18+
В молодости он вступил в прозападную демократическую оппозиционную партию. После почти семи лет работы в этой организации покинул ее. Решил, что партия стала уже не той, в которую он вступал. Занялся своей профессией, но действия властей буквально вынудили вернуться в общественно-политическое русло. Создал организацию для работы с гражданским обществом и борьбы с коррупцией. Собрал команду, которая занимается проверкой фактов. А сейчас пытается открыть глаза общественности на то, что происходит в стране на самом деле. Отправляет наблюдателей на выборы.
Похоже на биографию Алексея Навального, не так ли? Не хватает только политических амбиций и образа «повелителя хомячков и школьников». Нет, это не Навальный. Точнее, не «наш» Навальный, а армянский. Его зовут Даниэль Иоаннисян. Он появляется в СМИ на армянском, английском и русском языках как эксперт, но еще чаще — как ньюсмейкер. А совсем недавно Иоаннисян сумел поднять на уши всю Армению, доказав, что директора школ и детсадов помогают властям «рисовать» нужные результаты на выборах.
*****
При первой встрече я буквально споткнулся о Даниэля. Центр Еревана, митинг оппозиции против власти. Иду спиной вперед, «во главе» колонны недовольных, и пытаюсь снять на мобильный, как протестный марш перекрывает проезжую часть. Вместе с ереванскими журналистами перехожу дорогу — и бам! — ударяюсь о чей-то локоть. «Ой, прошу прощения», — говорю человеку, которого чуть не сбил. Он оказался худощавым и вытянутым. В руках — фотоаппарат. Если бы я шел чуть быстрее, мог случайно снести этого товарища вместе с его техникой, так что повезло.
«О, знакомься, это Даниэль, глава антикадрового отдела полиции», — говорит мой друг Филипп, благодаря которому я оказался на митинге в первый день отпуска в Армении. «Антикадрового? Как это?» — удивляюсь я. «Ну, из-за него из полиции людей увольняют», — поясняет Филипп. Я заинтересовался.
Где-то в середине поездки я узнал, что Даниэль — физик, учился в Ереване и работал в ЦЕРН в Швейцарии. Кроме того, он бывший оппозиционный политик, позднее открывший в Армении «Союз информированных граждан» (UIC Armenia), показавшийся мне очень похожим на «Фонд борьбы с коррупцией» Навального. Узнавая подробности биографии Даниэля, я находил все больше сходств с российским оппозиционером, и не мог не попросить Иоаннисяна дать мне интервью.
Мы собрались в одном из помещений UIC Armenia. Обычный кабинет с несколькими столами, на них — простые компьютеры на седьмой «винде». Даниэль сидит полубоком, изредка поглядывая на монитор. Он планировал потратить на интервью минут двадцать, но вышло на час больше. Времени мало, работать надо — но беседа с кем-то, пока еще слабо разбирающимся в армянских реалиях, слишком увлекает его. Даниэль говорит на практически чистом русском языке, но с характерными еврейскими интонациями в голосе.
— Тебя мне представили как физика, который борется с полицейскими. И, как тут выразились, «Глава антикадрового отдела полиции». Как ты к этому пришел?
— C 2007 года я был более-менее активным, тогда мне было лет 20. Мы учились на физфаке, и когда мы поняли, что студсовет пытается нас всех привлечь к пиар-кампании властей…
— Административный ресурс так называемый?
— Ну да, нас пытались согнать на митинг, который был фактически кампанией тогда еще премьер-министра, а сейчас президента (Сержа Саргсяна) за несколько дней до парламентских выборов. И тогда мы поняли, что надо как-то идти против этого и начали активно работать. Это был первый случай активной оппозиционной деятельности. Потом я вступил в партию «Наследие» и был в ней до 2013 года. Когда я понял, что пока ты в партии, у тебя все-таки свободы мало, и тем более партия уже была не та, в которую я вступил в 2007 году… Я из нее вышел. И в какой-то момент, еще в 2013 году, я решил заняться физикой. Тогда Армения уже заканчивала переговоры с Европейским союзом и я думал, что она тихо-тихо подпишет договор с ЕС, тихо-тихо все будет идти к лучшему.
