18+
Сегодня, когда миллионы женщин и мужчин с ужасом и отвращениям вспоминают о том, как их пожирали глазами на эскалаторе, как их пытались обнять, как им рассказывали сальные анекдоты, а любая попытка усомниться в значимости их травмы ведет к бану в Facebook и жизни, история Ильи Трушевского представляется каким-то милым ретро. И сам он тоже кажется человеком из другого мира, навсегда расплавившегося жарким летом 2010 года.
Дело Трушевского произвело колоссальное впечатление не только на арт-среду и московскую интеллигенцию, но и на весь российский образованный класс. Для обывателей Трушевский стал символом развращенного молодого человека, московского хипстера (тогда слово на букву «х» еще можно было произносить), безнравственного и надменного повесы, уверенного в собственной безнаказанности. Для интеллигенции он стал эмблемой злого и жестокого психопата, который оправдывает садистское изнасилование тем, что жертва пьяна, глупа и ведет развратный образ жизни. Для феминисток Трушевский стал первой большой победой и точкой сборки движения. Молодой, привилегированный мужчина настолько ярко выражал образ первостатейного дистиллированного зла, что о лучшем нельзя было и мечтать.
Фигура Трушевского стала важнейшей приметой культурной атмосферы зрелого медведизма. Tesla Boy, Лошадка-пати, чад над Москвой, в магазинах закончились вентиляторы, клуб «Солянка», preppy look, брюки-чинос, марк 2 на неделю, «секс — это не лежать в темноте, накрывшись тряпочкой, и дрочить», «вся прокуратура ржала», «все и так знают», «разними руки», стоп прогресс у меня диатез.
Сентиментальный «Шторм» встретился с художником, чтобы разобраться, как пять лет за решеткой изменили его мировоззрение, чем он занимается сейчас и что он вообще за человек.
— Тебе больше не интересно описывать то, чем ты занимаешься, в терминах искусства. В каких же категориях ты рассуждаешь?
— Пока я жил в простом человеческом обществе — лабораторной системе социальных отношений, у меня проветрилась голова. Похмельный мозговой разжиж постепенно ушел, и теперь я уже не могу смотреть на это пространство и называть его пространством современного искусства, в котором художники делают объекты и продают их. Это пространство разложилось как сложный такой мутный вектор на четкие простые базисы: реклама, идеология и шаманизм. Шаманизм мы оставим — это личное дело художника — ему за это отвечать самому в дурдоме или на том свете, а реклама и идеология, то есть построение будущего — из этого состоит любой художественный жест, за это его и ценят.
— На что ты ориентируешься, где твой идеал?
— Советский Союз — в утопиях 20-х годов, в искусстве, в идеологии, в том эмоциональном подъеме, к которому СССР приблизился в 60-е годы — это самое крутое, что было у нас в стране, да и не только у нас. Книжка Ефремова «Туманность Андромеды» — отличное описание того, что хотело и делало человечество всего мира в 60-е, это дико актуально сейчас. Открывает глаза, переворачивает мир с головы на ноги…
— Я ее читал в детстве, мне она показалась ужасно скучной. Там коммунизм, и все ходят в белых одеждах и играют на арфах.
— В детстве у тебя не было сомнений, все было понятно: 90-е. В книжке никто не ходит в белых одеждах! Они занимаются очень крутыми делами. Все настолько рационально, просто и четко по сравнению с той ерундой, которая происходит сейчас. Люди строили будущее и были уверены, что оно вот-вот наступит. Это отношение просто ломает голову!
— То есть тебе, как художнику, хотелось бы присоединиться к какому-нибудь большому проекту типа советского, на который работали авангардисты в 20-е годы — все эти люди, которые придумывали новые способы жить?
