18+
Илья Пономарев — один из самых заметных политиков протестной волны 2011-2012 годов. В конце 90-х работал в «Юкосе» Михаила Ходорковского, в нулевых оппозиционер участвовал в создании «Левого фронта» и был активным деятелем КПРФ. От коммунистов ушел к справороссам, но изменить партию, сделать ее организацией социал-демократического типа, к сожалению, не вышло.
В руководстве «Справедливой России» косо смотрели на своего депутата во время «белоленточного движения». Партия, в той или иной степени подконтрольная Кремлю, решила избавиться от нерадивого коллеги. Поводом послужили события «крымской весны», когда полуостров вошел в состав России.
20 марта 2014 года Илья Пономарев стал единственным депутатом Государственной думы, который проголосовал против присоединения Крыма к России. Во время его пребывания в США, летом 2015 года Госдума лишила парламентария депутатской неприкосновенности, а Следственный комитет России возбудил уголовное дело о растрате средств фонда «Сколково». С того же времени оппозиционер формально находится в международном розыске, но по факту Интерпол отказался его разыскивать, сочтя дело против Ильи Пономарева политически мотивированным. Оппозиционный политик был вынужден задержаться в Штатах на полтора года, а после - переехать в Украину.
«Шторм» связался с Ильей Пономаревым, проживающим ныне в Киеве, и поговорил о происходящих в России политических процессах.
— Илья Владимирович, Ваши бывшие коллеги из «Справедливой России», возможно, не выдвинут Сергея Миронова на президентские выборы и поддержат кандидатуру Владимира Путина. Получается, «Справедливая Россия» сегодня находится в кризисе и уже в ближайшие годы исчезнет с политической арены?
— «Справедливая Россия» — это партия перманентного кризиса. Тем не менее, Кремль ее держит и не дает окончательно провалиться. Она все время где-то там балансирует, но в итоге проходит в парламент и все-таки там присутствует.
Главная проблема СР вытекает из главного достоинства этой партии, которое появилось при ее создании. Эсеры всегда были партией второго выбора. Изначально она задумывалась для тех людей, которые не хотят ссориться с властью, но голосовать за «Единую Россию» им противно. Те люди, которые придерживаются левых взглядов, но в КПРФ видят прошлый век, могут проголосовать за «Справедливую Россию». У партии всегда была проблема с собственным лицом. Я лично и мои единомышленники всячески старались это самое лицо создать, чтобы у людей появилась мотивация голосовать за нас не только от противного, а голосовать за что-то. Но руководству оказалось более комфортно в этой нише меньшего зла.
— Дмитрий Гудков рассказал, что 2012 год был тем моментом, когда «Справедливой России» удалось обрести новый смысл, стать социал-демократической партией, партией среднего класса. Что пошло не так?
— Страшно стало руководителям. Не захотели ссориться с Кремлем, вот что было. При этом партия изначально могла привлекать к себе самых радикальных людей и привлекла тех, кто были как минимум не анти-, но контрсистемными. Целая куча имен — Оксана Дмитриева, Олег Шеин, оба Гудковых, Михеев…
— И Гартунг, и Зубов…
— Петров и остальные. Это все те люди, которые не были готовы лететь с винтовкой на площадь, но, тем не менее, которым не нравилась действующая система. И для них «Справедливая Россия», так же, как и для меня, была разумным компромиссом. Она не заставляла нас каким-то образом изменять свою точку зрения на Путина и его власть, но давала возможность в реальном политическом процессе участвовать. И вот как раз в 2012 году партия испугалась этой своей смелости, от всех этих людей либо избавилась, либо уменьшила градус оппозиционности. Большая часть людей сделали выбор в пользу сохранения своих взглядов, часть — решили остаться в системе. С этого момента окончательно лицо партии стало непонятным.
— Первый зампред фракции «Справедливой России» в Госдуме Михаил Емельянов еще весной предлагал перейти к двухпартийной системе в стране — правящая «Единая Россия» и оппозиционная «суперпартия», возникшая путем слияния КПРФ, ЛДПР и СР. По-моему эсеры все-таки переживают серьезный кризис.
— Партия переживает «перманентный кризис», но поскольку ее главный избиратель находится в Кремле, поддержка партии среди населения — это еще не все. Когда надо, им помогают сохраниться, и люди внутри «Справедливой России» это прекрасно понимают. Что касается Емельянова, то Миша — законченный циник. Его предложение абсолютно механистично, технократично и цинично по своей природе. Очевидно, что и по риторике, и по идеологии, и по каким-то другим вещам у этих трех партий разная публичная позиция.
