18+
До единого дня голосования остается не так много времени. Для большинства кандидатов по сути остались последние дни для того, чтобы убедить избирателей проголосовать за себя. И пока в России думают о том как привлечь блогеров для наблюдения за выборами и обезопасить бюджетников от принуждения к голосованию, мы встретились с главой московских единороссов Петром Толстым, чтобы узнать как обстоят дела у партии власти. В интервью главному редактору Daily Storm Алене Сивковой вице-спикер Госдумы рассказал о рейтинге «Единой России», притеснении независимых СМИ и своей любви к оппозиционерам.
— Петр Олегович, до того как стать депутатом, вице-спикером и главой российской делегации в ПАСЕ, вы были телеведущим на федеральном канале. Теперь мы вас знаем как главу самой главной ячейки «Единой России». Как вы думаете, у вас получится совмещать «брюссельские коридоры» с «митиновскими закоулками»? Это же все-таки серьезный разрыв — геополитика и проблема московских бабушек?
— На самом деле ничего тяжелого в этом нет. Когда я работал на телевидении, я представлял свою аудиторию. Я знаю примерно, кто нас смотрит, что люди думают по поводу тех или иных вопросов.
Что касается депутатской работы. Понятно, что я представляю тех, кто за меня голосует. Совмещать несложно, потому что если я выступаю в Совете Европы, то выступаю от их имени. То есть как считают мои избиратели в Марьине, Люблине, Капотне — мы хотим так, а не вот так, чтобы дети были свободны в выборе своего образа жизни и профессии, чтобы Россия была самостоятельной. Исходя из этого, я и работаю с моими коллегами из Совета Европы.
Самое сложное — это работать тем, кто говорит не то, что думает на самом деле. Это реальная тягота. У нас есть такие и на телевидении, и в «Единой России». Это тяжело. Их надо беречь, жалеть, они надрываются.
— Недавно прошел съезд «Единой России». И сейчас прогнозы показывают, что у партии очень низкие рейтинги. Что послужило причиной и какие прогнозы на будущее?
— Я не согласен с тем, что у партии низкие рейтинги, они вполне приемлемые. Проблема в том, что в истории России партий не было. КПСС была квазипартией. При ней выросло и воспиталось то поколение, которое сейчас находится в политике. Современная молодежь понимает, что партии могут быть разные.
Но партийная история, партия как инструмент для победы на выборах в России носит вторичный характер. В России голосуют за людей. То есть человек приходит на участок, он смотрит на фотографию того или иного кандидата и делает свой выбор. Когда предлагается голосовать абстрактно за партию, то возникает такая история: а кто у них там главный — [Сергей] Миронов, [Геннадий] Зюганов или [Дмитрий] Медведев? Вот за этого буду, за этого не буду.
Считаю, что у «Единой России» очень хорошая пятерка лидеров. Все они профессионалы своего дела. Это правильный выбор. Это люди, к которым в обществе относятся с одобрением. Почему не любят «Единую Россию»? Тут понятно: первое — это пенсионная реформа. Второе — потому что единороссов считают чванливыми надутыми мужиками. Третье — у них все ресурсы, они что-то там пилят втихаря и мы ничего про это не знаем, все эти медведи, жулики и прочее, это устоявшийся стереотип, от которого нужно избавляться.
— Так единороссы и есть власть?
— Нет, но вы должны понимать, что партия, как я уже говорил, инструмент для выигрывания выборов. Это не значит, что партия и есть власть. Это в Советском Союзе партия была властью. В Конституции была статья, которая устанавливала руководящую и направляющую роль партии. У нас в руководстве страны, правительстве есть люди, придерживающиеся диаметрально противоположных мнений. И потом, «Единая Россия» — это самая большая партия, она аккумулирует в себя политиков разных убеждений, есть и левые, и правые. В определенном смысле это проблема для «Единой России».
— Наталья Поклонская перечила, она старалась быть другой....
— Она на самом деле никому не перечила. Там сложнее была ситуация с Поклонской. Она, безусловно, достойный человек и свой главный выбор в жизни сделала — когда согласилась стать прокурором Крыма.