— Да, это совершенно верно. Нормально хотеть делать что-то полезное. У художника есть роль в обществе. Это простейшая вещь. У любого есть роль в обществе — он для чего-то нужен остальным. Я понял это только тогда, когда увидел, как живут люди в замкнутой системе. Ты рисуешь людям картины, ты рисуешь открытки, которые они посылают матерям, женам, ты бьешь им татуировки, которые им остаются на всю жизнь. Они доверяют тебе полностью — что красиво, а что нет. За последние несколько тысяч лет в человеческих отношениях ничего не изменилось. Фэшн, ботинки, автомобилестроение — это прикладная функция искусства. Художник может нести в окружающий мир красоту, делать его визуально более привлекательным. Чтобы люди смотрели и было красиво.Человеку, который называет себя художником, надо посмотреть по сторонам и задуматься, почему вокруг все так плохо.
— Это очень консервативное понимание искусства.
— Да, очень консервативное — что человек за что-то отвечает, а не все само делается, что художник отвечает за визуальную красоту. За что еще он может отвечать, если его спросят? Художник сейчас должен проводить research? Что он делает? И каков результат его «работы»?
— Ну, он работает как исследователь, как философ… Берет какие-то проблемы и высказывается на их счет. Это большое удовольствие — что-то понять.
— Удовольствие, классное слово! Но речь о том, что он дает другим, кроме своего удовольствия. Есть люди, которые занимаются решением конкретных проблем: вот, к примеру, квадратная нам плитка нужна или круглая — здесь нужен архитектор, эргономик, керамист, еще кто-то. Важно обезьянам спариваться друг с другом или не важно? Этим должен заниматься зоолог.
А художник — он типа лезет в любую область и думает, что вот он сейчас будет ставить и решать вопросы. А он ничего ни в одном вопросе не понимает, он в этом смысле гораздо хуже, чем журналист. В итоге получается арт: шлак, мусор, ерунда. Неудивительно, что он так и выглядит и неискушенные люди его таким и воспринимают. Но роль художника в обществе, как я сказал, в основном рекламировать, а не «исследовать». Он бесплатно и часто не понимая этого, сует нос туда, куда никто в трезвом уме не полезет.
Вообще, если бы я был социальным активистом и выступал с нравоучениями, то я бы выбрал такую проблему: женский коитусоидальный алкоголизм. Когда мальчик встретился с девочкой, они идут, покупают бутылку красного вина, выпивают его и трахаются. Это ужасно, нелепо, абсурдно, но считается нормальным. Мне кажется, что это самая настоящая язва общества, с которой нужно бороться сообща!
— Но это ведь мальчики пытаются напоить девочек?
— Мальчики, может быть, и пытаются, потому что они знают, что это надо девочкам. Потому что мальчику не надо пить вина, чтобы трахнуть девочку. Он ее и так может. Но девочке обязательно нужно выпить бокал вина. Что это? Стереотип, навязанный обществом? А страны третьего мира, где секс часто подразумевает рождение ребенка? Я не изучал этнический и медицинский аспект этой проблемы, но, по-моему, известно, что алкоголь ведет к каким-то изменениям и нельзя по пьяни делать детей. Мне кажется, что это нелепо и очень опасно. Вот ты сказал, что это не задача художника — делать красиво вокруг. А чья это задача?
— Дизайнера.
— А дизайнер — это кто? Дизайнер появился в Советском Союзе. Его создал русский авангард, то есть единственные русские художники, которые внесли вклад в мировую художественную культуру, которые двигали вперед всю цивилизацию. Все, что они делали — это строили новый мир вместе с властью и народом. В едином порыве. Это дизайн: мобили, города в космосе, витрины, книги. Родченко, Лисицкий. Матюшин, блин, дома раскрашивал! Он цвета эти находил для того, чтобы посмотреть, какая клякса красивее будет рядом с другой? Он это делал, чтобы люди в этом мире жили. Лисицкий... Вот сейчас выставки идут. Величайший художник! А он простой архитектор. Скромно конструировал реальность. Советская власть ему дала такую возможность, точнее, он и был этой возможностью, он ее рисовал и мыслил. И весь мир его считает своим — чуть не лучшим дизайнером, Германия, куда он поехал революцию готовить, Голландия — страны дизайна, еврейский мир, все его помнят и как за своего борются. А если искусство находится в пространстве галереи, и вся проблема в том, как одна клякса рифмуется с другой, то зачем это вообще нужно? Даже если это диаграммы, которые рекламируют спаривание обезьян. Кому это? Какой мир это строит?
