18+
Наш внештатный автор Дмитрий Титков рассказал о том, как провел девять суток в спецприемнике за одиночный пикет.
***
Я — за Навального... Целый год я участвовал в различных акциях штаба в Сочи. 26 марта — мой первый в жизни выход на митинг, правда, в Ростове-на-Дону. Там все прошло мирно и без эксцессов. Потом митинг в Сочи, 12 июня. Провести нам его не разрешили. Мы решили погулять по городу в этот день, но никто из участников предполагаемой прогулки так и не смог добраться до места ее проведения. Меня и еще несколько человек свинтили возле торгового центра «Александрия». Потом в полиции мне не смогли ничего предъявить, кроме нарушения правил регистрации по месту пребывания, и просто назначили штраф 2,5 тысячи рублей.
***
7 октября я вышел на одиночный пикет, когда Лешу (Навального. — Примеч. «Шторма») посадили в очередной раз на сколько-то суток и по всей стране пошли акции в его защиту. Мы вновь подавали уведомления, но нигде не нашлось места для наших митингов. Я решил тогда пойти на одиночный пикет и снова встал возле ТЦ «Александрия», где меня задерживали уже 12 июня. Я стоял с плакатом часа два, пока меня не заметили полицейские.
Позже появились пятеро молодых людей крепкого телосложения, которых на Украине называют титушками, напали на меня, порвали плакат, потом напали на девочку, которая снимала нападение, разбили ее телефон. Полиция немедленно появилась, но задержали почему-то не этих парней, а меня. Точнее, нас с этой девочкой. В результате я отсидел сутки в «обезьяннике», только адвокат смог вытащить меня оттуда. Я опять отделался легким испугом в виде штрафа в 500 рублей за «хулиганку». Это я-то хулиган?
Для тех, кто не имел удовольствия там сидеть: в Сочи, на Горького, 60, в камерах на первом этаже отделения полиции до сих пор «шуба». Это такой бетон, который набрасывают на стены и он застывает как бы таким колючим неразглаженным слоем. То есть вы не можете прикоснуться к этой стене, облокотиться на нее, так как она неровная. Таких вот «шуб» практически нигде уже не осталось, а вот в Сочи, где проводилась Олимпиада, до сих пор есть. В этой камере вас можно держать всего три-четыре часа, так как она не приспособлена для более длительного нахождения. В ней нет параши, нет воды, нет ничего кроме двух узких деревянных скамеечек, на которых невозможно спать, так как, прислоняясь к шубе, вы застудите себе почки, легкие и вообще все внутренние органы. Там всегда холодно, даже летом, нет окон и вентиляции, воздух поступает только через открытую решку.
Чтобы выйти на дальняк (на уголовном жаргоне — туалет), надо долбить в решку дежурному. Происходит это так: «Дежурный! Дежурный! (В это время колотите со всей силы в дверь камеры.) Я на дальняк хочу, откройте, нет сил терпеть уже». А дежурный спит и ему неохота вставать, брать ключи и открывать вам дверь, потом ждать, пока вы сходите в этот засранный дальняк и вернетесь обратно. («Ах ты, начальничек, ключик-чайничек. Отпусти на вооолююю…» — вспоминается мне голос Дины Верни.)
Поэтому долбить в дверь иногда можно несколько минут или часов, прежде чем услышишь возглас в ответ: «Че ломишься? Че надо?» Но выпустит, конечно.
Тогда я первый раз понял, что такое камера и лишение свободы. Чем занять себя, когда нет ничего, отбирают все, что было с собой: телефон, сигареты, личные вещи, кроме верхней одежды, снимают ремень с брюк, вытаскивают шнурки из ботинок. Ты вроде еще не заключенный, только задержан до суда по административному делу, а по сути уже содержишься в карцерных условиях. И понятно, полицейские не виноваты, что у них такая немодернизированная камера, но вам-то, сидящему в ней, от этого легче никак не становится.
