18+
У Татьяны Ходыч двое детей, один из них — полтора года в Донбассе. Сама женщина приезжает в регион уже восьмой раз. Сюда она возит гуманитарную помощь для военных, устраивает концерты и общается с ребятами, которым нужна поддержка в трудную минуту. Зачем ей это? По словам женщины, иначе она поступить не может — в каждом из этих парней она видит чьих-то сыновей.
О первой поездке в Донбасс
Первый раз я приехала в июне в 100-ю бригаду. Помню, что было страшно от взрывов. Когда сработали орудия на вылет — я испугалась от отскока снаряда. Я аж взвизгнула и подпрыгнула! У меня спрашивают: «Михална, ну ты что?!» Ну я испугалась, больше не повторится.
Ехала, чтобы понять, в чем вообще ребята нуждаются. Решила: приеду — посмотрю. Пообщалась, посмотрела и подумала: «Бли-и-ин… Они тоже ведь чьи-то дети». Их мамы пока не могут по каким-то причинам помогать, а я же могу. Значит, обязана.
Тогда я приехала и попала в госпиталь. Привозили тяжелораненых, вытаскивали этих детей. И я стояла и плакала. Мне говорят: «Ты что делаешь? Нельзя! Нельзя, чтобы они видели твоих слез!» Вот сейчас уже не плачу. Наоборот, улыбаюсь. Вот они сами без ног, на костыльках, но улыбаются. И вижу, как медсестры с ними разговаривают: «Ах ты, такой-сякой, тебе лишь бы на танцульки сбежать!» Все в шутливой форме. А до этого ты думала, как им дальше жить. Как жить дальше молодым мальчишкам?
Меня так парень пригласил на танец, а у него обе ноги загипсованы. Я думаю: как? Помогла ему встать, подмышки держала. И он потанцевал, держась за меня, а потом говорит: «Нет, не могу, извините, мне очень больно». Я помогла ему присесть, говорю: «Давай, дорогой, в следующий раз польку с тобой забахаем!» Они понимают, что нужны, что они не брошены.
Сейчас я регулярно сюда езжу, вот уже восьмой раз. Провожу здесь, наверное, большую часть времени. Собираю списки того, что нужно бойцам. Вот прямо сейчас вы меня застали — я занимаюсь лекарствами: нам прислали что нужно, я формирую перечень.
«Говорят, что нельзя привыкнуть к звукам выстрелов. Можно»
Я уже комфортно себя тут чувствую. Добираюсь на машине обычно. Мне звонят из Москвы, спрашивают, стреляют ли здесь, а я уже не замечаю. Мне говорят: «Как не стреляют, вон, у тебя на фоне бабах-бабах!» А я уже настолько привыкла. Плохая, конечно, привычка.
Я не надеваю бронежилет, когда выезжаю в обстреливаемые районы. Если прилетит, то бронежилет может и усугубить ситуацию, если будет прямое попадание. А без него можно шустрее убежать. Он очень тяжелый. Вы когда-нибудь надевали? Вот ради интереса попробуйте. Он еще так прилегает плотно. Может, нам, женщинам, неудобно, потому что у нас грудь… Но в нем ни дышать, ни ходить…
Вы думаете, ребятам не страшно? Им тоже страшно. Им помогает военный юмор. Ребята, когда выходят на задания, они матерятся немножко, конечно, и говорят: «Пацаны, командир сказал, кто первый сегодня сдохнет, тот пидорас». Никто не хочет оказаться этим самым плохим словом. И когда ты видишь все это, то не имеешь права бояться.
Иногда бывают моменты, когда у меня руки опускаются. Но сейчас я скажу, что не буду помогать, потом другой так скажет. А кто тогда будет помогать?! Когда с ребятами общаешься, они говорят, что если бы не гуманитарщики, то потери были бы намного больше. Что скрывать? Не только одеваем и обуваем, но покупаем те же птички, те же броники, каски.
Чего больше всего не хватает на СВО
Обычно я получаю списки лично от бойцов. По сарафанному радио все передают, звонят ребята из подразделений и говорят: «Татьяна Михална, нужно то-то и то-то». Вот была доставка в конце декабря, где-то на пять миллионов. Я прозванивала ребят и говорила, что есть нужные вещи. Они пришли, примерили, забрали.
