Он достаточно быстро уничтожается естественными, более глобальными и способными к выживанию силами. Вот поэтому Сталин съел Ленина — и так далее… Если говорить серьезно, то постоянно есть вещи, которые в стране абсолютно точно не устраивают. Но я понимаю, что их нельзя изменить революционными методами. Допустим, такая вещь, как ментальность. Когда кто-то призывает убрать конкретного человека во власти, чтобы все сразу изменилось, я абсолютно в это не верю.
— Но ведь «конкретный человек во власти» действительно многим надоел?
— Да, надоело, но ментальность миллионов и миллионов людей, которые выросли в определенной системе нравственно-моральных координат, не изменится. Кто бы ни пришел сейчас к власти, все равно надо дождаться, пока сменится несколько поколений. И в этом смысле гораздо продуктивнее заниматься образованием. Вот теория малых дел или земство — как угодно это называйте — то, что было в конце XIX века. Отчасти и Чехов к этому течению принадлежал. Когда люди поняли, что глобально они ничего изменить не могут в силу естественных процессов, то стали менять на местах, показывать своим примером, что альтруизм гораздо выше прагматизма. Вот эта теория меня более-менее устраивает. Потому что я понимаю, что есть силы, с которыми я просто-напросто не справлюсь.
Другой вопрос — иногда нужен пример самопожертвования, чтобы пробудить большое количество людей. Но важно подчеркнуть: те люди, которые очень часто сейчас претендуют на роль героев, провозглашая свои теории о том, что сейчас нужно совершить какое-то количество действий и обязательно наступит хорошо, причем и они тоже в этом «хорошо» будут участвовать, и им будет хорошо, — условно говоря, говорят неправду.
— И в чем же они не правы?
— Теория изменений, скорее всего, в такой упрощенной схеме, такая. Есть критическая масса недовольных чем-то ретроградным, архаичным и устаревшим. Появляется человек или несколько, как символы, которые говорят: «Надоело». Они погибают в борьбе изменений. Люди, понимая, что ради изменений можно принести в жертву даже собственную жизнь, начинают вдохновляться, и тогда начинаются изменения. Но сами эти люди, которые призывают к изменениям, собственно говоря, должны будут принести себя в жертву. Это закон. Биологический, если хотите. На этом строятся все мифы: Прометей, Данко и так далее.
— И что получается?
— Мне кажется, нужно совершать какое-то постоянное, я бы даже сказал, бесконечное количество умных, взвешенных поступков. Тогда, наверное, все будет меняться более естественным образом. Но еще раз говорю, здесь очень трудно определить точку, где действительно настало время рубить шашкой. Эту точку довольно трудно определить. Потому что человека и толпу увести можно очень быстро — и можно наломать дров, это правда. А потом окажется, что не было особой необходимости, что нужно было подождать 5-10 лет и все изменится само собой. Понимание этой точки, к сожалению, доступно очень взрослым и мудрым людям. Я, будучи темпераментным человеком серьезных оппозиционных взглядов, к сожалению, понимаю, что эта точка практически недоступна для ощущения в юном возрасте.
— Главный герой фильма «Дурак» эту точку нащупал?
— Нет, конечно. Этот персонаж, условно говоря, искусственный, придуманный для того, чтобы разорвать это естественное болото, состоящее из тысяч прожитых дней, мелких связей друг с другом. И он появляется — как луч света в темном царстве. Но он не способен приспосабливаться и идти на компромисс.
Я тут недавно был на форуме психологов, которые анализируют кино, и мне там очень четко диагноз поставили (смеется). Мне и моему герою. И он довольно неутешительный. Как оказалось, с точки зрения медицины, автор и герой — радикалы, которые, безусловно, способны создать отправную точку изменения, но, конечно, несут в себе больше разрушения, чем созидания.
Оказывается, с точки зрения эволюции, радикализм — вещь очень опасная. То есть он естественным образом существует, толкает прогресс, но это очень неорганично для окружающей природы. И это больше разрушает, чем созидает. Поэтому мне кажется, что «Дурак» — это фильм не про то, что надоело или хватит.
