18+
К 26-й годовщине «черного октября» и расстрела Дома Советов — 5 октября — некие молодые люди на фоне здания правительства развернули плакат с числом 1993, зажгли фаеры и подожгли этот плакат. Атмосферные фотографии быстро стали вирусными. Daily Storm связался с акционистами и выяснил, что побудило их на красочную акцию.
Из удивительного: яркую акцию провели не модные леваки или ностальгирующие по Советскому государству члены КПРФ — «черный октябрь» поджигали идентаристы, так называемые новые правые, которые считают первого президента России Бориса Ельцина преступником, а путч 1993 года — убийством публичной дискуссии и адекватного политического процесса. Представитель «Идентаристов России» Ростислав Марсов рассказал о том, как они собираются менять мышление россиян и почему не хотят идти в публичную политику прямо сейчас.
— Что вы хотели сказать акцией «1993»?
— 1993 год стал точкой, когда в России вместо публичной дискуссии и адекватного политического процесса был силой навязан сценарий глобалистского проекта Ельцина. В ходе штурма были убиты рядовые граждане и защитники Белого дома из правого и левого патриотических лагерей. Мы считаем это преступлением против русского народа, которое было, к сожалению, забыто и которое привело к массовому обнищанию населения, росту бандитизма, провалам и предательству в ходе чеченской войны, построению авторитарного строя в России и массе других проблем, которые характеризуют эпоху лихих 90-х. Верховный Совет и защитники Белого дома были теми, кто не хотел допустить всего этого в России, но они были преступным путем выкинуты из политики.
— Кто такие «Идентаристы России»? И чего вы хотите?
— Мы — движение русских патриотов, которые выступают за идею нового объединения Европы под знаменами традиционных ценностей и единства европейской цивилизации с уважением самобытности каждой культуры внутри нее. В России мы боремся за сильное суверенное социально ориентированное государство, которое будет защищать русскую идентичность и идентичность малых коренных народов и будет сопротивляться замещающей миграции и проникновению так называемых прогрессивных ценностей в культуре. В своих методах мы делаем упор на политический активизм и культурную работу. Наша цель — через политические акции поднять в обществе важные для нас темы и вступить в публичную дискуссию с наших идентаристских позиций. Наша организация, в свою очередь, является частью панъевропейского движения Generation Identity.
— А объединение Европы и суверенная Россия не противоречат друг другу?
— Мы выступаем за тесное сотрудничество между европейскими странами на основе близости культуры и ценностей, где каждый европейский народ будет иметь свой голос и субъектность. Современный глобалистский проект ЕС эту субъектность стирает и превращает страны, вступившие в него, в марионетки финансовых элит, которые насильно продвигают современную повестку поддержки ЛГБТ и квоты для замещающих коренное население мигрантов.
— Ваше движение — оно про акционизм или политическое все же? У вас есть публичные политики или люди, которых вы поддерживаете?
— Мы придерживаемся сетевой структуры. У нас нет вождя или авторитарного лидера, но я — один из руководителей российских идентаристов.
— Вы считаете нынешнее государство наследником преступного произвола Ельцина? А какую вы в таком случае Россию хотите? Ну то есть традиционные ценности — это понятно, но это довольно общие фразы.
— Традиционные ценности в разрезе нашей идеологии строятся на идеях органического общества вроде семьи, народа или профессионального союза, традиции как вечной религиозной истины и идеи идентичности. В отличие от либеральной идеологии, мы мыслим человека как часть органического сообщества, которое формирует единый организм народа и коллективный субъект. Быть частью народа, семьи и профессионального союза и мыслить себя через них — и значит быть идентаристом. Защищать свою идентичность — вот наша цель, защищать русский народ, институт семьи и права работающего населения — это наши задачи.
— То есть сейчас с российским государством все плохо?
— Нынешнее государство имеет двойственный характер. В нем есть как те, кто продолжает преступную ельцинскую политику, так и те, кого можно назвать патриотами. Но из-за того, что Ельцин своими авторитарными замашками заложил основы режима без альтернативы, в России нет политического процесса. На действия государства общественность сейчас практически не может повлиять. Вернее, есть небольшая либеральная прослойка. Она влиятельна благодаря олигархам. Но она помогает только своим и придерживается неприемлемых для нас взглядов. Независимым патриотам сейчас нет места в политике. Мы не видим возможности повлиять на политику, поэтому мы занимаемся метаполитикой и культурой. Мы стремимся изменить мышление молодежи в сторону наших идей, а не боремся за места в условной Мосгордуме.
— А как вы относитесь к Путину?
— Нейтрально. Мы его считаем уже просто частью истории, который должен скоро уйти из политики. К либеральной оппозиции мы не относим себя и мы совершенно точно не провластны. Мы хотим видеть в России третью политическую силу, которой пока нет. Когда ты в политике и ты молод, то проще немного подождать.
— Как ваши акции могут изменить что-то, по-вашему? Условно — вот я акцию вашу увидел, подумал: «О, прикольно». Но без пояснения даже не очень понятно, что вы конкретно хотите сказать.
— Но журналисты берут комментарии, и это становится трибуной для нас. Помимо этого, в век технологий и социальных сетей наши материалы в виде фото и видео массово распространяются по интернету, нас начинают гуглить, обсуждать, в конце концов — приходить на ресурсы и становиться активистами. Внутри коллектива мы работаем над качеством состава, воспитываем кадры и занимаемся культурной политикой. Эту тактику хорошо осознают и используют наши оппоненты из числа, например, ЛГБТ и радфем-активистов, так они мягкой силой продавливают свои идеи. Мы продавливаем свои, это и есть борьба на метаполитическом уровне. Судьба будущего России решается не только в депутатских креслах, но и в борьбе за народные умы.