Что касается «Единой России» и как она голосует. Есть партийная дисциплина. Это вопрос функционирования механизма парламента. Если нет фракционной дисциплины, то дальше все летит вразнос. Поэтому внутри парламента депутаты разные, из разных социальных слоев, с разными убеждениями. Есть учителя, миллионеры, инженеры, доярки, все-все-все. Поверьте мне — они представляют в целом наш многонациональный народ, в том числе и географически.
Они могут думать по-разному. И мы между собой часто спорим. Но когда речь идет о голосовании, фракция говорит: да, мы поддерживаем. Когда дело коснулось пенсионной реформы, мы долго пытались найти другие варианты, чтобы на это решение, достаточно тяжелое, не идти. И как ни странно, упиралось все в то, что наши записные либералы не соображают ничего о том, что происходит в стране, и не могут предугадать загадочную русскую душу.
Знаете, я даже спросил у одного видного крупного деятеля: «Слушайте, вот пенсионная реформа. Нет денег в ПФР, нужно это, нужно то. Пусть тогда люди сами решают. Вот воспитывает женщина внуков и в 50 лет уходит на пенсию. Она получает небольшую пенсию, но при этом у нее любовь внуков, вот это все. И есть человек, который хочет работать до 75 лет. Да, он получает в этом случае реально большую пенсию. То есть не 12 тысяч рублей, а 40 тысяч. И это логично, и тогда не нужна никакая пенсионная реформа». А этот деятель ответил: «Ну, мы же не знаем, сколько человек захочет так, а сколько эдак». Я ему: «То есть вы реально сознаетесь в том, что управляете процессом, считаете бюджеты, но на самом деле людей вы не понимаете, то есть не понимаете, как там мужики у гаражей к Америке относятся, образно говоря, и какой образ жизни ведут.
— Воспользуюсь моментом и задам вопрос как коллеге. Сейчас заметна тенденция, что свободные и независимые СМИ, на мой взгляд, прижимают и притесняют. Интересно ваше мнение на этот счет и можно ли моих ребят-коллег как-то отстоять, что-то сделать, чтобы помочь им? Это правильно или нет?
— Я работал в разных средствах массовой информации. Последние 15 лет я работал на телевидении, а до этого работал в иностранном издании «Агентство Франс Пресс». Многие говорят: а это значит, уже тогда был иноагентом, еще в 90-е. Я прекрасно понимаю тех ребят, у которых даже не СМИ, а, как они называют, «проект», и они этот проект продвигают. Но вы же должны понимать, на какие деньги вы существуете. Те, кого сейчас называют иноагентами, то есть юрлица, которые ведут деятельность, в том числе работают в политической журналистике, на деньги разных благотворителей из западных фондов или из офшоров, их же никто не запрещает. Просто пишите, что получаете денежки «оттуда». И вопросов не будет. Ведь и граждане должны понимать, откуда ветер дует.
Что касается несправедливых преследований: у нас есть Союз журналистов.
— Он не всегда работает..
— Вопрос не в том, что это он не всегда работает, а в том, что к ним никто не обращается. Все обращаются друг к другу в Telegram или Facebook: «Ой, мамочки, мою талантливую подругу тошнит от того, что она стала журналисткой. Она больше не может, профессия закончилась». Да профессия ваша началась только позавчера, как она закончилась? Не бывает такого в этой профессии, что ты приходишь и берешь сразу бога за бороду. Работать нужно, это ведь в том числе довольно неблагодарная работа.
Профессионально я сочувствую, если закрывают средство массовой информации. Это нехорошо. Но я не испытываю ни малейшего сочувствия к тем, кто уезжает в Прибалтику и оттуда поливает грязью через Telegram и другие соцсети существующий порядок вещей в России. Вы попытайтесь в России что-то изменить, зачем в Прибалтике-то жить?
Журналист — это профессия, которая напрямую связана с аудиторией. Если мастера древности работали на заказ, так и журналист должен чувствовать, что от него ждет читатель, зритель, контекст чувствовать. Сейчас говорят, что интернет позволяет работать в любом месте. Это так. Только вопрос в том, что если у тебя нет прямой связи с людьми, то ты находишься в системе координат, которая во многом искусственная.