В камерах есть свой особый запах, некий неуловимый запах смерти, болезней, человеческого страха и страданий. Люди часто попадают туда после каких-то драк или происшествий. Я сидел так на этой скамейке, думал и не мог уснуть, в соседних камерах кто-то орал, один сосед бил другого по щекам со словами типа: «Ты, сука, зачем плюешь на пол? Ты дома так делаешь, а?» Потом слышались всхлипы избиваемого и его визгливый голос: «Отстань б**, не трогай меня».
Ближе к утру мне подселили пассажира с проломленной головой. Он был еще во взбудораженном состоянии после задержания, держал кровавый бинт возле головы и рассказывал мне, как они со своим другом шли ночью по улице в Сочи и на них кто-то напал сзади. Ему ударили по голове чем-то тяжелым. Когда полиция приехала, нападающие убежали, а его с проломленной головой и его избитого «подельника» взяли за «хулиганство». Ему удалось пронести в хату початую пачку сигарет и зажигалку, так как его в суматохе не обыскивали. Покурили, и стало немного легче.
Я узнал у хулигана, что обычно на суд начинают увозить часов в 10 утра. И вот его увели на суд, а я все продолжал сидеть. Это было странно. Пришел пупкарь и заорал: «Титков, переходи в другую камеру!» Я вышел, и он впихнул меня в хату напротив. Как только я зашел туда, в нос ударил запах дерьма. В углу камеры кто-то обосрался и прикрыл это все какими-то тряпками. Я понял, что надо ломиться отсюда: «Сука, открывай! Тут обосрался кто-то, я не буду здесь сидеть!» — «Не ори. Сейчас переселю».
Снова вывел меня и закинул в следующую камеру по продолу. Там находился старичок лет 60, абхазец. Я зашел к нему с пустой пластиковой бутылкой из-под кока-колы и пачкой печенья, которую заслали мне друзья из штаба Навального ночью. Дед был высохший, худой, с типичным выражением лица сидельца. Я поинтересовался у него, за что его взяли.
«Я, братан, уже три ходки имею по воровайке. Но сейчас, прикинь, просто выпил с соседом хорошего вина абхазского, да что-то выпил много. Ну иду, значит, по дороге и вижу — машина стоит. Подумал, что такси, зашел в нее, а там водителя нет. Ну и заснул. Потом пришел водила и вызвал мусоров. Ну, вот они мне шьют, типа, там пропало что-то в машине».
Я подумал: « Да, дед, поедешь ты, похоже, на свою четвертую ходку…»
После того случая с отсидкой в обезьяннике по сфабрикованной хулиганке мне выписал штраф в 500 рублей начальник этого отделения. Потом прошло почти полгода, за это время Леше не дали возможности быть кандидатом, мы проводили мероприятия по забастовке избирателей, я был на выборах 18 марта членом УИК с правом совещательного голоса в одном из пансионатов в Сочи. Избирателей сгоняли туда как стадо животных, каждый, кто приходил из бюджетной организации, подконтрольной администрации города, должен был отчитаться о том, что он проголосовал с помощью карточки, которую выдавали на выходе из участка.
Это все сподвигло меня снова выйти с плакатом 26 марта. На плакате было написано: «Требую отмены итогов выборов в Сочи. Администрацию к ответу за принуждение к голосованию». Я стоял спокойно приблизительно час на расстоянии около 100 метров от здания администрации Сочи. Как обычно, появились сотрудники полиции и начали свою песню: проверка документов, пройдемте в отделение полиции. (Есть видео.)
Затем доставление в отдел и допрос, который длился почти шесть часов. В результате на меня составили протокол по статье за организацию несанкционированного митинга, который требовал по 54-ФЗ согласования с администрацией. Потом меня вызвали в суд. У меня была только бумажка составленного протокола и дополнения к нему. На суде я четко выразил свою позицию о том, что дело является политически мотивированным и что я не согласен с указанным в протоколе. Судья это счел отягчающим обстоятельством, что, дескать, таким образом я пытаюсь избежать ответственности за содеянное. Никаких вызовов свидетелей, никаких ходатайств судья Ефанов от меня не принял. Результат: девять суток ареста.
Странно опять же, почему именно девять, почему не восемь, не 10?