— А для тебя было травматично отказаться от статуса художника и стать дизайнером, художником-конструктором?
— Художник-конструктор — это Родченко, Лисицкий, Татлин, Клуцис. Я, конечно, понимаю, что есть такой легкий дискомфорт от понимания бренности человеческого существования, весь этот психодел, ничего нет в мире, щемящее чувство, которое возникает, когда человек смотрит на какое-то произведение искусства, и оно трогает его за душу, щекочет костлявым пальчиком, но одна эта маленькая гностическая эмоция тщеты существования — не главная причина существования искусства.
— Сейчас как ты оцениваешь все то, что произошло в 2010-м, лично для себя?
— Для меня это было в целом очень полезно, новый жизненный опыт — прервать цирковой бег в колесе, проветриться, отдохнуть, узнать много чего о жизни людей на земле. Мне был полезен непосредственно этот момент выпадения из того образа жизни, который я вел.
— То есть ты считаешь, что ты делал что-то очень неправильное и тебя вовремя остановили?
— Мой тогдашний образ жизни с культивированием принципа звезды рок-н-ролла: живи быстро, умри молодым — нормальная московская жизнь. Она мне казалось самому нормальной, может быть, слегка разбалансированной. Но когда сейчас оглядываешься назад, все это видится как комплекс деструктивных, вредных со всех точек зрения действий.
— Когда ты понял, что тебя посадят, тебя это испугало? В какой момент ты это понял?
— Когда приговор читали. Весна за окном — 2 марта, и окно открыто. Это можно было решить на любом этапе. Мне предлагали дать 50 тысяч в полиции. Я мог бы элементарно не ходить туда без адвоката давать показания второй раз, меня же отпустили и взяли показания без присутствия адвоката, формально они были недействительны — весь тот бред, который мы понаписали в пьяном угаре, когда там сидели, придумывали, кто виноват, что там было. Я же вообще ничего не помнил, девочка тоже ничего не помнила, мы сидели и сочиняли пьяную веселую историю.
— То есть и ты, и потерпевшая писали какой-то бред?
— Ну она, может, и не бред, ей профессионал помогал: поэт-журналист. Жизнь такая была, что в нее все укладывалось: какие-то менты, какой-то алкоголь. В какой момент появилось преступление, было загадкой для всех, включая даже милиционеров, которые потом получили нагоняй за то, что меня отпустили. Единственный ответ — в Уголовном кодексе, который дети в школе не изучают и потому не знают, что, собственно, является преступлением. Большинство граждан Российской Федерации совершают десятки разных преступлений — административных, уголовных — но не знают об этом, или, как и обо всем остальном, не думают. Преступление — оно описано в Уголовном кодексе черным по белому: применение силы. В статье ничего не сказано о несогласии как таковом, но в судебной практике несогласие — важнейший критерий.
— Это было несогласие или это был жесткий секс?
— Несогласие. Человек не может дать согласие, если у него личность отсутствует. Алкоголь настолько убирает человека, что там нет субъекта. Есть еще отдельная статья про человека в беспомощном состоянии. Это более тяжко. Но формально в беспомощном состоянии находились все, включая свидетеля.
Когда ты в метро перепрыгнул без билета и пошел дальше — это административное правонарушение. Ты же не будешь выслушивать, кто что думает по этому поводу. В 50-е годы в Англии была химическая кастрация за гомосексуализм. Тоже ведь норма, да?
— Многие считают нормальным напиваться и причинять вред себе, но то, что всех настораживает, — это когда вред причиняют кому-то другому.