Сейчас, конечно, больше всего противошоковых не хватает. Просто катастрофически. Их же нельзя даже закупить. Другие лекарства можно, а противошоковые — это проблема. Ногу, руку оторвало — надо ввести 10 кубиков. Девочки-сестры вводят пять, чтобы экономить. И слава богу, хватает этого. Потому что катастрофически не хватает препарата, но проблема в том, что его трудно достать. Его нет в продаже.
До мобилизации в аптеках Москвы можно было найти, а потом препарат просто пропал. Теперь его можно получить только по спискам на одну медроту. Он же как наркотик идет, подотчетный. Но люди не понимают, что на передке, блин, у каждого парня должны быть противошоковые препараты. У каждого! Они на вес золота. Дай бог, чтобы оно не пригодилось. Может же пригодиться, например, не мне, а моему товарищу, который рядом. И вот с этим проблема, и я не знаю, как ее решить.
Обращались уже ко многим, я ведь работаю в команде Петра Толстого. Он пытается что-то с этим сделать, но пока не получается. И Ирина Елиферова из «Единой России» — они знают эту проблему все.
Но сейчас еще нужны противопростудные, противовирусные. Нужна, кстати, еще пленка полиэтиленовая: мне привезли фуру, и я все раздам. Для чего она нужна? Блиндажи и окопы закрывают ею и присыпают землей, чтобы «птички» (коптеры. — Примеч. Daily Storm) наших врагов не могли увидеть через тепловизоры. Пленка не дает тепла, нельзя позиции вычислить. Такие мелочи очень важны.
Нужны «птички», у наших противников более хорошие модификации. Хороших у нас мало. Гуманитарщики привозят в коробочке, а их еще нужно настраивать и менять прошивку. На это еще две недели уходит. Сейчас вот люди сразу привозят перепрошитые, уже с дополнительными лопастями и аккумуляторами.
Вообще, для таких вещей мы объявляем сборы. Правда, сейчас, если честно, сборы упали, даже среди гуманитарщиков есть люди, которые опускают руки. Приезжал человек высокостоящий, он говорит: «Мы не можем ничего сделать, мы не вытянем эту войну. То, что мы делаем, — это капля в море». И таких людей очень много, мужчины часто опускают руки. Когда видят масштаб того, сколько нужно, они думают, что их помощь — это капля. Но ведь я — капля, ты — капля, и будет море. И не потерять людей — это тоже своего рода работа.
При этом есть пенсионеры, которые пришли сначала и принесли сумку. Сейчас они подключили своих знакомы, и приносят не одну-две сумки, а 15 коробок. Закупают лекарства, одноместные палатки. Покупают шприцы, берут те, что подороже. Им еще в аптеке говорят: «Возьмите подешевле, будет больше». А они считают, что хоть так могут уменьшить страдания ребят. Это, блин, настолько дорогого стоит.
Ведь у нас так много людей, которые считают, что это не коснется их. У меня знакомая так говорила, что все неважно, отмахивалась. А когда у одной из ее знакомых мобилизовали сына, она пришла и сказала: «Дай мне бронежилет». Почему-то когда другому сыну нужно было, смеялась. А когда коснулось ее, она первая прибежала и сказала «дай».
«У мужчин какой-то панический страх. А я вижу этих мальчишек с глазенками — и не могу сдаться»
Чаще всего гуманитаркой занимаются женщины. Девочки заезжают как-то проще, у них, может быть, материнский инстинкт работает. Я к этому больше склоняюсь. Мужчины боятся сюда ехать, у них панический страх. Они быстро опускают руки со словами: «Зачем? Это не имеет смысла». Девочки тянут до конца, как бы ни было тяжело. Все-таки женщина — мать, наверное, поэтому. Когда видишь этих мальчишек с этими глазенками…
Они все же чьи-то дети. Ты им носки привезешь, и они радуются. Шоколадку привезешь, конфеты. Вы понимаете, они роются в этих конфетах, выбирают конфетку повкуснее. Им девочки плели браслетики красненькие. Я не думала, что браслетики эти будут так востребованы, показала сыну, он прям: «Мам, да ты чо! Давай!» И они так расхватали, все понавязывали и ходят довольные.
Когда перед Новым годом я развозила подарочки, они первым делом бросались открывать письма. Мне иногда звонят и спрашивают: «Татьяна Михална, а вы когда приедете?» Объясняю, что привезу скоро груз, а меня просят просто так приехать, «без ничего». «Вы просто приезжайте, вы просто нам нужны».