Постановление вступило в силу и поехал Дима — бывший журналист ИД «Коммерсантъ» — на отдых в спецприемник на Мацесте. Поехал в задней части мусорского бобика с отлетающей дверью, которая закрывается на обычный амбарный замочек. Сверху на грешную землю в Сочи капал дождичек, и затекал в кубрик бобика, и тек по моим джинсам. Ехали примерно полчаса, в дверную щель были видны огни курортного города, который жил своей жизнью. Пара молодых ментов в бобике прикалывались, что меня ждет в спецприемнике на ужин пюре с котлетами, и громко ржали.
Дверца бобика открылась: «Приехали, давай на выход».
Я выгрузился и пошел к двери спецприемника. Меня завели внутрь, там мусора передали меня другим двум, которые принимали на входе. Я осмотрелся, впереди за решетками были камеры с двух сторон. Ну что ж, будем посмотреть, что дальше.
Личный досмотр. «Выверни карманы. Что в сумке?»
Составили опись предметов. Но там, в принципе, ничего и не было. Попросил разрешить взять с собой в камеру очки, так как плохо вижу. Снял шнурки, положил в сумку. Пробили отпечатки пальцев по базе, я по базе проходил, так как снимали отпечатки 7 октября, хотя и не имели на это права. Сняли отпечатки с моих ботинок. Потом дали расписаться в нескольких тетрадках. Ознакомили с распорядком в заведении, и что я отказываюсь от медицинского освидетельствования. Я расписался.
«Теперь иди вперед, направо, стой, заходи».
В помещении кушетка, я стою посреди комнаты. Полицейский приказывает: «Раздевайся». Снимаю куртку. У меня в ней спрятана зажигалка, он ощупывает ее, но не находит ничего, отлично. Значит, смогу пронести в камеру.
«Снимай футболку и штаны».
Спускаю штаны, стою перед ним в трусах.
«Спусти трусы, ниже, еще ниже, повернись».
Потом я одеваюсь.
«Ладно, теперь иди, получишь матрас и белье».
Заходим в каптерку, там на полу валяется несколько грязных матрасов, мне дают верхний, также дают чистые, но застриранные наволочку и простыню и грязное байковое одеяло. Также выдают подушку, такую тонкую, что, если ее скомкать, уместится в горсти.
«Иди прямо, прямо иди, быстрее, налево поверни».
Стою около двери, камера №5. Лязгает замок, дверь приоткрывается, она как бы находится на цепи, что не дает ей раскрыться полностью. Меня вталкивают внутрь, протискиваюсь с матрасом в эту щель. Я внутри, я внутри. В камере трое, один сидит на корточках на полу, один — на нижней шконке отвернувшись, еще один — на верхней справа лежит. «Здорово всем!»
Подхожу к каждому и протягиваю руку, все ее жмут. Вроде нормальные адекватные люди. Ну, уже хорошо. Куда мне падать? Верхняя шконка слева свободна, кидаю туда матрас и кидаю сигареты на стол на общее. Я пока пребываю в шоке, сажусь к столу, начинаю курить. Меня закинули в камеру примерно в 22:00, суд закончился в 17:00, с этого момента исчисляются мои девять суток.
Эх, Зура-Зура! Хороший ты человек, несмотря на то что алкоголик и имеешь диагноз шизофрения. Зура в жизни имел несколько точек по продаже светящихся штучек, наверно, вы видели такие. Их запускаешь из какой-то специальной рогатки, и они светятся в темноте. Его мама — бывшая учительница, а ныне она торгует зеленью возле «Перекрестка» в центре города. Зурик наполовину грузин, наполовину армянин. Родился в Грузинской ССР, жил там какое-то время, а потом, когда в стране начались беспорядки, вся его семья переехала в Сочи. Зурику 41 год, как и мне, но выглядим мы несколько по-разному. Зурику можно дать на первый взгляд лет 50, а мне лет 25. Зурик заикался очень сильно и дефилировал по камере не прекращая, иногда садился на корточки возле стола и, пока все спят, мог там сидеть часами, прикрыв голову. Потом он вдруг неожиданно вставал, взмахивал рукой и кричал громко: «ААААМЭЭЭЭН!!!» И начинал что-то невнятно бормотать себе под нос по-грузински. Так, и за что тебя закрыли, Зурик?