— Я не считаю, что трахнуть — это причинить вред. Я объективно не могу пнуть ногой маленькую собачонку, но в пьяном скотском состоянии вести половую жизнь… Если ты считаешь, что это нормально, то какие тут могут быть еще дополнительные критерии? Можно считать это оправданием, либо глумлением над какими-то ценностями, но то насилие, которое описано в протоколе, — просто ради шутки я придумал количество судье: «От 20 до 45 ударов открытой ладонью в область ягодиц, не оставивших следов на потерпевшей, с целью подавления воли потерпевшей». Зря я тогда так пошутил. Ну что это? Ну да, это чудовищное насилие, наверное, в глазах определенной части общества. Но главное — соответствует букве закона. Я не хочу все сваливать на алкоголь. Действительно, мое отношение к женщине позволяет мне наносить ей открытой ладонью удары в область ягодиц, когда она стоит на постели в предназначенной для этого позе.
— Ты принадлежишь к субкультуре БДСМ?
— Это все условности, социальные практики, разложенные по полочкам для удобного потребления. Как это применить к двум пьяным животным?
— Ты очень не любишь левых художников?
— Я знаю только одного левого художника — Арсения Жиляева, и уважаю его. Ну а кто еще?
— Ну, группа «Что делать?» какая-нибудь!
— Не вижу ничего общего между Виленским и Жиляевым. Жиляев — тонкий психолог и не делает резких движений. Возможно, есть левые художники, которые разделяют мысль о том, что социализм — это хорошо, а капитализм — это плохо, но почему-то в своем искусстве они эти идеи не выражают, впрочем, как чаще всего и Жиляев. Левые художники занимаются невнятными ресерчами на деньги мутных фондов, которые в любом случае финансируют корпорации — рекламировать экологические проблемы, чтобы закрыть одни производства на деньги других производств — это они могут.
Хочу рассказать одну историю про «Что делать?». Подружка, которая в нулевые проводила в Петербурге какие-то арт-перформансы и арт-ужины, стала искать новые смыслы и решила пойти учиться. Спрашивала у меня совета, куда пойти. Я говорю: «Ты что, правда интересуешься левыми идеями? Вот тебе левый такой, вот тебе левый такой, вот Гейдар Джемаль, правый, но у него есть отличный ролик на YouTube о том, что единственный носитель левой идеи сегодня — это радикальный ислам, минут десять всего». Мол, сформируй представление о том, что такое левая идея! Через полтора месяца выяснилось, что она не послушала ничего! Ни одного ролика. Она пошла учиться в Фонд Розы Люксембург.
И вот года полтора назад она приглашает нас на выпускной вечер. Она — конферансье. Мы приходим с женой, которая тогда была на последних месяцах. И вот происходит цирк или кабаре. Короче, студенты по очереди выступают. И рассказывают, как по списку, не повторяясь: как хорошо всем поменяться полами, как стыдно быть милиционером, как хорошо убивать ментов, песня про вазэктомию, впервые тогда услышал это слово, девочка-бард поет, вдумчиво, серьезно, о ее пользе, потом стихи о том, какие мы станем чуткие, если отрезать х...[член] и пришить на его место ухо, рэп про Путина... Причем и рэп, и стихи неплохие, даже смешные, значки «Мужчиной быть стыдно». Вся эта п…[ерунда] — трансгуманизм постлиберальный. Счастливое трансгендерное будущее. Только негр Емеля с надписью coexist на печи и горящей голограммой «Всем сосать!» не выезжает.
— Тебя это все ужаснуло?
— Ну как? Я был с беременной женой, мне было удивительно смотреть на это. Люди прыгают, танцуют, играют во всякие ролевые игры. Вы встаете друг напротив друга и говорите «А теперь ты девочка!», «А теперь ты мальчик!». А теперь давайте мальчики оденутся в женскую одежду, а девочки оденутся в мужскую одежду. На выпуске надо сделать набор таких штук. Наша с женой подруга ходит по залу и приговаривает: «Я самооплодотворяющийся ведущий, я делаю это, а теперь встаньте сюда, встаньте в круг, делайте то!». Это простейшие маркетинговые практики — вовлечение, зомбирование.