Что касается «Дурака» — это манифест о том, как не хочется жить в этом мире, который по-другому устроен быть не может. На данный момент. Поэтому если что-то менять… С одной стороны, если целью становится человек, его жизнь, то к изменению можно подходить разумно. А если человек значения особо большого не имеет, о чем отчасти картина «Завод», то можно, вообщем-то, рубить шашкой, чтобы была тотальная справедливость. Понимаете, пусть все горит синим пламенем, главное — чтобы была правда. Для кого она? Для мертвецов? Да хоть для мертвецов. Вот бывают же и такие лозунги. Потому что, не зная многих механизмов, процессов, люди начинают рубить шашкой налево-направо.
О влиянии на умы
— После увольнения с картины «Время первых» Вы приняли решение уйти из коммерческого кино. Но ведь только так можно донести до широких масс свои идеи, а Вы говорили, что хотите влиять на умы. Нет ли тут противоречия?
— Я туда и не приходил (смеется)! Меня продюсеры привели! Нет, абсолютно нет противоречия, потому что прокатное кино никакого отношения к влиянию на широкие массы не имеет. Прокатное кино имеет отношение к аудитории, которая ходит в так называемый уикенд развлекаться. В кинотеатре на широком экране — только развлечение. Влияние на широкие массы, скорее уж, относится к интернету. Поэтому не вижу никакого противоречия. Моя задача — говорить с максимально широкой думающей аудиторией. Даже если вы идете в кинотеатр на выходных, вы идете не столько думать, сколько развлекаться. Кинотеатральный прокат никакого принципиального значения для распространения интеллектуального контента не имеет. Эта эпоха закончилась. Драматического, проблемного, критического кино в кинотеатре уже нет и больше не будет. Особенно в сравнении с тем, как много его в интернете. Поэтому для меня эта тема абсолютно прагматически закрыта.
— Возьмем жанр сериала. За последние 15 лет он сильно эволюционировал: и по бюджетам, и по интеллектуальному наполнению. Как минимум сериалы сравнялись с кино, если не обошли его. Чем не способ влиять на умы?!
— В нашей ситуации и нашей стране? Ну, конечно, нет. Сериал как явление распространяется в основном с помощью вещания федеральных каналов. Там есть определенная цензурная сетка — абсолютно очевидно, это не секрет. Которая не позволяет говорить радикально или по крайней мере смело на очень глубокие серьезные темы. По большей части это тоже развлечение. Что касается интернета, у нас еще не сформирована платформа по типу HBO и Netflix. В этом смысле сериал — тоже достаточно уязвимый формат.
Там в принципе невозможно говорить серьезно, глубоко. Это ненужно. Смыслы там должны быть максимально упрощены. Поэтому отличия кино прокатного от наших же сериалов, которые по федеральному крутятся, — плюс в сторону драматургии в отношении сериалов. Условно говоря, можно взять не слишком острую тему, например ретро, и можно достаточно остро там выстраивать отношения между людьми. Но все равно поднимать какую-то актуальную тему сегодняшнего времени в сериалах ты не можешь.
Но если ты как режиссер больше любишь работать с драматургией артиста — сериал выгоден, безусловно. И поэтому мне кажется, что фестивальное, авторское кино, которое распространяется в интернете, как было — так и останется платформой для серьезного разговора на серьезные темы серьезным языком. Это все равно уникальная вещь.
У меня был опыт с сериалом «Метод», но я на съемочной площадке был исключительно «функцией», которая реализовывала идеи продюсеров. Для меня сериал — это всего лишь способ заработать денег на мои фильмы.
— Вы как режиссер затмили себя как актера? И будете ли Вы сниматься в своем новом фильме?
Безусловно. Я как режиссер — гораздо больше, чем артист.
Я буду развивать и свою актерскую деятельность, просто мне нужно достичь определенного уровня комфорта производства. Мне нужно получить возможность снимать картины более-менее комфортно для того, чтобы актерская нагрузка не была сверхнагрузкой к той, которая еще бывает на авторских картинах, когда снимаешь практически на коленке или за очень небольшие деньги. Очень тяжело и снимать, и сниматься, да и еще за маленькие деньги.