Вот ты живешь в Латвии и думаешь: у них улицы с мылом моют, а в России какие-то заброшенные поселки городского типа. И отсюда дальше начинается шаг за шагом довольно снобистская позиция, которая мне лично несимпатична. Хотя я еще раз повторяю: я за свободную журналистику, и чтобы люди были свободными. Но как потребитель этой информации я хочу понимать: на какие деньги все это делается. Если это на деньги условного Ходорковского, то мне лично противно. Потому что я знаю, что делал Ходорковский, когда они целые семьи в бетон закатывали, а сейчас они — правозащитники.
Это просто смешно. Но об этом не говорят. «Мы же за демократию?» — «Да, мы за демократию». Но нужно называть вещи своими именами — в журналистике, в политике, везде. Тогда картина мира становится яснее. Может, я предлагаю туповатую модель, но все-таки: получаешь деньги из-за рубежа, скажи об этом честно — меня спонсирует такой-то человек. И пиши дальше, нет проблем. В Америке так делают.
— Вы же смотрели расследование ФБК (признана экстремистской организацией и НКО-иноагентом в России). про «дворец Путина»? Что о нем думаете?
— Мы все взрослые трезвые люди. Можно набрасывать, набрасывать, набрасывать. Это такая презумпция, что это принадлежит Путину. Но я не верю, что это так. Не верил и когда смотрел, и когда обсуждал. Я считаю, что это чушь собачья. Ротенбергу, не Ротенбергу — мне все равно. Это, как вы говорите, хайп. Фактов нет, есть только предположения и обвинения.
— Да, это бред сумасшедшего.
— Нет, они не сумасшедшие. Они убежденные ребята.
— Ладно, о наболевшем. Вы выступаете против обязательной вакцинации, ссылаетесь на президента, но разве вакцина не должна завершить пандемию? Где заканчивается грань между популизмом защитить право людей на отказ от вакцины и ответственность закончить вакцинацию, чтобы спасти сотни тысяч граждан?
— Я не противник вакцинации, я за нее, но я противник принуждения к вакцинации. Это разные вещи. Понятно, что главы субъектов должны спасать жизни людей, когда у тебя по самолету людей в день умирают, ты должен что-то делать. Но что не нужно было делать, так это людей заставлять. Я действительно так думаю: неправильно людей в XXI веке заставлять что-то делать.
Я переболел и не собираюсь прививаться. Кто хочет, пусть идет, ставит себе прививку, нет вопросов.
— Я посмотрела несколько ваших выступлений. Вы жестко критикуете систему ЕГЭ. Мне кажется, что критиковать ЕГЭ — это, конечно, удачный политический ход. А возможно ли обратить вспять необратимое?
— Нужно понимать, что обратный процесс будет равен по времени процессу внедрения ЕГЭ. Это первое. Кроме того, есть подвижки, предложения, например, от детского омбудсмена Анны Кузнецовой о том, чтобы не было этой полицейской операции в неизвестных зданиях с привлечением камер слежения. То есть чтобы не устраивать всего того, что устраивает этот Рособрнадзор. Я лично считаю, что натаскивание детей два года на то, чтобы они правильно поставили галочки, чтобы потом робот это прочитал — это не имеет отношения к образованию. Будем бороться за то, чтобы это отменить — и все.
— Второй наболевший вопрос от меня как от молодой мамы. В последнее время в Москве происходит много драк с участием мигрантов. Мне даже страшно гулять с сыном в парке. Но когда я запросила статистику у МВД по преступлениям со стороны мигрантов, мне ее предоставить не смогли. Кто следит за этим вопросом?
— Они это отслеживают, но не имеют права предоставлять для публичного использования, чтобы не было обвинения в разжигании межнациональной розни. Мы самый гостеприимный народ Европы. Мы переварили большое количество и еще переварим многих. Никакой с этим проблемы я не вижу. «Единая Россия» сподвигает МВД к тому, чтобы такие вещи стали нормой, чтобы высылка тех, кто нарушает российские законы или дерется, происходила быстро.
Не должно быть такого, чтобы нарушитель где-то в вагончике спал еще две недели. Нет: отделение — дактилоскопия — экспресс в Домодедово — самолет — и ты уже в Самарканде. Там и горячая вода два раза в день, и прочие прелести, от которых они сюда приезжают носить белые кроссовки. Все должны соблюдать наши законы.
