В вопросе урегулирования украинского конфликта на горизонте вырисовывается тройка потенциальных медиаторов: Реджеп Тайип Эрдоган, Дональд Трамп и наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед бен Сальман. Каждый из них предлагает собственную кандидатуру и собственную политическую рамку. Но кто действительно способен на эффективное посредничество — и выгодно ли это кому-то, кроме самих посредников?
По мнению экспертов, именно Анкара сегодня выглядит наиболее реалистичным претендентом на роль посредника. Это связано и с геополитическим положением, и с внешнеполитическим курсом Турции, который Эрдоган последовательно продвигает под лозунгом «Мир больше пяти» — прямую отсылку к ограниченному числу постоянных членов Совбеза ООН, обладающих правом вето.
«Участие в решении глобальных проблем вписывается в текущую политику Анкары», — объясняет старший научный сотрудник Центра изучения стран Ближнего и Среднего Востока Института востоковедения РАН Амур Гаджиев.
За Турцией уже есть трек посредничества. В 2022 году Москва и Киев встречались в Стамбуле, где в результате переговоров была заключена зерновая сделка. Этот успех — редкий пример конкретного результата на фоне почти полной дипломатической стагнации по другим трекам.
«Мы помним про Черноморскую зерновую инициативу, которая была достигнута при посредничестве Анкары. Турция приняла участие в разрешении глобальной продовольственной проблемы, как ее тогда называли на Западе», — напомнил политолог.
Важное преимущество Турции — равномерно выстроенные каналы связи с обеими сторонами.
«Турция продолжает свои отношения, развивает контакты с обеими сторонами [конфликта] — и с Москвой, и с Киевом, что немаловажно и дает ей определенные преимущества», — подчеркивает Гаджиев.
Турция занимает промежуточную позицию между блоками. Это член НАТО и кандидат в ЕС, одновременно развивающий связи с Россией, Китаем и странами Персидского залива. В условиях, когда отношения между США и европейскими союзниками при Трампе охлаждаются, Турция становится потенциальной точкой консенсуса.
«Можно предположить, что мандат на представление общей позиции отдадут Эрдогану, поскольку западноевропейские государства не хотят полностью делегировать свои ресурсы и полномочия на ведение переговоров Трампу. Сам президент США тоже очень осторожен в том, чтобы предоставить такие возможности ЕС», — поясняет Гаджиев.
Стамбульская площадка логистически и политически выглядит предпочтительнее: «понятна, удобна, перспективна и наиболее актуальна», добавляет эксперт. Кроме того, Турция — региональный игрок, находящийся в непосредственной близости от театра конфликта и разделяющий последствия кризиса, включая перебои в логистике и транзите.
Для Эр-Рияда роль посредника — скорее попытка усилить региональный вес, чем реальное стремление к урегулированию. Саудовская Аравия участвовала в переговорных треках, включая мартовскую встречу 2025 года в Джидде с участием Украины и США. Тогда Киев заявил о готовности к 30-дневному перемирию, а Вашингтон — о намерении возобновить военную помощь.
Однако ключевой ресурсный вопрос остается открытым.
«Трамп сейчас направился в свое ближневосточное турне. Он начинает с Саудовской Аравии, находится там. Ощутимые преимущества, наверное, посредничество не совсем может дать Саудовской Аравии, хотя, конечно, сама перспектива урегулирования такой международной проблемы привлекательна. Но мне кажется, что, наверное, не совсем хватит ресурса», — констатирует Гаджиев.
Саудовская Аравия заинтересована в стратегическом сближении с Россией. На фоне нестабильных отношений с США Эр-Рияд начинает переоценивать векторы. По мнению политолога Маиса Курбанова, в условиях вероятного поражения англосаксонской коалиции на Украине ближневосточные режимы оказываются без «покровителя» и начинают искать новые опоры.
«Если англосаксы проигрывают на Украине, то после их проигрыша и Турция, и Саудовская Аравия автоматически остаются без «хозяина», становятся уязвимыми для всех. Поэтому пока не поздно — лучше с Россией [сотрудничать], они понимают, что эта опасность недалеко», — отмечает эксперт.
Идеологическая близость к Москве — еще один аргумент. По словам Курбанова, «им тоже надоела та система, к которой их принуждают американцы: гей-парады и так далее. И они видят, что справедливости со стороны России очень много... Конечно, они ждут от России защиты».
Тем не менее этого пока недостаточно, чтобы говорить о Саудовской Аравии как о серьезном медиаторе.
Кандидатура Дональда Трампа, по сути, встроена в его избирательную стратегию. Обещание «разрешить украинский конфликт за сутки» — звучный лозунг, но не более того. На деле реальных шагов предпринято не было.
«Основная выгода для него — это показать свое влияние в контексте его политики MAGA (Make America Great Again, «Сделать Америку великой снова») и продемонстрировать свои посреднические способности», — считает Гаджиев.
Владимир Брутер, эксперт Международного института гуманитарно-политических исследований, настроен скептически: «Результат на сегодняшний момент нулевой». По его словам, если бы кто-то действительно имел «волшебный ключ» к урегулированию, он бы уже был использован.
«Самая простая логика заключается в том, что если у кого-то есть волшебный ключ и он может его использовать в своих интересах, то совершенно нет никакого резона держать этот ключ в яйце, которое на дереве и которое охраняет злобный то ли сокол, то ли ворон», — иронизирует политолог.
В числе потенциальных посредников — и другие мировые лидеры. Президент Бразилии Лула да Силва, президент Сербии Александр Вучич, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан. Однако украинская сторона категорически отвергает участие ряда фигур, особенно представляющих условно «пророссийский» лагерь. Так, Владимир Зеленский заявлял, что не пустит Орбана к переговорам.
Проблема не в том, кто именно станет посредником. Проблема — в отсутствии формулы, приемлемой для всех сторон. Пока такая формула не найдена, любая дипломатическая активность будет скорее демонстративной, чем практической.
«Нет большого смысла в том, кто именно станет посредником, потому что у сторон конфликта нет формулы согласия», — резюмирует Брутер.
Именно поэтому Турция — с ее опытом, балансом интересов и нейтральной географией — сегодня остается единственным претендентом, способным хотя бы начать новый раунд переговоров. Но даже в этом случае речь идет не о прорыве, а о постепенном возвращении дипломатов к разговору — хотя бы за стол.