— А чем ЛГБТ вам не угодили? Почему вас волнует, кто с кем спит?
— Спать-то они могут с кем угодно, но из-за того, что они любят спать с представителями своего пола, не нужно брать однополые отношения за норму. И нельзя преследовать тех, кто не поддерживает однополые связи, как это бывает на Западе. Тем более это касается не только геев и лесбиянок, которые имеют расстройства гендера или проблемы с взаимодействием с противоположным полом, но и откровенно больных транссексуалов! Наиболее отвратительно, что в эти дела пытаются привлечь детей, водят их на парады, разрешают усыновлять их гомосексуальным парам.
— Вы говорите, что малые народы России тоже поддерживаете. Но я так понимаю, вы не очень терпимы к мусульманам. Как с ними быть?
— Мы не являемся исламофобами и не имеем ничего против мусульман. Но мы против либеральной системы открытого общества и границ, которые повысили в Европе долю мусульман с 0,5% в 60-70-х до 10-15% в 2019-м, так что имя Мухаммед стало самым популярным среди новорожденных в Лондоне. Россия в этом плане — не исключение. После выбранного Ельциным курса по построению глобалистского проекта в России мы тоже стали испытывать проблемы с замещающей миграцией в России. Только в Петербурге, если мусульман в нулевых было 200 тысяч, то сейчас около миллиона. В Москве сейчас 2,5 миллиона. Количество мусульман растет постоянно во всех странах Европы из-за либерального порядка. И это проблема либерализма и открытого общества, потому как замещают коренное население совершенно разные народы. То, что они придерживаются ислама (разных ветвей к слову), — это совпадение, вызванное территориальным расположением европейского континента. В США, например, население замещается мексиканцами, в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке — китайцами. Открытое общество и замещающая миграция — вот реальная угроза, а не ислам.
— То есть условно вы считаете, что чеченцы должны сидеть в Чечне, дагестанцы в Дагестане и так далее?
— Да, но чтобы они нормально жили у себя в регионах, нужны нормальная социально ориентированная экономика и система пропорционального политического представительства. Мы считаем себя патриотами, так пусть и они тоже будут патриотами своей малой родины и развивают Чечню, Дагестан, Узбекистан, Таджикистан, вместо того чтобы ехать в Москву и Питер, строить здесь свои диаспоры, вывозить деньги, совершать преступления вроде убийства нашего героя Никиты Белянкина (ранее служивший в ГРУ и воевавший в Сирии молодой человек, который погиб в потасовке с представителями Кавказа) и потом еще избегать ответственности, трусливо сбегая в свои страны, как это сделал убийца Никиты из Армении.
— То есть вы считаете, что преступность напрямую связана с этнической принадлежностью?
— Есть такое понятие, как «этнопреступность». Когда мигранты из одной страны приезжают в другую, то, не ощущая свою принадлежность к этому обществу, начинают заниматься темными делами. Наши мигранты в этом плане не исключение. В США, например, русская мафия — это уже часть массовой культуры и мем. Помимо этого, этнически сколоченные преступные группировки намного опаснее обычных, поскольку они очень закрытые, среди них не только представители социального дна, а также люди, связанные с политиками из родного государства, и многое другое. Диаспоры — это теневые сплоченные организации, которые не имеют никакого юридического статуса, существуют нелегально по факту и часто не гнушаются коррупции, лоббизма и криминала. Их работу следует сделать более открытой и требовать для диаспор — вроде армянской — регистрации и отчетности. Их деятельность в целом попадает под определение иностранных агентов, и наше общество имеет право знать все об их деятельности.
— А много ли вас в движении?
— Информация о численности конфиденциальная. Нас не так много, поскольку мы — независимая организация молодых людей, чья жизнь только начинается, и у нас все еще впереди. (В паблике «Идентаристы России» состоит около трех тысяч человек. — Примеч. Daily Storm).
— Опишите тогда хотя бы портрет вашего сторонника.
— У абсолютного большинства, включая меня, нет опыта участия в «правом движе» старого национализма. Мы считаем, что вообще это деление устарело и педалирует старые тезисы большевизма и антибольшевизма. Сейчас борьба происходит между либералами и патриотами. Наши сторонники, как правило, не имеют политического прошлого за спиной. Это люди 16-24 лет, которым не нравится путь современного Запада. И от отрицания этого пути они приходят к идеям консервативной революции, впитывая в себя позитивные направления этого течения.
— Кто из современных политиков вам близок?
— Из российских официальных политиков только депутат Сергей Шаргунов. Мы положительно относимся к нацболам, которых считаем частью российского патриотического движения. В Европе мы сочувствуем сильно Маттео Сальвини (правый итальянский политик), в меньшей степени Ле Пен (правый французский политик) и Виктору Орбану (правый венгерский политик).
— Кто из мыслителей на вас влияет?
— Идентаризм вытек из идей французских новых правых во главе с Бенуа, а их идеи стали продолжением немецкой консервативной революции, которая целиком и полностью вдохновилась русскими славянофилами, и в частности Достоевским, который и популяризовал термин «консервативная революция».
— Вы все же видите себя или своих сторонников в реальной политике в будущем?
— Возможно, после 2024 года.
— После того как уйдет Путин?
— Когда в России разрешат заниматься реальной политикой.
