18+
Недавно завершился фестиваль молодой драматургии «Любимовка» в Театре.doc, где было прочитано 36 пьес, отобранных из 500, а также прошли мастер-классы Михаила Угарова, Людмилы Петрушевской и Клима. Основа команды фестиваля 2017 года — Михаил Дурненков, Евгений Казачков, Анна Банасюкевич и Ольга Андреева, плюс две сотни ридеров (отборщиков пьес. — Примеч. «Шторма»), режиссеров, драматургов, актеров и волонтеров.
Драматургическое шоу включает обсуждение каждой пьесы, поэтому интерес к фестивалю такой, что зрители могли бы заполнить «Олимпийский». Михаил Угаров, худрук Театра.doc и главный идеолог новой драмы, уже 22 года является одним из кураторов фестиваля, а недавно поставил спектакль «Человек из Подольска» по пьесе Дмитрия Данилова, ставший хитом «театра, где не играют». Мы поговорили с Михаилом Угаровым о Данилове, одиночестве, феминизме, тюремной системе, остановке времени и плохо сделанном мире.
— С гигантским интересом публики прошел сентябрьский фестиваль «Любимовка». Каждый день подвал битком, люди сидели друг на друге и лежали под ногами чтецов. Давайте вспомним первый день, когда вы участвовали в читке пьесы Данилова «Сережа очень тупой».
— У него вещи другого совсем типа, а при этом — то, что нам близко. Как бы история повседневности, но не совсем. У Андрея Родионова, преподавателя нашей «Антишколы», будет предмет — поэзия повседневности. Это горизонтальный взгляд на простые вещи, в отличие от взгляда вертикального, свысока. Драматургия Данилова не похожа ни на что другое, привычное. А мне это странно, я же много с прозаиками пытался работать. И прозаики очень туго к драматургии относятся, просто ее не понимают. А прозаик Данилов изначально, от корня чувствует законы драматургии. Не думаю, что он изучал диалог, построение действия, структуру события, единство места и действия. В общем, это большая редкость. Так как две пьесы похожи по схеме, я его попросил будущую пьесу написать непохожей на «Сережу» и «Подольск».
— А в чем идентичность схем двух пьес?
— Формально вот что происходит – в жизнь героя без его ведома внедряются люди. И как бы герой не был настроен на неприятие, вторжение его меняет. Я ради эксперимента вручил «Сережу» Мите Волкострелову, потому что если ставить, то совершенно иначе, чем я. У него свой юмор, танец и праздник, у Волкострелова, и это интересно было бы посмотреть. Потому что мы чем-то похожи с Даниловым по типу восприятия. А Волкострелов похож и не похож. Вот Данилов в Facebook любит публиковать фотографии каких-то жутких улиц задрипанных городов, и при этом пишет – как красиво. Причем я считаю это иронией, а вот он серьезен.
— Интересно. Наверное, пьеса Дмитрия Данилова «Человек из Подольска» углубила и взломала тему насилия государства над человеком. Стандартная ситуация, человек попал в полицейский участок. Но вдруг его принуждают к добру не побоями и лживым уголовным делом, а утонченным насилием учителей над учеником. Превращение участка в кабинет ангельских психологов и антропологов. Это пришлось по вкусу всем – и либерально, и запретительно настроенные зрители веселятся. А ведь там показано чрезвычайно утонченное насилие, впору бы ужаснуться. А в пьесе «Сережа очень тупой» приходят хармсовские вестники из нездешней, загробной почтовой службы и принуждают к утерянной способности общаться с незнакомыми служебными людьми. Тонко внушают, что человек на службе тоже человек.
— Есть такое, да. Мне нравится иррациональность этих пьес, особенно «Сережи». Непонятно, почему жена сразу понимает, кто пришел и что делать. Мы искали на репетиции ответ, не нашли, договорились делать вид, что знаем и не скажем. Много странных вещей, и какая мощная песня Дениса Третьякова «Затупился нож мой» в тексте, причем Дима прислал фонограмму, связался с автором и запросил права.
