18+
В павильоне «Книги» на ВДНХ 16 января презентуют 23-й номер культурологического журнала «Опустошитель», посвященный графомании. «Вход свободный для всех без вспомогательных запахов и вызывающего поведения», — пишет главный редактор издания Вадим Климов. Эта фраза навевает воспоминания!
Году в 2010-м мы с группой сокурсников бродили возле нового корпуса гуманитарных факультетов и искали себе какое-нибудь развлечение. В то время нас занимали практики, связанные с преступлениями, проступками и антиобщественным поведением. В какой-то момент к нашей компании присоединился писатель Вадим Климов, вместе с которым мы дошли до магазина «Рамстор Капитолий» и украли там пятилитровый пакет вина, непринужденно вытолкнув его ногами за территорию торгового зала. Мы шли по Ломоносовскому проспекту, беседовали, и в ходе разговора неожиданно выяснилось, что прямо сейчас в МГУ выступает художник Анатолий Осмоловский. Мы решили посетить лекцию столпа, но дело осложнялось тем, что Климов не был студентом философского факультета. Ему вообще было лет 30. Немного поразмыслив, мы сказали охраннику, что Климов — это и есть Осмоловский.
В аудитории мы сели на заднюю парту и продолжили распивать вино из пакета. «Как вы решили стать художником?» — улыбались обворожительные пиарщицы. Осмоловский читал лекцию по истории искусства, а Климов зачем-то начал доставать из штанов член. Все это меня угнетало, и в итоге я просто отсел за другую парту. Климов же, натурально, помочился посреди университетской аудитории, окончательно довел себя до состояния куротрупа и продолжил дерзить теоретику искусства.
Конечно, в самой ситуации не было ничего необычного. Ну факультет, ну лекция, ну спор об авангарде и модернизме. Что меня удивило, так это то, что на следующий день писатель вбил в поисковике имя Осмоловского и внимательно просмотрел в ЖЖ студенческие отзывы о мероприятии. Оказалось, что почти всем детям представление понравилось. Недоволен был разве что мальчик, который организовывал встречу.
Так или иначе, сегодня издательство и журнал «Опустошитель» остаются лучшим местом для тех, кто презирает не только общество, но и литературу, язык, вообще все. «Шторм» поговорил с Климовым о том специфическом месте, которое он изобрел для себя в системе актуальной культуры.
— Вот ты раньше торговал компактами «Все фильмы Аки Каурисмяки на одном диске». Просто собирал по торрентам и резал болванки. Глуповатые синефилы к тому времени еще не успели освоить интернет и за милую душу покупали у тебя воздух. Тебе не кажется, что «Опустошитель» примерно из этой же серии, с той разницей, что даже старенькая бабушка теперь запросто может пробраться в интернет и прочитать там Селина, Жене и Мишу Вербицкого? Я не ошибусь, если скажу, что ты себя ощущаешь таким дизайнером, оформителем, переупаковщиком и коллекционером?
— Возможно. С той лишь разницей, что наличие текста в Сети давно не является основанием не иметь его на бумаге. Времена инженеров и программистов из НИИ, находящих в Fido романы Стругацких и Брэдбери и выбрасывающих их книги (как устаревшие носители), давно позади. Даже распространение электронных книг почти не сказалось на продажах книг бумажных. Одновременно с выходом нового номера «Опустошителя» мы выкладываем его в интернет. Однажды мы этого не сделали — решили посмотреть, как будет продаваться бумажная версия. Оказалось, что наличие доступной электронной версии никак на интересе к журналу как физическому объекту не сказалось. Поэтому теперь вместо «всех фильмов Каурисмяки на одной дискете» я продаю «все романы Селина в одном листочке».
— Почему ты настолько увлечен тем кругом писателей, которые скорее ассоциируются с подростковым чтением? Кому вообще в 2017 году нужна модернистская проза и прочий Уильям Берроуз? Тебе не кажется, что серьезные, авторитетные люди — это журнал «Транслит», журнал «Разногласия», журнал «Критическая масса», журнал «Воздух», а вы немножко такая недоколонна публикейшенз?