У Зурика было два брата, оба сидевших. Оба не так давно умерли. Зурик решил помянуть их и в пьяном виде вышел в город, стоял недалеко от своей матери, торговавшей зеленью. Тут к нему подвалил какой-то бомж и попросил выпить — Зурик, добрая душа, всегда делится со всеми, дал ему выпить, тот начал ругаться матом при его матери, Зура не выдержал и начал ругаться с ним. Тут же нарисовались мусора и Зура заехал на 15 суток. Он говорил на суде, правда, заикаясь, что у него пятеро детей, он женат, что у него есть работа, и просил заменить арест штрафом. Но в постановлении было сказано, что он не женат, не работает и имеет всего двух детей, и получил Зура на полную катушку по своей административке. «Я ей говорю, Ваш честь, Ваш честь, я ей говорю…» — рассказывал мне Зурик.
Еще у него была такая особенность, когда он пытался что-то сказать, его как бы замыкало на полуслове. «И они поехали, и они поехали, и они поехали, и они поехали, и они поехали, поехали, поехали, поехали, поехали…» Он говорил, и последние слова все громче, и громче, и громче, при этом размахивая руками и закатывая глаза. Наконец он поднимал одну руку вверх и с закатившимися глазами делал такой звук: «КХкххКХЕКлллллллл». И потом продолжал дальше свой спич. Все в камере привыкли к этой его особенности и никто ему замечания за это не делал, так как он не виноват в этом. Еще у Зуры было больное сердце, и он постоянно сидел на корвалоле. У каждой камеры есть такой столик, на котором лежат лекарства, чаще всего они принадлежат одному из заключенных. Зурик по расписанию — утром, после обеда и вечером, перед сном — просил у пупкарей свой законный корвалол, они ему капали сколько-то там капель положенных, он разбавлял их водой и потом в камере стоял запах этого лекарства. После чего Зурик успокаивался на какое-то время, так как в лекарстве содержится фенобарбитал.
Вторым обитателем нашей хаты был Рыжий, армянин. Хотя внешне он не был похож на армянина и ни разу в Армении не был. Это сочинский армянин, больше похож на русского, но все-таки классические армяне именно такими и были — рыжими. Парень тоже примерно нашего с Зуриком возраста, но и выглядящий на свой возраст. Рыжий — классический системный наркоман, он рассказывал, что вмазывается по вене регулярно. Попал под арест за то, что, находясь на учете в наркодиспансере, не пришел на очередную отметку, не знаю, насколько это правда, но вот именно за это, с его слов, он получил 10 суток административного ареста. Рыжий сидел до этого срок — год или два, знаком хорошо с понятиями. Несколько раз был под следствием, раньше увлекался угоном автомобилей, сейчас работает автослесарем и с преступным миром завязал, но с наркотиков слезть пока не может. Когда меня завели в хату, он лежал, отвернувшись к стенке, потому что у него болела голова. С Зуриком они сидели уже несколько суток до моего заезда и нашли общий язык. Постоянно прикалывались друг над другом, подшучивая: чем армяне лучше грузин? «Ты знаешь, Зурик, что вам письменность дал на самом деле армянин Месроп Маштоц? А, Зурик-джан? А какой вывод из этого можно сделать? Что армяне гораздо более древняя цивилизация, чем грузины». Зурик не огорчался. Они с Рыжим как взрослые дети разыгрывали сценки из фильма «Мимино», который и я люблю тоже. Пока эти двое были в камере, все было хорошо. Они создавали определенную атмосферу.
