18+
Два года назад в Тверской области потерпел крушение самолет Embraer Legacy 600, на борту которого находились основатель ЧВК «Вагнер» Евгений Пригожин и командир Дмитрий Уткин. Бывший заключенный из рядов ЧВК Лембит Уули в беседе с Daily Storm вспомнил, что тогда не удивился этой новости — ведь до катастрофы был поход Пригожина на Москву. Боец рассказал о тяжких условиях под Бахмутом, как потерял ноги и узнал о мятеже «Вагнера», лежа в госпитале. Уули также поведал, как до тюрьмы полтора года скрывался от следствия у всех на виду и поехал на СВО, чтобы наказать аферистов, обманом отнявших его дом.
«Приезжал министр спорта и министр здравоохранения РФ, а я находился в розыске»
Я эстонец по отцу и строитель с самого детства, со временем это переросло из увлечения в профессиональную деятельность. Имел собственную фирму в Краснодарском крае, был застройщиком с государственными и частными подрядами. В тот момент позиция государственных структур по застройщикам была максимально жесткой — за малейшие нарушения выносились уголовные приговоры. Я строил в полном соответствии с законом, на мне был пилотный проект по развитию пригородских территорий, практически сельская местность.
У нас работала девочка — менеджер по продажам. Она убеждала дольщиков, что нужно класть деньги не на расчетный счет, а давать наличными. Взяла эти деньги и присвоила себе. Причем она не скрывалась, делала это открыто. Результат — она не понесла никакого наказания, не вернула даже эти деньги — ни мне, ни государству, никому. Получила условный приговор, и на этом все.
Когда вскрылся этот факт, началось следствие, дольщики перестали вносить денежные средства, параллельно с этими банки перестали меня кредитовать. Видят, что какая-то уголовная разборка идет, и без объяснения причин отказывают даже в согласованных кредитах. Квартиры никто не покупает, банки не финансируют, стройка останавливается. Все собственные средства, которые у меня были, личные и заемные у знакомых и коллег, я туда сколько смог вложил, и на этом все.
Прокурор истолковал это как прямое хищение и мошенничество. В ходе следствия не было найдено ни одного доказательства, что я присвоил хотя бы рубль. Было три экспертизы, и все три показали, что вложил значительно больше средств, чем принял у дольщиков, даже включая те похищенные этим менеджером. Тем не менее я получил срок семь лет.
Было заседание, где мне выносилось заключение под стражу, и я, к собственному удивлению, смог убедить судью, что я прав. Несмотря на давление прокурора района, судья вынес решение об отказе заключения меня под стражу. Потом мне позвонили из суда и сказали, что прокурор будет обжаловать решение, второй раз такой подарок не сделают. После чего я принял решение об уходе в федеральный розыск. По-русски это называется в бега.
Я совершенно четко осознавал, что я делаю. Поскольку я оставался на свободе, я думал, смогу доказать свою правоту. Находясь в розыске, принял решение вести трудовую деятельность и доработался до руководителя территориального управления группы компаний ЕКС. Руководил строительством трех крупных объектов на территории Краснодарского края.
Зачем я это делал? Из любви к искусству! Я не мог бездельничать, такой странный порыв души. Шел по карьерной лестнице. Тем более, работая в этой должности, я выступал на телевидении, ездил три раза в неделю на доклад к губернатору и его службе. Приезжали министр спорта и министр здравоохранения РФ, а я находился в розыске в этот момент. Тем не менее меня никто не ловил. Это меня расслабило, и я решил, что можно так дальше спокойно и жить, но нет.
В один прекрасный день мы собирались уже сдавать объекты. Но произошел мой арест, и я поехал в город Хадыженск, в ИК-9. Там буквально через три-четыре месяца к нам приехал представитель ЧВК. Не сам Пригожин, нам с этим как-то не повезло. Двое-трое человек. Собрали на площадке несколько сотен заключенных, сказали, что можно поехать повоевать в обмен на помилование со стороны президента. В принципе, за сутки до этого ходили упорные слухи, все прекрасно знали, что это и какие условия.
На волю из жажды справедливости
В ночь перед визитом шли горячие дебаты, вся колония не спала. Местный черный актив, смотрящие за зоной заключенные в привилегированном положении, выступали резко против идеи. Считали, что это нарушение этих неформальных законов, которым они следовали. Но тем не менее желающих нашлось много, наверное, процентов 25 от общего количества согласились. Каждого из них опросили представители ЧВК, кто что умеет, какой опыт.