«Будто бы потеряла когда-то этих детей, а теперь нашла»: как Татьяна стала мамой для двух бойцов
Это произошло во вторую мою поездку. Был праздник, семь лет бригаде. Привозила подарки, выступала со сцены с обращением к ребятам. Подходит ко мне паренек, Дениска, в конце концерта со словами «Я в вас влюбился! Вы такая замечательная, я на вас женюсь!» Приглашал меня танцевать, говорил, что не хочет, чтобы я грустила. Потом начали общаться, и у него как-то проскользнуло: «Мама Таня». Ну и все… Его перевели под Херсон, он мне говорит, что придет ко мне какой-то Сережа. Ну я и не поняла — думаю, Сережа и Сережа. Слышу, голос знакомый его за дверью. Заходит Дениска. Я думаю, а как это возможно, если он уехал. Оказалось, это его брат-близнец, тот самый Сережка.
Стали переписываться, они меня все: «мама Таня», «мамочка». Потом пошло: «родная, любимая». И все. Они мои сыночки. Сережа в Донецке, Денис под Херсоном. Когда отвозила Дениске помощь, вы знаете, он от меня не отходил вообще. Чуть ли не за руку держит. «Мамочка, ты у нас такая красивая, такая у нас хорошая».
Знаете, у меня дети тоже ласковые… Мне говорили всегда, нельзя так любить детей. А я не могу иначе. И вот это — они мои дети, я не представляю жизни без них. Как будто я их когда-то потеряла, а сейчас нашла. Иногда Сережа что-нибудь сотворит, говорит, что могу отказаться от них, но как я откажусь? Могу ремень взять, что-нибудь исправить. А отказаться никак.
И мальчики хорошо приняли, спрашивают: как братья? Дениска 10-е сутки не выходит на связь, и ребята спрашивают, как там он, звонят, просят не переживать. Сдружились все.
Не знаю, на каком это уровне все происходит. Как у магов есть поверье, что люди вышли из колодца. Люди из одной семьи могут не сходиться в чем-то, быть «из разных колодцев». А это мои дети, они «с моего колодца». Как-то так сложилось.
Я вижу тысячи ребят, постоянно знакомлюсь, но не екнуло. Все хорошо относятся, с таким уважением. Я приезжаю как-то раз, захожу в часть, открывается дверь, а ребята стоят полукругом и с цветами. Да мои вы золотые, любимые — я сразу реветь.
Отношусь ко всем хорошо. У меня даже старший сын шутит: «Опять ты повезла своему любимому Виталечке! Зачем ему нужен шуруповерт?!» А я и Сашеньке, и Славичку, и Виталечке, и всем.
Младший сын тоже хотел поехать. Он строитель, ему 21 год. Но сыновья сказали: нет. «Мы разрушаем, а кто-то должен после нас строить. Должны быть мирные, хватит вояк». Кто-то правда должен отстраивать. Младший потом приезжал сюда, слышит «бах-бах», потом начались прилеты по соседнему дому. И он вскочил скорей… Можно я поматерюсь? «***! ***! Воды нет, тепла нет, еще и стреляют!» Говорит, лучше будет строить.
Реакция близких
Переживают. «Зачем тебе это надо? Сиди в Москве и отправляй грузы». Но в Москве я сейчас не работаю, только занимаюсь гуманитаркой. Приезжаю в столицу, чтобы собрать, укомплектовать, общаюсь с людьми. Последнее время приходится больше находиться в Донецке, потому что надо все контролировать. Мы арендовали склад, и нужно постоянно все отдавать.
Есть гуманитарщики, у которых два склада, забитых полностью. Валяются на полу аппараты Елизарова — извините — обосранные крысами. А их катастрофически не хватает. У нас такого нет. Родные не понимают, но поддерживают.
У меня спрашивают: платят ли мне что-то? Нет, не платят. А как же, а что кушать? Я шучу: во-первых, я большая! А во-вторых, мальчики помогают, они очень благодарные дети. Я воспитывала их без мужа, воспитывала их так, чтобы они были не хуже остальных, работала на пяти работах. И старший сын говорит: «Ты заслужила делать то, что тебе нравится. Тебе это нравится — делай».