Плохо, что никто не рефлексирует, не думает о том, в чем именно он участвует. И главное — зачем. Зачем это ему и другим. Только Виленский потирает руки и радуется: «Да, напал, прикинь, на золотую жилу!» Ну надо же ему тоже где-то деньги брать на революцию. А так он, конечно, понимает, что делает. В отличие от обезьян с автоматами, которых выпускает под видом «художников».
Если люди, которые хотят, чтобы население России размножалось, и не убивало милиционеров, не занимаются культурной политикой в принципе, то активных маргиналов есть кому подобрать. Дают деньги, но надо стебать милицию и говорить, что мужчина не должен в принципе заниматься сексом с женщиной. Ну вот такое условие…
Но только инфантилы в оранжевых очках внутри МКАД могут думать, что как только милиция пропадет с улицы, они смогут нормально прожить дольше нескольких дней. Ну и соответственно второе условие — сколько среднему инфантилу до счастливой старости с внуками?
Кому-то кажется, мы будем жить в таком мире, где вместо х...[члена] у человека будет ухо, и все будет здорово. Но с какой стати?! Вас обманывают — все будет гораздо хуже.
— Тебе бы не хотелось жить в мире, где у человека вместо п…[вагины] ухо?
— Нет. Не п…[вагины], х…[члена]. Но тоже нет. К счастью, эта концепция трансгуманизма — она сейчас не единственная. Или, по крайней мере, ее не натянуть на всех, и не по критерию — «кто очень хочет, тот влезет», скорее наоборот. Размножаться и жить в мире с милицией в этом новом мире, скорее, будет привилегией меньшинства. В современном искусстве на эту концепцию почти все работают просто потому, что только она себя рекламирует. Есть богатые и влиятельные люди, которым нравится такой образ будущего, вот они и платят художникам за то, чтобы они его продвигали.
— Тебя не расстраивает, что тебя не любят и считают плохим даже несмотря на то, что ты понес наказание за свое преступление?
— Ну почему меня не любят? Так интересно определять, в какой момент мои новые знакомые «узнают»... или они знают с самого начала? Пока ни разу не угадал, бросил давно думать об этом. Ты же видишь, что происходит с этим, как его, Харви… Тогда, в 11-м году, кто это был? Председатель МВФ Доминик Стросс-Кан, будущий нормальный президент Франции. Там как раз все закрутилось из-за какой-то чернокожей женщины, которая потом оказалась подставной. По-моему, это уже такие банальности, и даже в литературный язык вошел этот термин — п…[вагинальный] фашизм.
— Ты понимаешь, что многим людям недостаточно того, что ты отсидел, и они хотят, чтобы ты еще дополнительно покаялся?
— Нет, не понимаю. Если это что-то психологическое, то не ко мне. Я отбыл, искупил, исправился, извинился: все четко. Я не могу извиниться в рамках этого п…[вагинально]-фашистского дискурса. Я могу извиниться в рамках другого. Я действительно считаю, что нельзя так относиться к человеку, как я относился, нельзя делать такие вещи, нельзя жить такой скотской жизнью.
— А ты дружил раньше с Ольгой Житлиной?
— Да, дружил
— А сейчас?
— В принципе... Мы отдалились друг от друга, прежде всего, она вроде в Голландии, но думаю, что ничего с нашей дружбой не произошло. Помню, тогда она осторожно писала, что до суда нельзя травить человека по презумпции невиновности.
— Но ведь кто-то от тебя отвернулся?
— Ну что-то не могу вспомнить... вот, например, Кирилл Шаманов. Он в принципе всегда поступал, как мудак, но меня это не беспокоило, потому что я и сам постоянно поступал, как мудак... Мне даже не так важно, что он там говорил и думал, мой запредельный эгоизм позволял мне не расстраиваться из-за этого. Но в принципе это один из немногих людей, с которыми мне больше не хотелось бы общаться. Чисто формально, он громко высказался против, очевидно на публику.