Я решил заняться окончательно физикой, работал в Ереванском институте физики, но в сентябре — 3 сентября — случился поворот внешней политики, когда нам заявили, что вместо ЕС будет ЕАЭС.
И я понял, что есть очень большой дефицит общественного понимания. Что такое ЕС, что такое ЕАЭС, что такое ассоциация, а что такое членство. Мы сами этого полностью не понимали, но осознавали, что раз мы, более активные граждане, не полностью это понимаем, нам нужно про это читать, и так далее… то в широкой общественности вообще дефицит (понимания. — Примеч. «Шторма») очень большой. И тогда мы решили, что нужно общественность информировать.
— Вы в UIC этим и занимаетесь?
— [Мы занялись] политическим ликбезом, что ли. Потом выборами, наблюдением… Я, наверное, не преувеличу, если скажу, что одной из самых компетентных организаций — по крайней мере в топ-4 — мы стали относительно наблюдения на выборах. Мы открыли факт-чекинговый сайт, который, к сожалению, единственный в Армении занимается этим… В пределах этого мы начали и коррупционные риски вскрывать.
— Как вы это делали и как доносили информацию до общества?
— Мы публикуем анимационные видеоролики, текстовые материалы, которые распространяем через другие СМИ. В среднем, в 2016 году 21 СМИ перепечатало наши материалы. Весьма приличный показатель.
— А сколько СМИ всего здесь?
— У нас нет официальной регистрации для СМИ, так что трудно сказать. Тех, которые хоть сколько-то читают, — порядка пятидесяти. На самом деле судить строго по этой цифре несправедливо, потому что есть СМИ, которые читаются в сто раз больше, чем другие. Трудно об этом судить.
— Как это работает? Вы садитесь, делаете расследование какое-то коррупционное…
— Не только коррупционное. Нашей основной деятельностью остается политический ликбез. Но у нас есть подразделение, которое занимается факт-чекингом. Они не только fake news ищут, но и коррупционные риски.
В Армении открытость информации намного больше, чем в России. У нас нет такой категории как «документ служебного пользования». У нас, если что-то не является тайной, должно предоставляться по запросу.
— А сколько времени на выполнение запроса?
— Пять дней. Пять рабочих дней. Если для предоставления информации нужно органу дополнительную работу провести, то он может в пятидневный срок написать, что они на это ответят в течение 30 дней. Такое бывает, но нечасто, они этим несильно злоупотребляют. Бывают случаи, когда не предоставляют, мы идем в суд и, как правило, в суде мы выигрываем.
Узнать, на кого какое имущество зарегистрировано, — тоже легко. Я скажу честно, не знаю, как эти базы данных работают в России, не могу сравнить. Но у нас есть база данных юрлиц, которая частично открытая, частично нужно какие-то деньги заплатить. Есть база данных недвижимости, автомобилей. У нас есть по ним интересные расследования.
— Расскажи самую интересную историю из твоей практики.
— О-о-о, самая интересная история — это не секрет — история с директорами школ, она была год назад в эти дни. Вся Армения понимала, что идет злоупотребление административным ресурсом. В школах директора заставляют — думаю, в России так же — собирать списки потенциальных избирателей, передавать их в органы правящей партии. Но никто не мог этого доказать. В Армении, в отличие от России, это очень важно. В Армении власти очень сильно хотят, чтобы международная общественность констатировала хорошие выборы. У нас на выборах в прошлом году не было вбросов, не было наблюдателей, которых вышвыривали бы из участков. В основном нарушения были с точки зрения административного ресурса.
Что мы сделали, чтобы доказать? Мы обзвонили 103 школы и 33 детсада. Звонили директорам, представлялись из правящей партии и спрашивали что-то по этим спискам. Мол, «в списке, который вы предоставили, что-то с чем-то не сходится». В 114 из 136 учреждений, в частности, в 84 школах и 30 детсадах, директора открывали у себя эти списки, начинали их с нами обсуждать. Например, мы говорили: «Номер 400-й по списку», а они отвечали «Как 400-й? У нас в списке 350 человек». Иногда они больше откровенничали, говорили: «Мы с людьми нормально работаем, мы их пугаем». Естественно, все это записывалось.
