18+
Вчера, 29 марта, пришло печальное известие: не стало Кшиштофа Пендерецкого, замечательного польского композитора и дирижера. Маэстро создал новое направление в мировой классической музыкальной культуре, оно необъятно и непостижимо — с каждым последующим прослушиванием его произведений испытываешь незнакомые раньше ощущения и удивляешься, сколько не открытых еще чувств, знаний и ассоциаций несет в себе его музыка.
В 2001 году, в Дни польской культуры в Москве, «Новая газета» писала: «Он единственный в мире композитор, удостоенный титула «самый великий из живущих», чья карьера сопоставима разве что с феноменальным взлетом кардинала Войтылы, ставшего папой Римским Иоанном Павлом II. Для самого Пендерецкого это событие стало знаменательным поводом сочинить свое лучшее произведение Te Deum, как раз и исполненное в БЗК в дни фестиваля».
Когда-то давно, теплым майским днем, мне и еще некоторым выпускникам Большого детского хора радио и ТВ позвонил Виктор Сергеевич Попов — наш руководитель, а также основатель и ректор Академии хорового искусства. Он рассказал, что на фестиваль собирается Кшиштоф Пендерецкий с произведением для двух хоров, оркестра и солистов. Мы нужны были в составе. И мы бросили все и пришли на репетиции.
Виктор Сергеевич встретил нас рассказом о его знакомстве с польским коллегой. «Однажды я ехал в машине на конкурс имени Шопена, дело было в Варшаве. Шофер включил радио, и мы ехали молча, слушая музыку. И вдруг я оцепенел — так необыкновенно было то, что звучало. На мой вопрос об этой музыке водитель с гордостью ответил: «Это НАШ Кшиштоф! У него сегодня концерт!» И я тут же попросил его развернуть машину в сторону концертного зала, чтобы успеть послушать Пендерецкого вживую. Забыв о цели своей поездки в Варшаву, забыв обо всем, я внимал музыке великого мастера, следил за его руками и понимал, что слышу великую музыку и вижу великого из великих».
Так началось мое знакомство с творчеством, а чуть позже — и с самим маэстро Пендерецким. Репетиции были ежедневными, выматывающими, музыка — новой и абсолютно непонятной. Но время пролетало стремительно, окружающий мир словно перестал существовать. И вот уже генеральная — в Большом зале Московской консерватории с самим Мастером!
Но репетиция — та, которая генеральная, — была не одна. Такой же неутомимый, ответственный и безумно работящий, как и наш Попов, маэстро Пендерецкий назначал их вновь и вновь, и мы трое суток практически жили в консерватории. И было необыкновенно приятно и лестно, что великий поляк обращался к нашему Виктору Сергеевичу не иначе как маэстро. И взамен слышал такое же к себе обращение.
Это колоссальный труд — свести четырех приглашенных солистов, оркестр и два хора, которые раньше не только не работали вместе, но даже не слышали друг друга. Мы повторяли наиболее трудные места раз за разом, иногда пять часов одно и то же. Под руководством двух гениев наше исполнение не могло не стать идеальным. Не чувствуя ног, не видя ничего вокруг, шли домой за полночь, повторяя про себя или шепотом: Te Martyrum, Te Martyrum, candidatus datus, datus, datus… Произведение было написано на латыни, но за четкость каждого слова, каждого звука боролись оба руководителя. Их взаимное уважение и восхищение друг другом выливалось в огромное число требований, в нахождение мелких недочетов и, соответственно, шлифовку новых и новых фрагментов произведения.
За это время мы прониклись каждой нотой, каждым аккордом, каждым звуком, ощутили колоссальную мощь и непомерную духовность Te Deum. Уже хотелось поделиться со всеми, буквально со всем миром этим чудом! Наконец настал час икс — концерт.
На сцене хор всегда стоит сзади оркестра, и волей случая я оказалась прямо за литаврами. Сначала я посмотрела в зал — ни одного свободного места, галерка битком, даже приставные стульчики и лишний ряд (тоже из стульчиков). Но когда вышел дирижировать Кшиштоф Пендерецкий, снова чудесным образом все вокруг исчезло, остались только его руки, его глаза и его музыка. Литавры в местах, исполняемых фортиссимо, грохотали так, что я себя не слышала, только ощущала вибрацию и этот грохот во всем теле. И, возможно, не сумела бы сообразить, где вступать и в каком темпе, если бы не руки Мастера, которые успевали каждому инструменту, каждому солисту и каждому хористу показать, что и как надо делать. Они летали, как птицы, сжимались и расправлялись, казалось, они исполняют какой-то божественный танец.
Мы буквально выплеснули во Вселенную красоту, доброту, страдания, плач и радость и еще многие знакомые и незнакомые чувства… Но вместо усталости я ощутила наполненность чем-то новым, а еще — огромное счастье прикосновения к работе с величайшим человеком нашего времени, гордость от причастности к созданию шедевра. И только зайдя за сцену, поняла, что мокрая с ног до головы и физически вымотанная до предела. А что же должны в такие минуты ощущать дирижеры?!
Их сила духа, ответственность за каждого исполнителя, их бесконечная преданность искусству и делу, которому они посвятили жизнь, достойны восхищения! И мы восхищаемся вами, Кшиштоф Пендерецкий! Я уверена, ваша музыка будет удивлять и дарить многообразие мыслей и чувств еще многим поколениям. А имя ваше наверняка будет писаться в одном ряду с высокочтимыми во всем мире классиками. Мы помним и любим вас, маэстро.