А так, я даже не встречал людей, которые бы на меня косо посмотрели. Насколько я знаю, Яша Каждан отказался от выставки в Третьяковке, чтобы не выставляться вместе со мной. Я его встретил в компании, в музее, сижу, болтаю, с бокалом вина, заходит Яша: «Привет». Беру бокал, наливаю ему вина. Он садится в уголок и продолжает существовать со мной в одном пространстве. Что это, б.., было с выставкой?! Яша сменил за это время имя на женское, пол, возможно, наверное, и позицию по многим вопросам.
— Он меня расфрендил в Facebook за употребление слова «пидор». Меня, гомосексуального человека, расфрендил за гомофобию.
— У меня есть друзья-гомосексуалисты, хотя пятилетний опыт нахождения в пространстве, где совершенно другие социальные нормы, наложил на меня определенный отпечаток. С одной стороны, мне ничего не мешает общаться с тобой и не думать о том, гомосексуалист ты или нет. С другой стороны, когда я думал о той позиции Яши в тот момент, когда я находился в тюрьме... Если бы я кому-то рассказал об этом, то мне пришлось бы сказать, что это мне западло с пидором участвовать в одной выставке. Такие вот социальные нормы, что за одним столом нельзя сидеть.
— А в тюрьме соблюдаются правила насчет зашквара?
— Зашквар? Что такое зашквар? Зашквар — это сейчас что-то новое, из медиажаргона.
— Ну, я имею в виду правила насчет того, что ты не должен касаться пидора, не должен прикасаться к вещам, которые он трогал.
— Конечно. Очень здравые, правильные правила, другое дело, что словом «пидор» там обозначают целый комплекс понятий, и это никак не связано с гомосексуализмом, который в тюрьме в основном отсутствует. Пидоры — это люди, которые не нужны обществу. Люди, которые доставляют дискомфорт. Если ты не вытираешь жопу, если рисуешь х..[членом] на стенке, ведешь себя неадекватно, не понимаешь с десятого раза, что ты не один и что есть вещи, которые нельзя, с тобой бессмысленно общаться, ты идешь в угол.
Бывают, конечно, социальные издержки, но это кажется более здравым, чем х…[вагинальный] фашизм. Не знаю, насколько это доходчиво и понятно.
Так что вот это забавная ситуация — когда человек подставляет тебе стакан и пьет с тобой вино, и ты думаешь, что это ты не должен с ним рядом находиться, вообще-то.
—Чем ты сейчас занимаешься?
— Художник по сути может рекламировать все что угодно. То есть, что ему сказали, то он и рекламирует. Кроме кокаина — кокаин рекламирует Голливуд. Вот Житлиной сказали рекламировать мигрантов, она рекламирует мигрантов. Причем не у нас, а в Голландии — там они нужнее, так как есть кому за это платить. Но ей не важно, она искренне готова переживать за любую проблему и за собачек бездомных, и за бомжей, просто платят за мигрантов и в Голландии. Причем, кто и зачем платит, и потом, когда цель по мигрантам будет достигнута, будет ли от этого хорошо и кому, уже не входит в круг художественных вопросов. Булдакову сказали рекламировать крыс и голубей, и он рекламирует. Офигенно причем рекламирует, отличное искусство. Биткойны сказали? Окей, рекламируем биткойны. А что делать? Квартиру снимать в Москве дорого.
Я тоже хочу продвигать через искусство то, что считаю нужным, например то, что все должны быть здоровыми, спортивными, образованными и любить свою культуру, историю и вообще Родину. Вот, например, наши дети могут перестать писать на русском языке. Это плохо? Кто об этом вообще думает? Кто с этим должен работать в сфере культуры? Кириллический шрифт. Я сделал магнитный конструктор, буковые брусочки, магниты, спрятанные внутри брусочков — минимализм, концептуализм. Из них можно собирать буквы. Они приятные, их удобно держать в руках. Пара прототипов. Вот — для детей.