Янек сидел с нами всего сутки, он получил трое суток административного ареста за то, что украл что-то в магазине на сумму менее 2500 рублей, поэтому против него не было возбуждено уголовное дело. Янек — крадун. Он ворует помалу. Как он рассказал, у него есть уже один условный срок. Он был под следствием несколько месяцев в СИЗО. Ему на вид года 22-23. Пацан тоже сидит на наркотиках, употребляет спайсы, соли, марихуану. Вообще, все, кого я видел в спецприемнике, так или иначе связаны с употреблением наркотиков. По словам арестованных, практически вся молодежь Сочи лет с 14 употребляет. И в последнее время в городе очень много химии, синтетических наркотиков неизвестного происхождения, которые фактически превращают людей в животных. Янек живет воровством и не скрывает этого. Он остаток своего срока спокойно лежал на шконке, не ел почти ничего, изредка только поднимался, чтобы посидеть на корточках возле стола и покурить. Ну, или иногда Зурик ему давал конфету или яблоко, от чего тот не отказывался, чтобы не огорчать его. От Янека я не слышал ни одного худого слова. Да он почти вообще ничего не говорил и так же тихо ушел из камеры к своим неведомым делам мелкого крадуна.
***
И вот моя первая ночь в хате, я боле-менее успокоился и заснул. Дежурный выключил лампочку и в камере был полумрак, горела только ночная лампочка, которая давала неровный свет из-за решетки возле выхода из камеры над дверью. В том же углу расположена видеокамера, которая постоянно фиксирует, что происходит внутри. Я подумал: ну что ж, с такими соседями вполне можно прожить девять суток. Все общее, никто не прячет еду и сигареты. Со мной поделились едой, так как я заехал уже далеко после ужина. Я не отказывался.
Не знаю, сколько времени я проспал, но только в мое сознание резко ворвалась вспышка — ночью дежурный на несколько секунд включил свет. Чтобы проверить, что происходит в камере. Потом я наблюдал это каждую ночь. Наверное, это было часа в три ночи. Я проснулся и не мог понять, где я. Какой-то мгновенный страх и после — постепенное осознание, что я в камере. И потом дальше мысль, я в камере, бл**, и мне еще ночевать здесь восемь ночей!
В семь утра на продоле начинается жизнь. Происходит смена у пупкарей, гремят ключами, баландеры и шныри таскают что-то по продолу, выносят мусор из камер. Сперва проходит дежурный, стучит по всем камерам в решки и кричит: «Поднимаемся! Скоро обход». Никто обычно не обращает на это внимание, все продолжают спать. Потом в решку через несколько минут стучат снова: «Мусор выбрасываем!» Рыжий матерится себе под нос: «Е*** я вас в рот пи***…» — встает и идет к двери.
Слышен звон ключей, камера отпирается, в образовавшуюся щель видно шныря с мусорным черным огромным мешком. Рыжий берет помойное ведро и переворачивает его в этот мешок. Шнырь его забирает и дверь снова с лязгом закрывается. Рыжий все так же матерясь наводит порядок на столе, убирает какие-то пакеты, потом закуривает. Я тоже спускаюсь и закуриваю, сидя на кортах. Потом снова проходит по продолу дежурный и орет: «Вставайте, обход!» Слышен шум деревянных колотушек по камерам. Наконец обход добирается до нас. «Всем одеться и встать!» Мы все выстраиваемся в шеренгу возле стены. У всех опухшие рожи со сна. Понятно, что выглядели мы на обходе как оборванцы. Менты заходят человека четыре, в том числе начальник ИВС, большой мужик с седой головой и с презрительной усмешкой на лице.
«Доброе утро! Как спалось? Жалобы есть? Просьбы?»
Мусор с деревянной колотушкой ходит по камере, стучит в стены, заглядывает под матрасы и в тумбочки.
«Отвернулись к стене».
Мы поворачиваемся, менты быстро шмонают по карманам и тут же все выходят из камеры. Мы снова ложимся на шконки и пытаемся заснуть. Сейчас самое время для сна в камере. Ночью почему-то всегда жарко и душно. Утром в раскрытую где-то за решеткой форточку, которую нам не видно, задувает свежий ветер. На дворе начинают бесноваться овчарки, они лают и лают без конца, это может продолжаться несколько часов. Потом встает Зурик и начинает прибираться в камере, такой уж человек, хотя по понятиям западло браться за тряпку и никто его это не заставляет делать, он сам ее берет и начинает все мыть и чистить, так как не может жить в грязи. Тут такое дело, на сутках все равны и по идее нет разницы, сидел ты или нет, если ты не совершаешь противоестественных поступков: то есть ты чистоплотный, не пидор, не дрочишь ночами, не крысишь, то по идее никто тебе ничего предъявить не может. И даже приборку можно осуществлять по договоренности по очереди, но Зурик всегда прибирает все сам.