Я являюсь лейтенантом запаса ВС РФ, ездил на военные сборы. Нужно было отучиться на военной кафедре полтора года и поехать на эти сборы на месяц, и лейтенантские погоны твои. Была возможность, и я воспользовался. Не горел желанием идти в армию на тот момент. Знакомые ребята попали в первую и вторую чеченские кампании, как это было организовано, я хорошо знаю. Не хотел куда-то поехать. Но как оказалось, эти погоны послужили в другую сторону, и меня сразу согласились взять в ЧВК.
Была интрига: примут не примут? Буквально через пару дней после визита нас построили на плацу, назывались фамилии тех, кто остается, остальных — обратно в «жилки» — жилые корпуса. Кто остался — сказали: вы прошли, едете с нами. Брали не всех. Знаю, что потом было несколько потоков, были более мягкие требования, особо не присматривались. А в первом был строгий отсев. Категорические критерии: не брали сидевших за изнасилование, торговлю или любую причастность к наркотикам. Даже какие-то преступления на почве алкоголя тоже отсеивались.
Многие не осознавали. что это такое. А я хорошо понимал, потому что мои знакомые прошли чеченские кампании. Относительно целые вернулись, слава богу. Может, это послужило толчком мне. Думал, что сейчас должно было быть как-то иначе, организованнее и цивилизованнее. Мне оставалось шесть с половиной лет. Это тоже мотивационный факт, который меня подтолкнул. И я жаждал справедливости — рассчитывал, выйдя на свободу, перевернуть ситуацию со своим уголовным делом и людьми, которые по ходу процесса проявили себя соответствующим образом.
В ЧВК было довольно жестко
Мы воевали под Бахмутом. В сам город не успел войти, был в пригороде: лесополки, поля и какие-то маленькие населенные пункты. Я даже ради интереса искал какие-то таблички, чтобы понять, что за населенный пункт, но не нашел.
Наш режим состоял из трех циклов по 12 часов. 12 на боевом посту где повезет — либо на самой передней точке, либо за спинами. Противник практически перед тобой, его иногда даже слышно. Зарываешься максимально под землю, в яму или в лужу, и так нужно провести 12 часов. Тебе может в любую секунду прийти команда на штурм. Потом — 12 часов сна. Обычно все часы реально спишь, падаешь как убитый и просыпаешься, будто прилег минут на 20. После этого — еще 12 часов на ПВД (пункте временной дислокации). Постираться, поесть, отдохнуть, набраться сил. И потом снова на 12 часов «фишки» или штурма.
Когда первый раз попадаешь под обстрел, к этому приготовиться невозможно. Переживешь раз, два, три, и только тогда психика и тело адаптируются к таким условиям. С седьмого раза уже можно спокойно беседовать под обстрелом, заниматься какой-то работой. А в первый раз такое сильное оказывается влияние на личность, что человек становится непредсказуемым.
Мне-то это зашло сравнительно легко. Когда в первом бою попал под минометный обстрел, не потерял самообладания. А вот человек рядом со мной в окопе потерялся, бросил оружие, стал закрывать руками уши, хотя в каске это неудобно. Обстрел закончился, а я его успокаивал еще часа полтора. Он находился в совершенно невменяемом состоянии. Забился в угол окопа, закрыл голову руками, и все. Довольно распространенная вещь.
В ЧВК я видел нормальную военную обстановку. Может, были люди, которые не понимали, куда они приехали и что это война, и что отданный командиром приказ не обсуждается, как и правила поведения. Было довольно все жестко. Каждый человек выполняет определенную функцию, и от него зависят жизни других людей. Должна быть абсолютная четкость. Жесткая дисциплина необходима.
Из всех воспитательных чудес я лично на себе испробовал одно. Стоял на «фишке» — месте после передка, где мы отдыхали. Подходил один из наших командиров невысокого ранга, я его знал лично. Порядок действий такой: при наблюдении я как стоящий на фишке, видя любое лицо, должен был направить на него ствол и спросить соответствующий пароль. Я этого не сделал, потому что знал его лично. А он то ли не вспомнил меня, то ли решил, что я нарушил правила. Я получил от него прикладом по каске. Не очень приятное ощущение, но не смертельное. Чуть голова покружилась полчаса — и нормально.