— Большая часть фестиваля — это тексты подросткового бытования, масса матерщины как симптом несостоявшейся инициации. Как будто и взрослые люди не выходят из подростковых мучений, сплошной достоевский «Подросток». На прошлой «Любимовке» лучшей и самой странной пьесой была «Черная коробка» Павла Пряжко, которую потом внятно поставили в Центре имени Мейерхольда. Пряжко — тоже о возврате в пионерское детство, в томительном контексте сплошного «дня сурка».
— Я, как практик, исследованием трендов не занимаюсь. Но подростковый возраст — очевидная вещь. Это не только отсутствие инициации, это значительно больше, это остановка времени. То есть сейчас я не уверен, что 2017 год, и что мы в нем живем. Даже нет уверенности, сколько мне лет. И у драматургов то же самое. И огромное количество встречаешь 30-летних актеров, у которых мышление 18-летних, в лучшем случае. И они нормально вписываются, потому что вокруг все таковы. Время закольцевалось, а это, как известно из мифологии, конец света. Река времен обратилась в кольцо, и это данность. Сейчас я принципиально не читаю «Любимовку», как раньше. И вот странность и признак остановки времени — дикий разнобой мнений ридеров-экспертов о каждом тексте, как будто они читали разное.
— А вы что-то конкретное искали в пьесах?
— Да, очень нужна феминистская пьеса. Написанная стервой и яростно, талантливо. Без партийности, пропаганды и феминистской ... . Все, что мне называли, я читал, но оно и близко не стоит. А нужна, очень нужна, я чувствую. Они все топчутся на этих бла-бла-бла, а нужен прорыв. И не происходит: то ли девушки, занятые феминизмом, не талантливы, то ли не знаю почему. Я сексист, и я против дурного феминизма, я за талантливый феминизм. Умный феминизм мне интересен, он про равенство.
— Ридеры не могли упустить что-нибудь талантливое, отбирая одну пьесу из двадцати присланных?
— Не могли, там нет никаких намеков на цензуру. Если бы появилась ультраправославная, экстремистская пьеса, она бы точно попала в «Любимовку». Никто не написал о том, что прямо сейчас на улице происходит. Может быть, через год появится.
— Как ответ на ваш заказ и вызов времени? Но была пьеса Ирины Васьковской «Визит», такой замес священного и обсценного дискурса, такой палп-фикшн о гностической Деве, вечно сосланной в ад бытования, что меня пробило смехом и ужасом одновременно.
— Читал талантливую Васьковскую, не совсем то, что я ищу. Мы живем в плохо сделанном мире, в плохо сделанных социальных отношениях, невозможно писать «хорошо сделанную пьесу». Хорошо сделанная пьеса (ХСП) проникла даже на «Любимовку», что нехорошо. Вообще-то писать ХСП — это тугоухость и пропажа ощущения времени. В конце концов – это подлость. В плохо сделанном мире, в плохо организованном социуме! Это как ставить красивые и милые спектакли, зная, что Серебренников и Итин под домашним арестом, а Малобродский и Масляева в тюрьме, что в стране идет война, что пытки стали нормой, и на нас движется православный экстремизм. Исчез диалог, и его нет в жизни, а это основной инструмент драматурга. А вместо диалога холивар (holy war), священная война. Если время остановилось, драматургия не работает, исчезают причинно-следственные связи. И на хрена мы студентов учим тому, чего нет.
— Вот, и как раз в лучших пьесах почти не было причинно-следственных связей, зато была лабиринтная структура волшебной сказки, был фрактальный след апулеевского «Золотого осла». А хаотичный Facebook сообщает новость – Театр.doc не поставит диалоги судебных заседаний по делу Кирилла Серебренникова и Сечина-Улюкаева. Это был бы хит, абсурд документальной реальности прямо из суда, или это было бы симулякром?
— Хармс уже не нужен в театре, он снаружи. Да и ничего не нужно, потому что весь инструментарий театра отобрали политиканы – акционизм, постмодернизм, абсурдизм. Театр жестокости Арто отобрали. Нет смысла снимать вербатим, если сильнее — сходить в суд или посмотреть видео с заседания. Если текст сильнее спектакля, зачем спектакль?
— И в этом проблема Театра.doc? Может, выход в радикальных попытках осмысления происходящего?
