18+
Питерский музыкант Евгений Федоров, известный как лидер группы Tequilajazzz, приехал в Москву, чтобы подготовиться к концерту своего параллельного проекта Optimystica Orchestra. Воспользовавшись случаем, мы пригласили Евгения прогуляться по мокрым аллеям столицы и поговорили с ним о музыке и о нем самом...
— Евгений, застать вас в Москве — пусть не редкость, но все же событие. У вас здесь дела?
— I'm an alien I'm a legal alien с чемоданом и приехал в Москву по делам нашего ближайшего выступления. Это концерт Optimystica Orchestra в Зеленом театре на ВДНХ. И не просто Optimystica, а в гостях у нас будут восемь прекрасных дам, которые исполнят наши песни, каждая в своей манере и со своей органикой. Отсюда и такое название: «8 женщин».
— Я знаю, что вы создавали «Оптимистику» в память о своем отце. Ему нравилась такая музыка?
— Да, мой папа играл именно такую. Мы так не умеем, потому что для этого нужно жить в те годы.
Отец был руководителем эстрадно-симфонического джазового оркестра в 60-х и в начале 70-х, и подобная музыка окружала меня с самого детства. В Советском Союзе ее называли эстрадой, хотя на самом деле это просто поп и джаз, самба и босанова — ведь латиноамериканские артисты в СССР были более или менее разрешены. Поскольку они были из стран третьего мира, которые вместе с нами боролись с американским империализмом, мы считались их братьями по крови. Кстати, бразильский джаз, который составляет мировую гордость, тоже присутствовал. А босанова и есть часть бразильской поп-музыки.
Папа мой давно умер. Но я вложил в эту группу все свое сердце, чтобы передать ему привет: «Папа, я продолжаю твое дело! Твоя музыка живет!»
— В концерте «8 женщин» будут принимать участие и Мариам Мерабова, и Ирина Богушевская, и Вера Полозкова… Чем вам близки эти девушки?
— А это даже не обязательно, чтобы они были чем-то близки. Мне было интересно собрать очень разных людей, чтобы сделать спектакль, в котором каждый играл бы свою роль. Чтобы в нем были и веселые истории, и грустные, и какие-то торжественные… К тому же, очень хотелось разбавить нашу мускулинность — у нас эту музыку играют исключительно мужчины. По сути, это будет такой концерт о диалоге, который длится уже тысячелетиями, с того момента, как на планете возник люд человеческий, — начиная с Адама и Евы, а, может быть, даже с Лилит.
— Ой, кажется, дождь.
— Да, прекрасный летний ливень! (Ищем, где спрятаться)
— Любите такую погоду?!
— У нас все песни, как дождь! Эта стихия сопровождает нас постоянно: мы же петербуржцы, мы без этого не можем. А если еще и гремит, как сейчас, — это вау! Это что-то неуправляемое. В этом есть гигантское количество музыки.
— Евгений, вы часто говорите, что не любите ностальгировать по прошлым временам. А скучаете по той, уже ушедшей эпохе русского рока?
— Не то чтобы не люблю, я просто не знаю, что это такое, поэтому ностальгия как явление проходит мимо меня. И это распространяется на все — на музыку, на личные отношения, на политику. Нет, я не скучаю ни по каким дням. Никогда! Я скучаю по людям, с которыми провел слишком мало дней и которых уже не вернуть.
— По кому именно?
— По Майку Науменко, например. По Саше Башлачеву. Есть люди, с которыми остались непроговоренные вещи, которые могли бы повлиять на их судьбу. Ты не сказал им что-то, что мог бы сказать, и произошла цепочка каких-то событий, ставших роковыми.
— В случае с СашБашем — что бы вы ему сказали, будь у вас возможность вернуться назад?
— Наверное, я просто налил бы ему из бутылки, из которой мы ему не налили. Он проходил мимо и спросил, есть ли у нас что-то выпить. У нас был портвейн. Но мы ему не дали, посчитав, что ему уже хватит, и я жалею об этом все эти годы, потому что стакан вина мог бы немного улучшить ему настроение. Хотя… это был просто портвейн, а мы — такие молодые балбесы пожадничавшие, потому что и денег было мало, и портвейна тоже.
А вообще, таких историй масса. Нам остается лишь делать выводы на будущее: как же это важно — вовремя заметить, не пропустить, кому-то прийти на помощь, а кому-то, наоборот, отказать в его странной просьбе или никогда не идти на компромисс с денежными структурами или властью.
— У Башлачева остался сын. Вам известно, что с ним стало?
— Нет, мы потерялись из виду, но мне кажется, что там все очень непросто, хотя могу ошибаться.
— Вам самому уютно в нынешнем времени?
— Абсолютно. Есть, конечно, вещи, которые мне не нравятся, но если сравнивать их с тем, что было раньше, то тогда было намного более неуютно.
— Что именно вы имеете в виду?