Потом баландеры приносят завтрак, чаще всего с утра это каша и разбавленный чай и хлеб. Баландеры просят: «Пацаны, уделите сигарет на общее». Мы суем им несколько сигарет в открытую решку и они, довольные, уходят дальше. Я баланду есть не могу, Янек тоже отказывается, Зурик с Рыжим с удовольствием едят кашу.
Потом все снова спят до обеда. Только Зурик ходит молится по-грузински и периодически кричит так, что слышно, думаю, по всему спецприемнику: «И АААМЭЭЭН, И ААААМЭЭЭН, И ААААААМЭН».
На обед приносят котлеты из какого-то вонючего мяса, от запаха которого меня тошнит, с какой-то кашей типа сечки, суп, чем-то напоминающий харчо, и разбавленный компот. Поскольку дачек у нас пока не было, приходится съесть хотя бы суп, потому что заставить себя съесть котлету я не могу. Еду нам выдают в четыре оранжевые пластиковые миски, которые всегда находятся в этой камере. Эти миски больше похожи на посуду для кормления животных, а не людей. У них цвет даже не оранжевый, а грязно-оранжевый, и хотя каждый раз после еды каждый моет свою миску с мылом, но их все равно надо дезинфицировать, только кто и где это будет делать? После обеда в камере некоторое оживление — Рыжий с Зуриком о чем-то шутят и даже я начинаю прикалываться вместе с ними. Мы очень много курим. Когда я заехал в хату, у них было примерно четыре пачки сигарет, и я принес с собой две, к ужину почти все сигареты кончились, но тут приходит передачка Зуре. Там жареная печень с луком, куча какой-то зелени от его мамы, включая черемшу, кинзу, петрушку, зеленый лук. И пять или шесть пачек сигарет. Ну что ж, живем! На ужин мы отказываемся от еды, берем только чай и хлеб. У нас всего вдоволь.
Потом Янек соскакивает на свободу, и мы остаемся втроем, одна свободная шконка и минус один курящий человек очень хорошо действуют на атмосферу в камере, становится как-то свободнее и легче дышится. В таком составе мы живем примерно сутки. За это время, когда мы уже достаточно познакомились между собой, мы начали обсуждать какие-то интересные темы. Они узнали, что я политический, что я против власти и системы. Зурик, в принципе, одобрял мою деятельность, но говорил: «Димчик, бросай лучше этим заниматься, ты не вывезешь, ну вот какой толк был от всех этих твоих стояний с плакатиками?» Рыжему, по идее, было все равно, он сказал только, что я могу набить себе татуху со звериным оскалом, так как это обозначает, что я иду против власти.
И вот к нам закинули нового пассажира. Он зашел, озираясь, и сразу спросил: «Это порядочная хата? Тут все ровно?» Рыжий сразу встал со шконки и сказал: «Да, братан, все ровно, не сомневайся. Тема? Это ж я, твой сосед, Рыжий!»
«А, да, Рыжий, здорово. Все сидевшие?»
«Нет, я не сидел, и Зурик тоже, только на сутках».
После появления Темы, который отсидел, по его словам, четыре года, Рыжего как будто подменили, он все больше общался с новым пассажиром, они все время трепались про зоны, кто, где и как сидел. Мы с Зурой не вмешивались в их разговоры, я, например, четко понимал, что мне еще осталось отсидеть несколько суток — и я на свободе. Тема строил из себя бывалого жигана. Он был методоновым наркоманом, и, по его словам, время его вмазки заканчивается и наступает период ломки: «Вы еще увидите, как меня будет выкручивать». Рыжий только вздыхал, так как он знал, чем это чревато. Он сказал мне: «Димон, скоро ты увидишь бесовский мир в действии. Увидишь демона».