— Не уверен, что кто-то из «серьезных и авторитетных людей» считает модернистскую литературу подростковым чтением. Подростки могут интересоваться чем угодно, в том числе и авангардом начала XX века, это не говорит об авангарде, скорее — об актуальной системе запретов. В ханжеском советском обществе подростки удовлетворяли свои эротические потребности, листая альбомы по искусству. Насколько мне известно, никто после этого не стал считать картины с обнаженной натурой подростковыми. То же самое и с модернистской литературой: несмотря на нигилистический пафос и эпатажную форму, ее содержание много глубже, нежели может считать неподготовленная аудитория.
— Было ли тебе трудно социализироваться в литературной среде, будучи выпускником мехмата МГУ? В каких кругах ты вращался, кто был твоим проводником в литературном мире? Какое влияние на твое духовное становление оказало общение с ультраправой молодежью, участие в их бесчинствах?
— К счастью, мне не пришлось социализироваться в литературной среде. Мне всегда хватало нескольких пишущих друзей, с которыми было интересно общаться. А то, что называется «литературным процессом», быстро начало вызывать отвращение. Не вижу ничего необычного в том, что выпускник мехмата становится писателем, точно так же, как любой другой человек. Недоумение вызывают скорее выпускники Литературного института, продолжающие писать после пятилетней муштры.
Ориентиров было немного: «Митин журнал»/Kolonna Publications; круг авторов, которых переводила Маруся Климова (кстати, это я придумал ей фамилию); кружок сюрреалистов; антикультурологические проекты Миши Вербицкого End of the World News и «:ЛЕНИН:».
Что касается общения с ультраправой молодежью, то это был полезный опыт погружения в экстремальную среду, пришедшийся на юношеское становление. Не застряв в этой среде и ее брутальных, но весьма поверхностных представлениях, я гораздо спокойнее отношусь к эпатажным формам, стараясь проникнуть в содержание и оценить его, минуя обывательские фобии.
— Почему Юля Решетникова называет себя Жюли Реше? Тебе не кажется, что это ненормально?
— Сам по себе разговор о Жюли Реше кажется мне ненормальным. Однако сама Жюли сторонится любой нормы и всем своим творчеством пытается отменить ее, о какой бы области ни шла речь. Помимо этого, здесь еще и явное желание сократить свое именование, что совершенно осмысленно. Все знают, что прототипы главных героев Франца Кафки — он сам. Если выстроить его романы хронологически, то главные герои будут последовательно сокращать свои имена: Карл Россман («Америка»), Йозеф К. («Процесс») и наконец просто К. («Замок»). Это напоминает постиранную в слишком горячей воде одежду — она уменьшается в размерах. А человек, надевающий севшую одежду, все больше обнажается. Хотя окружающим и кажется, что, прикрываясь коротким именем, индивид скрывается, становится все более таинственным. Полагаю, именно на этот перцептивный парадокс и указывает Жюли, отказываясь от паспортного наименования.
— Читают ли «Опустошитель» винишки? Можно ли назвать «Опустошитель» винишко-журналом?
— Бегло ознакомился, кто такие винишки. Не вижу никаких причин, почему бы им не читать «Опустошитель». Однако журнал и издательство слишком эклектичны, чтобы их можно было приписать к какой-то одной субкультуре. Это, кстати, вызывает и множество протестов. Многим хочется, чтобы удовлетворялись исключительно их вкусы. Им нравятся, например, эстеты Кревель, Домаль и Аррабаль, но зачем в «Опустошителе» еще и «отморозки» вроде Бенуа, Григория Климова и Дугина? Возможно, подобная неразборчивость может отпугнуть винишек, но, надеюсь, не всех, и пара девушек все же продолжит читать наш журнал где-нибудь под одеялом втайне от подруг.