— Тогда были партия и правительство, бандитизм, олигархи, которые диктовали свои условия. А сейчас у нас так называемый новый патриотизм и все, что с ним связано, где главные фигуранты — люди либо корыстные, такие корыстные негодяи, либо не очень умные, но искренние, которые в силу своей доверчивости верят этой пропаганде. А верят потому, что она оперирует вещами, которые по своей природе призваны пробуждать хорошее. Людям сразу хочется прийти кому-то на помощь, пойти за кого-то воевать, а за кого воевать — им рассказывают другие. Те, кто сидят в кабинетах и расписывают свои геополитические фантазии.
— То есть либо карьеристы, либо жертвы манипуляций?
— Да, у них такая позиция. Но чем отчетливее их позиция, тем отчетливее наша. Мы не противопоставляем себя им, а делаем максимально патриотичное искусство, стараясь держать русскую музыкальную и словесную культуру на хорошем уровне. Я считаю, что по отношению к тому, что нам досталось в наследство от Римского-Корсакова и Пушкина, это мегапатриотично!
— Если начали о высоком: «тишина и волшебство», «миллионы медленных лилий…» — как рождаются такие образы?
— Всегда по-разному. Нет такого, что ты сидишь с пером, горит свеча и муза пролетает. Она трогает тебя крылом, и ты — раз и пишешь. Нет. Сказал же поэт: «Когда б вы знали, из какого сора...». Как правило, они рождаются в состоянии глубочайшей депрессии, когда ты возвращаешься из какого-то путешествия или выходишь из крайне веселого и продуктивного запоя. Да, такое тоже бывает. Мы же живые люди. Я не зожник!
— Забыла спросить про группу Tequilajazzz. Выступает ли она сейчас?
— Мы выступаем. Спокойненько так работаем над новыми вещами, но никому их не показываем, потому что, по сути, это никому не нужно. Подавляющее большинство наших слушателей хотят лишь песни, которые они полюбили, когда были юными студентами МАИ или петербургского университета, поэтому мы дарим им радость слушать эти вещи. А сами потихоньку готовим их к новому витку, который произойдет немного позже.
— Возвращаясь к политике. Вы сказали, что вам многое не нравится. Если б у вас была такая возможность, что бы вы изменили?
— Я бы поставил во главе страны женщину. Женщину! Пускай она даже назовет себя королевой — мне наплевать. Ведь как ни крути, у нас и так монархия, и все пытаются легализовать под одну персону. Но о'кей, раз ты — царь-батюшка, то приди и скажи: «Я — царь-батюшка!», и не надо будет врать народу про демократические институты и выборы. А почему женщина?.. Потому, что наша страна называется именно женским именем: Россия! Потому что женщина понимает, в каких муках рождаются дети и как их трудно воспитать. Дети, которые сейчас бегают у тебя под ногами, но которых надо вырастить, и тогда уже они будут носить тебя на руках и спасать.
— А в культуре?
— Там все в порядке. Просто огромное множество людей вынуждены идти на поклон ко всей этой истории и надевать личину лояльности. Причем людей выдающихся. Но я их понимаю: кому-то нужно сохранить свой театр, кому-то снять кино. Чтобы жить, им необходимо делать такие вещи.
А вообще я бы Министерство культуры упразднил как класс или поручил ему вспомогательные функции, чтобы подсказывать, куда именно направлять средства. Страшно подумать, сколько денег уходит не на то! Когда вместо детских больниц и бассейнов для школьников покупаются яхты и футбольные клубы, с этим надо что-то делать.
— Я знаю, что вы некоторое время жили в Грузии. Как относитесь к тому, что сейчас происходит между нашими странами?
— Очень печально, что нас ссорят, и это опять же политтехнологи в очках, которые сидят в своих кабинетах и что-то там придумывают. Но лично я эту страну обожаю с детства и лишь раз столкнулся с негативом. Это было в грузинской деревне в Кахетии на Пасху за столом, уставленном бутылками. Там сидел молодой человек, который не говорил по-русски, но участвовал в боевых действиях в 2008 году и еще помнил прицел наших автоматов, поэтому смотрел на меня как на врага. Но это было лишь до того момента, пока мы не пообщались лично.
— Евгений, все знают, какой вы классный музыкант, но никто не знает о вашей жизни вне сцены. У вас есть жена, дети?
— У меня обычная жизнь: я — папа детей. Их у меня пятеро: двое в последней семье, а остальные разъехались. Обычная жизнь обычной городской семьи: проблемы с садиком, школа, погулять... Проводить в такой-то кружок или такую-то секцию... Чтобы отвести в тот же садик, приходится вставать в семь утра, потому что он неблизко. В общем, все, как у всех. Просто профессия у меня такая, что я время от времени появляюсь на экранах и на сцене. Это единственное, что отличает меня от других родителей, которых я встречаю в коридорах различных учреждений.
— О чем вы мечтаете?
— О чем-то глобальном — уже нет. Есть малые планы: куда-то съездить, записать пластинку. К тому же я знаю, как меняются эти планы, если о них кому-то рассказать. Ну и, во-вторых, судьба сама дарит тебе сюрпризы. Надо просто отдаться на волю волн. И все желания, главное, сбываются. Но о них я вам не расскажу!