Что касается того, будут ли меня приглашать другие режиссеры, тут, честно говоря, вряд ли. Потому что они побаиваются, тем более если ты сложившийся, устоявшийся режиссер со своим лицом. Поэтому я не слышал никаких серьезных предложений за последние три года, после того как мне дали «Нику» за роль в «Майоре». Как рабочая единица профессиональная я существую как артист, но спроса на меня нет никакого на рынке. Поэтому если я и буду сниматься, то в своих картинах.
О самоцензуре
— Поговорим о цензуре. Спустя 25 лет после крушения СССР мы все видим и знаем как худшие, так и лучшие примеры ее применения. Могут ли сейчас какие-то элементы работать на российский кинематограф? На повышение его качества? Чтобы в кинотеатрах перманентно не шел «Форсаж трансформеров».
— Самоцензура — гораздо более благоприятный и естественный процесс: какой-нибудь режиссер снял ерунду, и все в социальных сетях начали его троллить или объединяться в группы «Нам это не надо». Не законодательно, а сами. И таким образом выдавили режиссера из культурного пространства, потому что, ну, это перегиб.
Это будет органично, потому что соответствует моменту развития морально-нравственных ценностей, правил в обществе и так далее. Если какое-то количество людей ограниченное будет сознательно строить законодательные ограничения для художников, мне кажется, это будет губительно — по крайней мере в стратегической перспективе.
Например, школьники приходят в школу, открывают айпады, а там бесчисленное количество порнухи. Ну, допустим, какой-то хакер постарался. Тут я могу понять президента, который выходит на аудиторию и говорит: «Ребята, я на два месяца закрываю интернет, потому что что-то странное творится. Ну просто невозможно: одна порнуха и садизм». Я могу понять. Давайте мы на два месяца закроем, разберемся в чем дело, а потом все откроем.
А если выходит человек и говорит:
— Знаете, я понял. Вообще, интернет — штука опасная. Мне показалось, что в фильме нельзя показывать тополя. Тополя — это очень плохо. Понимаете? Тополя, кролики и капуста — вот их обязательно надо исключить.
— Почему?
— Слушайте, не спрашивайте, я так решил, и все. Потому что я главный.
А потом выясняется, что просто лично сам человек очень не любил тополиный пух и смотреть, как кролики едят капусту. Понимаете? Ну и все, на этом хана, весь здравый смысл на этом закончился.
Цензура — это так же, как хирургическое вмешательство: радикальный метод, который применяют только тогда, когда необходимо жестко, но очень продуктивно решить вопрос. Ничего в стратегической перспективе, насильственно законодательно запрещать в искусстве не стоит. Ограничение рождает тупые законы.
—Ну а как же Сарик Андреасян и Александр Невский? Их никто никуда не выдавливает…
— Вы смотрите их фильмы? Я нет.
— Ну и напоследок. У Вас довольно мрачные фильмы. А «чо» Вы сам такой веселый?
— Потому что держаться надо на плаву. Мировозрение, которое у меня сейчас формируется, оно довольно сильно меняется, мое личное. Поэтому я принял для себя решение: если я и фильмы мои такие — надо выходить в окно. Я постоял, подумал, понял, что в окно не хочется, и решил для себя: надо что-то менять. Это же психология. Не можешь изменить ситуацию, измени отношение. Не хочешь жить? Не устраивает? Уходи! Есть вещи, которые мы не изменим. Есть вещи, которые вы не придумали. Есть вещи, которые сделаны так, а не иначе. И многие вещи с формулировкой «не твоего собачьего ума дело». Есть вещи, которые недоступны ни человеческому пониманию, ни человеческому осмыслению. Их надо просто принимать. И если ты все-таки хочешь жить, то надо пытаться жить с этими вещами. Менять нужно только то, что меняется. По-моему формула была в Библии: «Дай мне силы изменить то, что можно изменить, дай мне терпение принять то, что изменить нельзя, и дай мне разум, чтобы отличить одно от другого».
Фото: © GLOBAL LOOK press/Anatoly Lomohov