Думаю, что по-другому на войне, может быть, и нельзя. Но не удивлюсь, что в ходе таких мероприятий кто-то кидался в ответку. Ходят слухи, что что-то более страшное происходило, но я своими глазами таких случаев не видел. Нам говорили: друзья, это война, и отказ от выполнения приказа это соответствующее наказание. Реализации этих планов я не видел. Но дисциплина была строжайшая. За малейший шаг влево-вправо, даже неответ на рацию, неподъем к нужному времени существовали различные методы наказания. Самым распространенным был внеочередной визит на самый передок, на непосредственное соприкосновение с противником.
«Целыми оттуда вышли доли процента»
Штурм это отдельная история: прощаешься с жизнью, начиная от получения приказа. В этих условиях должен сказать, что при мне вообще никто не отступил. Это такой массовый героизм. Меня это удивляло, потому что люди далеко не военной профессии там были, условия ведения боевых действий тоже оставляли желать лучшего. Были проблемы со снабжением, поддержкой основных Вооруженных сил в части разведки, авиации и так далее.
Современную войну без этого вести невозможно. Этого в ЧВК не было, а у противника были и авиация, и артиллерия, и иностранные наемники, включая офицеров и разведку НАТО. А мы против них как какое-то казачье вольное формирование. Я не совсем понимал весь стратегический замысел. Просто собрать людей и отправить на передовую, вручить камуфляжную форму и автомат Калашникова 30-летней давности, и на этом все?
Я попал туда зимой, а это голые стволы и поле. Просматриваемость до горизонта, нас прекрасно видно, как ни ползи. Все легко фиксируется, стреляли по нам как по мишеням. Как-то в место моего расположения прилетела мина. В меня влетел осколок примерно восемь сантиметров длиной, которым был начинен снаряд. Влетел филигранно — попал не в мягкие ткани, а в кость, и там остался. Со мной на всю жизнь и останется. Но это спасло меня, потому что если бы это были мягкие ткани, то было бы тяжелое ранение, которое закончилось бы, скорее всего, смертью. Стоял хороший мороз, градусов минус 15-17, а эвакуация не мгновенная. Пройдет несколько часов в лучшем случае, пока до твоей позиции кто-то дойдет и будет тебя куда-то тянуть в сторону медицинской эвакуации.
В классической армии, чтобы боец где-то лежал 10-15 часов, происходит в основном, когда точку потеряли в ходе боевых действий. А в остальных случаях оперативно это решается. У нас в ЧВК службой эвакуации служили мы сами. Можно было по решению командира в свои 12 часов либо встать на «фишку», либо попасть в службу эвакуации и вытаскивать других парней, в том числе под обстрелом. Это минус ЧВК, который на мне отразился самым прямым образом.
Вроде повезло, но, с другой стороны, получил обморожение. Обеих ступней ног у меня теперь нет. С таким ранением, конечно, комиссовали. Обморожение — такая штука, комплексное влияние на организм оказывает. Я в себя пришел, наверное, месяца через полтора. А так под капельницами лежал. Совершенно не помню этот период. И некоторые нарушения памяти остались до сих пор, спустя несколько лет.
Потери потока, в котором я поехал, доходили до 90% личного состава. Это двухсотые. Из оставшихся 10 — трехсотые. Целыми оттуда вышли доли процента. Потом это было видно, когда мы уже лечились в Анапе. Вывешивались соответствующие списки, и эту картину можно было легко увидеть. Вместо фамилий только номера жетонов, и рядом стояла заветная цифра — 200, 300 или 500, но это уже экзотика. 500-й — это тот, кто отказался воевать. Не знаю, что с ними происходило, но какой-то процент маленький был таких людей.
Считаю мятеж ошибкой
На первом этапе эвакуации в Донецке или Луганске мрачновато, люди без сознания. Очень много тяжелых. А второй этап — Анапа, у нас был отдельный отель, переделанный даже под реанимацию. Там уже достаточно весело, у всех было приподнятое настроение. Это побережье, мирная жизнь, совсем другие условия. Ресторанная еда каждый день. Естественно, там был запрещен алкоголь и выход из отелей, которые были переделаны в госпитали. Но жаловаться было грех. Потом случился мятеж, и собственники отелей сказали: друзья, разъезжайтесь куда хотите. Отели арендованные, срок аренды закончился, оплата не прошла. Всего хорошего, до свидания.