Охват — очень большой: это было принципиальным вопросом для нас. Мы звонили в школы во всех районах Армении, во все 10 так называемых марзов (единица административного деления в стране). Мы звонили во все округа Еревана. Мы звонили в средние школы, в старшие школы, в школы в деревнях, городах, чтобы был максимальный охват, чтобы было видно: это везде, а не где-то отдельный плохой директор или плохой глава подразделения образования местной администрации. Что это общереспубликанская проблема. Естественно, во все школы и детсады мы не позвонили, их больше двух тысяч.
— Но репрезентативная выборка получилась.
— Да, репрезентативность мы обеспечили, соблюдая принципы соцопросов. И мы это опубликовали, вот это был скандал.
— Ты сказал, что в 114 учреждениях откровенничали, а остальные как вас раскусили?
— Остальные — не скажу, что все раскусили. Были среди них и честные. Например, директор школы, которая начала матом крыть Республиканскую партию, когда мы представились от нее. Были, которые раскусили: «А, Нарек из Республиканской партии? Нет, я знакома с Нареком, Вы не Нарек, ха-ха-ха» — и отбой. Было по-разному. Но таких, чтобы был факт неопровержимый, что этой деятельностью занимаются, было 114 из 136.
Очень многие из них раскрывали подробности. Они говорили, кому они эти списки передали. Там фигурировали главы управлений образования районных администраций, там уже упоминались органы как местного самоуправления, так и государственные. И это тоже передавало более объективную картину и подчеркивало, что это все централизовано.
— Как вы это показали общественности? Сделали ролик?
— Нет, мы сделали материал, где в общем описали все в двух словах — методологию, результаты и так далее. И мы просто прикрепили к нему 114 записей, которые были на Google-драйве: кто не верил, могли сами услышать. Мы это опубликовали на нашем факт-чекинговом сайте.
— И много ли просмотров, охват?
— О, это был скандал. Просмотров там немного, даже сейчас там тысяч 50. Вопрос не в них. Одновременно с публикацией я дал маленькую пресс-конференцию в соседней комнате, и тогда начался скандал, про который узнала вся республика. Премьер-министр бегал от журналистов, они (власти) долго молчали и не знали, как что комментировать. Миссия ОБСЕ потом это написала в своем отчете. Власти были вынуждены, и сейчас этим занимаются, менять законодательство относительно злоупотребления административным ресурсом: они его криминализируют. Это была тема, которая больше всего обсуждалась.
— Это было после выборов или перед выборами?
— Перед выборами, конечно же.
— Это повлияло, как думаешь?
— Я бы не сказал, что это повлияло на решение граждан, за кого голосовать, но это повлияло на оценку выборов. Не скажу, что явка упала, но отношение поменялось. У широкой общественности реакция была такая: «Ха-ха, кто-то наконец-то доказал, а то власти годами это отрицали». У более узкой общественности реакция была такая: «Наконец международное сообщество тоже это увидело, а то они не верили».
Я повторяю, для Армении это важно. Армения для этих выборов получила достаточно немаленькую сумму, чтобы провести их хорошо. Она все время получает европейскую и американскую финансовую поддержку. И, главное: Армения позиционирует себя как страна значительно более демократическая, чем Азербайджан, чтобы с европейской стороны конфликт воспринимался как конфликт кого-то более близкого к ним с тем, кто менее демократичен. Поэтому армянские власти серьезно относятся к международному восприятию уровня демократии.
— На вас не заводились дела, в которых пытались доказать, что вы якобы обманывали людей?
— Одна газета опубликовала информацию про меня, которая до того хранилась в полиции. Это полиция организовала утечку. Не очень приятная информация, я бы сказал. Семейного характера.
Потом 30 из этих 114 директоров подали на нас в суд за клевету. Мол, они не злоупотребляли административным ресурсом, а мы их в этом обвинили. Но потом они поняли, что это очень плохая идея. Когда мы узнали, что на нас 30 директоров подали в суд и требуют 65 миллионов армянских драм (порядка восьми миллионов рублей), общественная реакция была негативной.