— Разве таких конструкторов нет?
— Откуда они возьмутся? Из воздуха? Их, блин, кто-то должен придумать, потом сделать, построить завод или заказать в Китае. Кто? Родченко? Житлина? Пушкин? Мединский? Готовые — только пластмассовые, плоские и английские, и не конструкторы. Что это, промышленный дизайн? Которого у нас нет, потому что нет промышленности. Ок, можно заострить. С этим можно делать сумасшедшие перформансы. Вот Павленский рекламирует, что менты и яйца нам не нужны, ухо тоже, кстати, отлично рекламирует, №1 был, пока не уехал, но кому он там нужен? А я хочу рекламировать русские буквы.
Представь. Эти огромные блоки плывут, «Заплыв», как у Сорокина. Плывут по Днепру, большие пенопластовые блоки три на десять метров, и на них люди гребут веслами в темноте, ночью они горят, и это снимается с четырех квадрокоптеров. И вот они подгребают друг к другу, схлопываются на магнитах и собираются в разные буквы. Из трех брусков собирается буква «П». Один брусок отлетает — получается буква «Г». Хоп — к ней присоединяется кусочек, получается буква «Б». Понимаешь? Только что-нибудь нормальное: слово «СПЛАВ», например, «СЛОВО», «СЛАВА». Квадрокоптеры там. Все газеты освещают. Украинские СМИ визжат «Куда? Что такое? Куда они плывут? Что это?»
А потом они выплывают в Черное море, доплывают до Одессы. Буквы выходят, выстраиваются на песке и происходит выставка и перформанс заодно. Вот. Продвижение русского языка на Украине. Как тебе? Вот такое можно придумывать по любому вопросу, и любой художник может, были бы деньги на продакшн.
— А детская площадка во Владивостоке?
— Да, делали ее в рамках выставки Андрея Ерофеева на ЗАРЕ. У него была выставка «Пустырь и Пустошь». Ну что там? Тщета бытия и захолустье в русском пейзаже. Лопухи Васильева и Кеша Нилин ссыт за гаражом — видео. Какие-то раздолбанные машины, борщевики. Ну, такая неплохая выставка, сделана прекрасно, если не думать о смыслах, о том, что все, что она как бы отражает, она на самом деле проецирует. Я предложил расчистить хоть один пустырь и сделать там что-нибудь полезное — детскую площадку, например.
Там чудесный вид, обрыв, океан, турники. Это эстетически привлекательное место, которое к тому же работает социально, то есть там можно проводить эти ресерчи, записывать бабушек, с какого района дети приходят, чем они занимаются, почему они не в восторге от района, как это урбанизировали и джентрифицировали. Х…[дискурс] на эту тему может быть любой. Житлина может приехать и брать интервью у местных таджиков, которые там качаются. В основном в России на площадках занимаются мигранты. Ну и так далее...
— А еще?
— А еще у меня есть тренажер. Тренажер немецких летчиков и советских космонавтов — колесо. Я его сделал более современным, адаптировал под лофт — тоже во Владивостоке в прошлом году. В нем реально можно крутиться, и это сильное воздействие. Но оно может дальше усложняться. Ты можешь одевать VR-очки, оно станет еще более модным и крутым современным искусством. Ты будешь летать вокруг станции МИР, например. Оно станет социальным и политизированным, потому что станция МИР — одна из травм моего поколения. Почему бы не сделать актуальное искусство на актуальную тему с актуальными VR-очками?! Привлечь внимание к проблеме того, что в следующем году космос у нас от общемирового сократится с 25 процентов до 10.
И ведь даже в нашем счастливом цифровом будущем тело наверняка пригодится, не стоит о нем забывать. Тем более что очков на всех не хватит. Как отпечатано в головах силой искусства — половину украдут, половину сломают, и в данном случае это хорошо. На Элизиум все, кто надеется, не влезут — останутся на родине: на пустыре с крысами, мигрантами и голубями.
