Страшное массовое убийство в Перми в очередной раз заострило ряд тяжелейших вопросов — от почти философского «Кто виноват, что дети начинают убивать?» до прагматичного «Что делать, чтобы это никогда не повторилось?». К сожалению, простых ответов на них нет и не может быть, но вот какая вещь: даже участники неформальных движений 90-х говорят, что в то время подросток с дробовиком был чем-то из разряда фантастики. Об этом и о многом другом нам рассказывает автор книг «Исповедь русского гангстера» и «Путь русского гангстера» Михаил Орский.
Тимуру Бекмансурову, который утром 20 сентября ворвался в Пермский университет, всего 18 лет. Практически столько, сколько Ильназу Галявиеву, совершившему аналогичное преступление в мае этого года. Примерно в 11:30 Тимур войдет в вуз в каске, с оружием и более чем сотней патронов, откроет огонь по охраннику, а потом начнет расстреливать всех подряд. Молча. Бесприцельно. На ходу. После чего шесть человек увезут в морг и еще 24 окажутся в больницах. Вот в чем, к примеру, была виновата девочка-второкурсница Ксюша Самченко, которую сейчас собираются хоронить? Или 66-летняя Маргарита Энгауз, пришедшая в университет, чтобы побывать на экскурсии вместе со своим любимым внуком? Впрочем, все эти вопросы риторические. Кровавая жатва произошла и ничего не изменить: вместо того чтобы пойти на свидание, мальчишки теперь берут дробовики и выбирают многолюдные места...
«Вы знаете, есть такие вещи, о которых я не берусь судить, — размышляет в беседе с Daily Storm писатель Михаил Орский, который и сам знает, что такое нарушать закон и нести за это наказание. — Но вот здесь совершенно аргументированно могу сказать! При всем при том, что я в свое время был довольно хулиганистым подростком, мечтавшим стать главшпаной и номером один на районе, ходившим драться на Речной вокзал — «19-й квартал», «Чикаго», «Портовские» — сколько же их было, таких боевок! — в нашем детстве и в голову не приходило вооружаться и идти убивать своих сверстников. Не подумайте, что я из тех старперов, которые говорят, что раньше было лучше (наоборот, я категорический противник советской власти и считаю, что эти 70 лет потеряны для России безвозвратно), но то, что такого не было, — это совершенно очевидно!»
Как считает Михаил, поступок Бекмансурова не поддается никаким объяснениям. Можно только выдвигать предположения. Одно из них чисто техническое: во всем виноваты «стрелялки», которые так захватывают сознание, что количество набранных баллов становится дороже улыбок родных.
«Второе, — продолжает Михаил, — это отсутствие высшей цели. Если идея торжества пролетариата и мировой революции была ложной, но она хотя бы была, то сейчас нет никаких! А наш народ так устроен, что если брать, например, преступный мир, то даже сшибать деньгу или грабить своих соотечественников наш преступник не может без того, чтобы это не было чем-то подкреплено. В данный момент я имею в виду воровскую идею, с которой власть так беспощадно борется».
Добавим, что сейчас Тимур Бекмансуров находится в больнице в окружении не только врачей, но и полиции — на случай, если кто-то из родственников погибших захочет ему отомстить. Но если ему удастся выкарабкаться, участь парня, скорее всего, предрешена: это либо закрытая психиатрическая больница, либо колония, что ничуть не лучше. Орский обещает, что будет страшно. «Для любого молодого человека, который не жил там долгое время и не представляет тюремных будней и прочего, — заявляет он, — пенитенциарная система — это сущий ад!»
При этом мать стрелка не верит, что ее сын может быть преступником, и отзывается о нем как об очень спокойном и заботливом. «Очень любит животных, особенно кошек, — трогательно расскажет женщина, когда ее вызовут на допрос. — Я считаю, что у меня идеальный ребенок. <...> Никаких отклонений в психическом состоянии или агрессии с его стороны никогда не было!»