Мне один за другим писали разные адвокаты, предлагали бесплатно защищать. Мы все-таки наняли лучших адвокатов и вовсю подготовились к суду. Мы понимали, что это небольшая угроза для нас. Мы были готовы хоть к десятилетнему судебному процессу, торопиться нам было некуда.
Было ходатайство об аресте наших счетов, но суды его отклонили. Мы знали, что рано или поздно мы выиграем. Директора в итоге на своих местах остались, и даже уголовного дела против них не было, только одно дознание, потому что там была информация прямо об угрозах. Через несколько месяцев после этого директора поняли, что каждый судебный процесс будет очередным напоминанием. Все вместе пошли, коллективно отказались от исков и заявили, что меня простили (смеется). Хотя это, наверное, была не их идея.
— Понятно. Хорошо, немножко в сторону: почему именно «глава антикадрового отдела полиции»?
— А это история из 2012 года. Из-за меня, на самом деле, с работы полетели всего три полицейских. Но все три в течение одного месяца, в декабре 2012 года. Один в избирательном участке пришел и заявил, что он взял взятку, как избиратель. А я был председателем участковой комиссии. Когда я начал его допрашивать, он вынул удостоверение и сказал, что «я вообще работник полиции, я могу у кого угодно брать взятку»…
За неделю до этого два гаишника меня подрезали без включенных мигалок. Я опустил окно и сказал, что нельзя так делать. Они сказали «мы правильно все делаем, сиди тихо». Я им сказал остановиться. Полицейские были в замешательстве: обычно они водителям это говорят. Они подошли ко мне и сказали фразу, которая позднее стала мемом. В переводе… «Ты перемешал тут все».
И тогда я им сказал, что это все записывается и я сейчас позвоню в полицию. Они ответили, что я поступаю как «мусор» (в оригинале звучит как «поступаешь по-бл***ки», но это же слово употребляют в отношении полицейских. — Примеч. «Шторма»). И когда полицейские так реагируют на то, что я буду звонить в полицию — это плохая идея. Потом я забыл про эту запись, потому что был занят. Вдруг я захотел другую запись снять с видеорегистратора и нашел эту. Решил опубликовать. Я ее публикую, на следующее утро там огромное количество просмотров и через пару часов заявление, что их уволили.
Еще у меня после этой истории появилась привычка останавливать гаишников и отчитывать их. Кто сказал, что только они имеют право останавливать водителей? Когда они нарушают ПДД, я их останавливаю, делаю им замечания. Один раз на Севанской трассе они перепугались, начали наезжать, но потом, чтобы искупить свою вину, позвали в придорожную забегаловку, угощали кофе и чаем. Еще был журналист из «Слон.ру», он вообще был в шоке, не понимал, что происходит.
— При том, чем ты сейчас занимаешься, особых политических амбиций у тебя с 2013 года нет?
— Нет, потому что в Армении иметь такие амбиции — дело гиблое, тут нет политической системы как таковой. Но то, чем мы занимаемся, уже весьма политизировано.
— Я так понимаю, оно позволяет попытаться создать гражданское общество как таковое?
— Да. Мы воздействуем на политику, но сами политикой не занимаемся, у нас нет амбиций избираться и руководить. Превращаться в чиновников или депутатов абсолютно никакого желания.
*****
Даниэль прошел путь, относительно похожий на пережитое Алексеем Навальным, но при этом не создал вокруг себя такой токсичности, которой окружен российский оппозиционер. Конечно, в образе Даниэля есть много того, чего нет у Навального, и наоборот. Да и Россия с Арменией сильно отличаются и с точки зрения населения, и по образу жизни. Но самым главным я считаю то, что в похожем на российский политическом климате Иоаннисян выбрал не борьбу за известность и формальную власть, а ликвидацию политической безграмотности. Я не могу назвать Даниэля «Навальным здорового человека», но после знакомства с этим армянским деятелем я стал видеть основателя ФБК как «Иоаннисяна курильщика».