— Вы стояли у истоков создания «Левого фронта» больше десяти лет назад. Следите за ее деятельностью после выхода Сергея Удальцова? Как относитесь к идее праймериз?
— У нас с Сергеем есть принципиальное разногласие, связанное с вопросом об Украине. Надо сказать, что мою позицию поддерживает процентов 90 из тех людей, которые участвовали в работе «Левого фронта». Именно поэтому большинство в свое время покинули эту организацию и создали так называемый Левый блок. Сделали они это из уважения к Сергею, человек все-таки сидел в тюрьме, никто не хотел делать жесткие шаги, просто мягко и тихо отошли в сторону. Сергей сейчас фактически пытается воссоздать организацию заново. Он обращается к тем людям, которые когда-то стояли у истоков «Левого фронта» — например, к Борису Кагарлицкому и Максиму Шевченко. Это люди, с которыми мы в свое время строили организацию, но которые по тем или иным причинам от нее отходили. Очевидно, что те же самые Максим Шевченко и Борис Кагарлицкий отошли потому, что оба активно поддержали действующую власть. Кагарлицкий был исключен из ЛФ за союз с Владиславом Сурковым, а Шевченко отошел сам во имя того, чтобы стать ведущим «Первого канала».
— Но сейчас они вернулись…
— Получается, что для Удальцова такие союзники являются приемлемыми. Что касается праймериз. У Сергея очень большие разногласия с большей частью российских внесистемных левых, потому они и не принимали участия в этом голосовании. Фактически праймериз проводился в среде, ориентированной на «Справедливую Россию» и КПРФ. Состав кандидатов там также был лево-патриотическим. Люди, которые заняли открыто агрессивно-военную позицию, типа Михаила Делягина или Сергея Глазьева, — это просто позор для левого движения. Сергей решал техническую задачу — оказывал давление на КПРФ. Победа Павла Грудинина для меня абсолютная загадка. Я с ним шапочно знаком, но думаю, что его в стране знает один процент населения, известность его очень мала. Выдвижение Грудинина — это какая-то абсолютная утопия. Это бессмысленно. А вот выдвижение Юрия Болдырева было бы очень ценным решением. Он человек подзабытый, но тем не менее, я уверен, что очень многие его вспомнят, да и как человек он большая умница. Он бы вдохнул новую жизнь в избирателя КПРФ.
— Вы уже несколько лет находитесь, можно сказать, вне системы. Можете смотреть на происходящие в России процессы со стороны. Куда движется страна, по вашему мнению?
— В 2003 году был создан молодежный «Левый фронт», через два года — полноценный «Левый фронт». Опыт внесистемный у меня гораздо больше системного. Я всегда считал, что это разделение — искусственное, что с системными организациями необходимо контактировать, не надо делать водоразделы, которые приводят к маргинализации внесистемных сил. Удальцов как раз пытается преодолеть эту черту, хочет выйти из внесистемного статуса в системный. Важно только то, чтобы это не влекло за собой неприемлемые компромиссы. Я не нахожусь в России три года, но оцениваю систему все равно изнутри, а не снаружи, так как вижу себя участником политических процессов. Ситуация непрерывно ухудшается, происходит деградация политических институтов, концентрация власти в центре. Тем самым увеличивается политическая нестабильность.
— К чему это может привести?
— С моей точки зрения, все идет к революции. Чем дольше будет длиться агония режима, тем более насильственной будет революция.
— Последний вопрос: Вас до сих пор преследуют по делу хищений в Сколково?
— Да. Уголовное дело открыто. Соответственно, Интерпол отказался этим заниматься, так как дело носит явно политический характер. А раз Интерпол не ищет — все находится на мертвой точке, и все. Последнее, что было — я прошел детектор лжи, который показал мою правоту, что я говорю правду. И все, больше ничего не происходит.
— То есть движения нет никакого?
— Его и не может быть. Они формально объявили меня в международный розыск, им в международном розыске отказали. Теперь дело будет висеть, пока я физически не появлюсь в России.
— А хочется вернуться?
— Безусловно. Более того, появлюсь, как только ситуация начнет меняться и в этом будет смысл. Приезжать для того, чтобы торжественным строевым шагом отправиться в Бутырку, наверное, не очень интересно.