— Да, остаtтся объяснение как плодотворный путь. Собирать разрозненные элементы происходящего и объяснять. Вот сейчас странное дело в Новосибирске и Барнауле происходит, наша предпремьера на тему «Тюрьма внутри тебя». Там собрано море интервью. АУЕ знаете что такое? Арестантский Уклад Един, жизнь по понятиям, которая проникает и захватывает нашу жизнь. Что вдруг случилось с темой нетрадиционных отношений, почему ажиотаж и возбуждение в обществе? Собирание и осмысление выявляет нездоровую реакцию. Сколько их там процентов-то, гомосексуалистов? Есть гипотеза, что тюремная система строится именно на гомоэротических отношениях: я сверху, ты снизу, или наоборот, секс как подчинение и унижение. Вся структура сверху донизу построена на зияющем отсутствии женщины. Почти все выходящие из тюрем люди страдают проблемами в этом смысле, многие разводятся. Тюремная структура переносится сюда, в жизнь.
— То есть Театр.doc выступает исследователем тюремной антропологии?
— Да, вот актриса Дарья Башкирова сама генерирует очень интересный монолог, почему у нас нет любви. Важнейшая часть любви — это секс, но чтобы он был, про него надо разговаривать, а слов нет. Все слова такие — «трахнуть», «вдуть», «напялить» — это чистая агрессия. Вопрос любви вообще не стоит, и это все нам оттуда принесли, из тюрьмы. Или посмотрите, какое количество в Москве решеток и заборов. Ты идешь и не понимаешь, зачем они на каждом шагу. А потому что в зонах так. Собирать и объяснять явление – оставшийся путь для Театра.doc. Или вот тема: это что за психология ранимой бандитской души? Бандиты очень эмоциональные, ранимые люди. А у нас вся власть такая, компенсаторно женственная. Они же почти все стихи пишут.
— Очень трудно описывать и актерски строить на сцене персонажей власти, думать за них. Вот вышли люди на крестный ход, кто-то раздал пятерым батюшкам плакаты с «Матильдой» — и понеслось по стране ужасное предчувствие погромов, где в роли гонимых выступает вся без исключения творческая интеллигенция, даже подпевающая властям, или даже министр культуры. А ведь может быть, это всего лишь эффект фото с пятью корявыми плакатами, а основной состав крестного хода и мыслей таких не имел. Откуда исходит и как развивается общественное безумие, вот интереснейшая тема исследования, где Театр.doc выступил бы социологом.
— Да, фото как спусковой крючок, в этом смысле журналисты — страшные люди. Шакалы, которые питаются событийностью, новостями погибели. Или вот «Эхо Москвы» пишет – Театр.doc не планирует использовать судебные диалоги. Нормальная новость? Да, я это сказал, когда они звонили. Но я не думал, что из этого можно вылупить новость. Отсутствие, пустота как новость, охренеть можно. Либо журналисты не понимают сути новости, либо новостей действительно нет, время замкнулось и крутится вхолостую.
— И все-таки «Любимовка» — каждый год большая новость для всех артистов, писателей и зрителей. Как бы вы определили социальную значимость этой новости?
— Поскольку я был занят литературной работой и сидел за компьютером, читал все отзывы на «Любимовку-2017». Очень мало писали про пьесы и очень много про любовь, единение, теплоту. Видимо, сейчас очень острая потребность в этом. На этот раз среди драматургов не было созвездия личностей, производящих фурор, состав пьес был ровный, и мне кажется, основная задача «Любимовки» переместилась в поддержание очага. Главное, чтобы печка топилась, а когда-нибудь и борщ сварится. И на этот огонь все шли, и творилось безумие – ползут, сидят и лежат на полу, друг на друге. Я каждый раз рот открывал – чего людям надо, зрелища нет, сидят и бубнят тексты. Вы что, не можете сами прочитать дома, лежа на диване? Значит, острая необходимость в горизонтальном сообществе, дающем энергию. Борьба с одиночеством – моя любимая тема, и все, так или иначе, этой борьбой заняты. И они приходят, теснятся, слушают, обсуждают и уходят с чувством единения, с чувством – я не один. Вот такой со-творческой горизонтальности боятся вертикальные власти.
Фото: © Шамиль Хасьянзанов