Могу сказать по Москве: если бы не было преступлений со стороны людей, приехавших к нам работать, то столица была бы очень безопасным городом. В любом случае, такая статистика есть, нужно просто добиться ее.
— Если возвращаться к народу. Недавно была опубликована «народная программа» «Единой России». Хотелось бы узнать: когда к вам люди подходят и про нее спрашивают, говорят, как вы объясняете им, что это та самая программа, которая соответствует избирателям, а не интересам руководства страны?
—У руководства страны нет каких-то отдельных интересов. Странно их подозревать, что у них какие-то отдельные интересы. Никто эти программы не читает никогда, давайте честно.
— Я прочитала.
— Вы, прежде чем голосовать за коммунистов, тогда еще внимательно прочитайте их программу в части классовой борьбы и где вы окажетесь в результате этой классовой борьбы как представитель класса эксплуататоров и ненужной прослойки.
«Единая Россия» применила простой метод: давайте определимся, что нам нужно в образовании, медицине, безопасности, сельском хозяйстве, других областях. Нужно быть конкретными. Пенсионерам нужно одно, молодежи другое, людям среднего возраста третье. Всем нужно от власти понимание того, что будет со страной через 15-20 лет. Власть должна давать внятные ответы и помогать тем, кому сложно. Выплаты родителям после пандемии, чтобы собрать детей в школу — это неплохая помощь.
У меня знакомый, у него четверо детей, он получал 40 тысяч в месяц. А его зарплата 30 тысяч. Он мне говорил, что если бы не эти выплаты, то он не выжил бы просто. В Москве это несколько раз в ресторане посидеть. А по стране — существенная сумма.
— Вопрос о нашем телевидении. Чаще всего у нас принято обсуждать мировые новости. Вот мы с вами обсуждаем внутренние проблемы, то, что действительно нас волнует. А на телевидении в это время «ура-патриотизм», а внутренние проблемы ушли на второй план. Когда «ура-патриотизм» закончится, потому что люди уже наелись?
— Телевидение, к сожалению, идет за зрителем, зависит от аудитории напрямую, от рейтингов. Мы делали программы и про образование, и про здравоохранение, но люди не хотят это смотреть, потому что им этих проблем хватает в жизни. Им хочется из телевизора узнавать о чем-то, чего они не знают. «Че там у хохлов» у них вызывает интерес. А если сделать сюжет про архитектурные памятники нижегородского Кремля, они смотреть не будут.
— А вы сами сталкивались с определенным хайпом, когда говорят «Толстой то, Толстой се»? А как вы с этим боретесь?
— Да никак. Меня обливают не пойми чем, какой-то субстанцией. Но знаете, есть вещи, с которыми бороться бесполезно. Про мою дочку, про которую пять лет назад, когда были прошлые выборы, написали, что она учится в Америке. А она была на двухнедельной практике языковой со школой. По-моему, это не очень криминально. И ей с какого-то анонимного радио позвонили и спросили: «Вы в Америке?». Ей на тот момент было 17 лет, она сказала: «Да». И с тех пор про меня пишут: вот, ура-патриот, а дочка у него в Америке. А она в Москве учится, на четвертый курс перешла. И я что, должен каждый раз оправдываться? Я уже привык.
— Есть ли советы оппозиционерам по поводу того, как нужно защищать интересы граждан и не скатываться в «заказную политиканщину»?
— Только любовь. Я люблю оппозиционеров. Они хорошие ребята, хотят хорошего. Просто они с неправильной стороны заходят. Они все время пытаются расшатать, как они называют, «кровавый путинский режим». Но это бессмысленно. Ничего у них не выйдет. Поэтому пусть идут работают, если хотят, в политику. Никто это запретить не может. Бессмысленно пытаться изменить страну путем агитационных заявлений и революционных призывов. Страна сама изменится спустя поколения, но без хайпа.
Считаю, что нужно убирать из политики скучных, мрачных, грустных людей. А то получается атмосфера такого мрачняка. А на самом деле это зажигательное, веселое дело.