Мятеж встретил как среднестатистический гражданин — смотрел его по телевизору. Но, конечно, все это было близко. Лично мое отношение к этому мероприятию — считаю это безусловной ошибкой командования ЧВК. Да, были вопросы и противоречия, которые казались неразрешимыми. Но делать то, что было сделано, — это безусловная ошибка. Она даже с практической точки зрения имела нулевую перспективу. Ожидать, что от этого будет что-то хорошее, было очень наивно.
С одной стороны, это были амбиции Евгения Викторовича. А с другой стороны... Представляете, люди на передовой, а им говорят: «Ребята, а давайте поедем в Ростов!» Ну конечно, 100% состава скажет: поехали! Лишь бы не быть на передовой. Тем более что такие предложения звучали от первого лица командования. Но в целом эта ситуация очень нехорошая, потому что банально был оголены участки фронта, которые надо было кем-то закрывать, и это все было в каком-то авральном режиме. Насколько знаю, там во многих случаях толковой передачи позиции Вооруженным силам не было.
За любую неприятность в организации или стране отвечает первое лицо. Если бы он поступил как-то иначе, и можно было не дергать людей с передовых позиций, которым вообще не до политики и капризов... Если бы произошла смена руководства, что был Женя, а стал Петя или Министерство обороны, — им какая разница? Никто бы позиции не покидал, все прошло бы в кулуарном кабинетном режиме. Я думаю, подавляющее число бойцов восприняли бы, что если так, то так. А что случилось — это бзик Евгения Викторовича, поставленного в определенное положение.
Смерть Пригожина — это трагедия
Это случилось примерно через месяц после моего переезда из медучреждений ЧВК в Анапе в Подмосковье для продолжения лечения. Новость о падении самолета Embraer 23 августа 2023 года вполне укладывалась в общую ситуацию с ЧВК. Все, в том числе и я, восприняли ее без лишних эмоций. Все же Пригожин выполнял в ЧВК роль связующего звена с госструктурами, а боевыми командирами были другие люди — военные профессионалы.
То, что случилось, — это, конечно, трагедия и очень печальное событие. Лично мне до сих пор непонятно: почему нельзя было договориться? Это никогда не поздно. Ни одна, ни другая сторона не нашли общего языка. Все были опечалены, не понимали, что будет дальше, что будет происходить, как будет с нами. Такая некоторая растерянность. Многие просто развернулись и поехали домой. Кто-то стал слушать то, что рассказывает Министерство здравоохранения, различные посредники и так далее.
Замечу еще один важный нюанс: никто не говорит об экипаже самолета — Алексее Левшине, Рустаме Каримове и Кристине Распоповой. Эти люди погибли, но по этому нигде нет информации, равно как и итога уголовного дела по факту катастрофы, возбужденного СК.
Жизнь после 23 августа — плохие протезы и отсутствие жилья
Часть организации все равно осталась, и, в общем-то, даже в Подмосковье ее члены были с нами рядом и решали проблемы. Например, госнаграды и медали мне выдавал там представитель ЧВК, хотя ее не существовало уже. По выплатам сложнее — деньги кончились вместе с Анапой. Давали номера контактного центра в Санкт-Петербурге, но вся эта деятельность, по крайней мере у меня, закончилась ничем. Хотя задолженность по мне порядка 40-50% от положенных выплат. У нас же каких-то бумаг и контрактов не существует, все на словах.
Писал потом и президенту, и в Минобороны, и в Фонд защитников Отечества. По-прежнему тишина, никто это бремя финансовой ответственности на себя не взял. В фонде ответили, что не имеют никакого отношения к ЧВК, и все вопросы по оплатам не к ним. В ходе оформления удостоверения ветерана боевых действий нужно было на определенном этапе получить некие подтверждения от ЧВК, в том числе от руководства. Меня это повеселило, потому что много времени прошло с тех пор, как ЧВК перестала существовать.
С несколькими разными людьми общался. И с представителями фонда, и с выходцами из структур ЧВК, и в чатах. В итоге все-таки вышел на какие-то телефоны, даже не знаю с кем я в итоге в Telegram общался. Запросил справки, и мне их выслали просто картинками. ФЗО это удовлетворило, и хорошо. Я представляю, как сотрудники офиса в Санкт-Петербурге, или с кем я там общался, эту базу сохранили на флешку и принесли домой или еще как. Из чувства долга, наверное. Могли просто не делать этого, погасить телефоны, и все.