— Почему ты, главред «Опустошителя», не одеваешься так же изящно и замысловато, как Нестор Пилявский? Почему ты носишь бытовую одежду и бытовую стрижку? Разве кругу «Опустошителя» не должен быть свойственен определенный дендизм? Или как это еще называется, не помню, вот эти молодые модники-роялисты времен Французской революции, которые все время роняли монокли и падали в обморок.
— Ответ на предыдущий вопрос в некоторой степени покрывает и этот. Негоже главреду, то есть верховному главнокомандующему, сливаться со своими вассалами. Повторю, что «Опустошитель» слишком разнороден, чтобы его авторы походили друг на друга. Есть Нестор Пилявский, а есть Ярослав Могутин. Или Дмитрий Пименов. Или загадочные Mindless Art Group. Если собрать всех их вместе, то получится такой яркий-яркий салат, абсолютно несъедобное сочетание ингредиентов. Я же как шеф-повар вынужден отличаться от всех. В данном случае это означает не выделяться совершенно, стать эталоном бытового стандарта. Так верховные главнокомандующие появляются среди генералов в гражданских пиджаках и брюках или в спортивных костюмах, в зависимости от обычаев.
— Назови две-три главные вещи, которые вы сделали для русской культуры. Что вы открыли, перевели, ввели в оборот?
— «Опустошитель» — не столько издательство, сколько транспонирование культуры в жизненный проект (и наоборот). Собственно, подзаголовок журнала — «инверсия культуры» — именно это и обозначает. Жизнь как инверсия культуры и культура как инверсия жизни. Мы хотим вернуть литературе экзистенциальное измерение, вытащить ее из библиотек и магазинов. Писатель не пишет книгу за столом в строго определенное время, он пишет ее всей своей жизнью, каждое мгновение. И эта книга – не книга в обычном понимании, но нечто гораздо большее, соизмеримое с направлением в искусстве. Поэтому мы не ставим перед собой задачи каких-то открытий или переводов — ноосфера и без того ими перенасыщена, она неотличима от информационного шума. Наша цель в обратном — создать пространство, свободное от каждодневных открытий и сенсаций. Мы только по форме напоминаем современную литературу, но содержательно мы ей глубоко антагонистичны.
Ты спрашивал, за что нас любит Маруся Климова? Ровно за это — за антагонизм литературе. Ведь Маруся точно так же противостоит громоздкому культурному Левиафану, как и мы.
— Чем «Опустошитель» отличается от других маленьких издательств? Чем вы лучше, к примеру, «Свободного марксистского издательства» Кирилла Медведева?
— Я уже рассказал о том, чем мы отличаемся от всех остальных, не только от маленьких издательств. Что касается «Свободного марксистского издательства», то это симпатичный проект с очень достойными авторами. Сравнивать его с «Опустошителем», по-моему, бессмысленно. Мы играем на разных территориях и в разные игры.
— Ты всегда позиционировал себя как человека, ведущего образ жизни, следующего определенной аскетической практике. Но в последнее время начал от этого отходить.Ты приобрел мобильный телефон, ты перебрался из ЖЖ в Facebook. Еще немного — и ты откажешься от алкопрогулок с философом Лапшиным. Почему так?!
— Потому что лучше не играть все время в одной песочнице. Меняются прежде всего внешние условия. Live Journal устарел — сейчас им пользуются разве что те, кто как раз не хотел бы, чтобы его читали. Я же, напротив, хочу. С появлением и развитием «Опустошителя» у меня изменились и задачи, и потребности, и коммуникация. Это вполне естественно, потому что все перечисленное — методы достижения цели, они имеют подчиненное значение. Конечно, удобно запереть «несогласных» в непроницаемой камере, объяснив, что только здесь они не столкнутся с ужасами мира. Но если вы хотите что-то изменить, то вам придется к этим ужасам все же выйти. Причем не в допотопных лаптях на грязных ногах, а одевшись похоже на остальных людей. Притвориться, что вы такой же, как они.