У меня было две попытки протезирования. Первый раз — Минздрав в Подмосковье. Вторая попытка была в Краснодаре от организации ООО «Без барьеров». Я знаю примеры успешного протезирования, общаюсь с этими людьми лично. Не испытывают особых проблем. Как робокоп, прицепил себе конечность и в прямом смысле побежал, без всяких опор. Человек может спокойно жить и ходить шесть-восемь часов без дискомфорта. И не скажешь, что у человека ног нет.
Яркий пример — Костомаров, который даже на коньках катается. Почему те организации, которые мне изготавливали изделия, не могут этого повторить? Я же не прошу космических технологий. Это же за бюджетные деньги по сертификату. На данный момент я еще окончательно не доволен своими протезами, писал претенциозные письма. Не шла у меня технология, которую они пытались на мне применить. Не могу сейчас определиться с исполнителем. Не хочу опять связываться с организацией, которая не понимает, что она делает.
В гражданской жизни — отдельная история. На этапе, когда я находился в розыске, стремился решить проблему с уголовным преследованием. По совету одного знакомого ветерана чеченских войн связался с его знакомым юристом. Мы пришли к соглашению, что я этому человеку передаю дом в центре Краснодара, а он в обмен на это решает мою проблему с уголовным преследованием. Рисковая сделка, но при гарантии ветерана и, кстати, офицера Росгвардии я поверил обещаниям. А закончилось все тем, что меня, по-русски выражаясь, кинули.
С момента, как мое жилье перешло в собственность этого лица, я ему стал не нужен. И он просто позвонил в полицию и сказал им, где я нахожусь. Мой объект недвижимости до сих пор в собственности у этих людей. Они провели несколько сделок, друг с друга перекидывали этот объект. На данный момент я уже больше 20 заявлений написал о совершении преступления в руководство МВД, прокуратуру и везде. Пишут, что в данный момент в СК Прикубанского округа города Краснодар проводится проверка. И она проходит уже несколько лет.
Насколько я знаю из источников, у них это была цикличная системная деятельность так обретать недвижимость. Сейчас находятся вместе с деньгами за пределами России. Безусловно, это коррупция. Нельзя было систематически отбирать у людей жилье, потом перепродавать и пропадать с деньгами.
В Эстонии у меня дом на берегу Балтийского моря. Наверное, уже не мой. Мне грозит уголовный срок по въезде в EU. В связи с тем, что я внесен в базу «Миротворец». Утечка данных произошла из-за развала ЧВК и последующей продажи базы сотрудниками, имеющими к ней доступ.
В данный момент я живу у друзей. Единственное — мне делают одолжение и пока денег не берут. Из-за инвалидности не знаю, как работать. Есть программы «Время героев», Президентская академия, Высшая школа госуправления и госслужбы и программа «герои Кубани» — аналог «Времени героев». Почти все эти программы успешно завершил. Написал письма в эти учреждения, президенту и губернатору, что я завершил успешно, получил документы — а дальше что? Должно быть какое-то трудоустройство в какие-то ветви власти. Но в ответ, к сожалению, тишина.
В этой ситуации я бы трудоустроил 100% этих выпускников. Не обязательно их делать первыми лицами, но хотя бы устроить их помощниками. Россия у нас большая, многие вообще бы отказались. Например, мне бы предложили ехать в какой-нибудь там Магадан и быть специалистом в администрации города. Я бы в Магадан не поехал.
Застройщиком я быть не хочу. Предполагаю, что если мне удастся вернуть хотя бы один из активов, хоть земельный участок, я бы там построил сооружение за свои деньги и сдал бы в аренду. Мне бы этого хватило хотя бы для своего успокоения. Потому что сегодня я получаю мизерную пенсию в районе 20 тысяч рублей. Это по сегодняшним временам ни о чем.
Не оставляю попыток поквитаться с теми, кто меня подставил
Буду всеми силами пытаться вернуть хотя бы жилье. А дальше вообще, если прощупаю путь, где госструктуры пойдут мне навстречу, то намерен обжаловать свой приговор и вернуть те активы, которые были потеряны во время уголовного преследования.
Что касается укравшей деньги помощницы, то, честно сказать, к ней спокойно отношусь. Может быть, потому что я вообще не могу испытывать гнева пот отношению к девушкам. С другой стороны, если завтра правоохранители все-таки по ней отработают, я сильно отказываться от их услуг не буду. В целом я простил. Сильно заморачиваться об утраченных деньгах не стоит. Пользы никакой, а делу это вредит.