К тому же у Темы была поломана рука: где-то возле локтевого сустава из нее торчали местами железные спицы, и рука откровенно гнила, из нее сочились гной с кровью. Но он этого как будто не замечал. И ночью началось. Тема сначала жаловался, что не может заснуть, ворочался, то встанет, закурит, не докурив, бросит сигарету на пол, опять ляжет. Потом он начал стонать и причитать, чтобы ему вызвали скорую. Рыжий уступил ему свое место на нижней шконке с двумя матрасами. Бегал и приносил ему воду и подкуривал сигареты, так как тот не мог встать. Потом ему налили корвалол Зурика, чтобы он успокоился, но на него это никак не подействовало, он не мог спать, начал все время кричать, как зверь, ломиться в дверь и орать: «Открывайте, мне плохо, вызовите скорую. Я вам сейчас тут такое устрою, вы ох**ете».
Причем он стал агрессивным не только с мусорами, но и с нами тоже, несмотря на то что рыжий все делал, чтобы он ни попросил у него. «Командир, командир, открой, сука, я всю хату разнесу, я их поубиваю всех тут».
— Чего орешь?
— Мне укол надо.
— А я тебе что сделаю?
— Вызывай скорую, падла!
— Ладно, ждите, я нажал кнопку, как приедут, скажу.
— Я не могу ждать больше, сука, меня ломает, я счас разнесу хату, суки, я вскроюсь счас здесь!!!
Потом это продолжалось всю ночь. Скорая приехала, Тему вывели на продол, видимо, сделали какой-то укол, и мы вздохнули с облегчением. Рыжий сказал, что это только начало. И действительно, даже когда это животное спало, оно рычало и выло во сне, и даже было слышно, как трещали его кости.
С утра началось все сначала, ломки, вызов скорой, укол, корвалол, час покоя и снова. За несколько суток, пока Рыжий еще был с нами, скорую вызывали наверно раз 12-13, но уколы помогали на все меньшее время. Ему просто надо было вмазаться. Потом Рыжему сказали, чтобы он собирался на выход, тот радостно попрощался с нами и пулей выскочил из камеры. Я и Зура остались вдвоем с этим животным.
На утреннем обходе, когда Тема не соизволил встать, начальник сказал: «Да ладно, пусть выспится, не трогайте его». Хотя такого больше не позволяли никому. Мы просили перевести его в другую хату, но он сказал, что места для Темы нигде больше нет, все хаты заняты под завязку. Естественно, это было враньем.
Потом животное проснулось и вроде пришло в себя. Начал агрессивно с нас спрашивать за то, что его не разбудили на обходе, видите ли, ему надо было позвонить мамке, чтобы она вытаскивала его отсюда. Мне кажется, в этот момент он перестал понимать, что он на сутках, а не под следствием в изоляторе.
Всю следующую ночь он выл, разбрасывал вещи по камере, раздевался до трусов, швырял на пол еду, ломал и разбрасывал по полу сигареты, жрал еду с пола, выкидывал в дальняк все наши тарелки. Менты ненадолго забирали его в карцер, так как скорая к нему уже не ехала. Там он без конца тряс решетку и орал как зверь, не давая спать никому на этаже. «Братва, Еврей в стакане!!! Менты беспределят!!!» Потом ему надевали браслеты, и он начинал стонать, что ему плохо. Мы с Зурой только и думали, что сейчас опять его закинут к нам. Потом ментам надоедало с ним возиться и они действительно опять его нам закидывали. Он начинал снова громить камеру. Я сидел в это время на пальме, а храбрый Зура ходил внизу и читал Теме какие-то молитвы на изгнание бесов, среди нечеловеческого воя в камере иногда доносились крики Зуры: «И АММЭЭН, и АММЭЭЭНН, и АМММЭЭЭЭН».
Я думал, ну пусть уже разгромит, и начальник увидит завтра, что он наделал, и все-таки увезут пусть его уже в наркодиспансер. К утру его забрали в карцер опять. Хата представляла из себя поле боя. Вся посуда была запарафинена в дальняке, кругом валялись окурки. Сломанные сигареты, растерзанная еда, которую Тема ел ночью прямо с пола. Бутылки с водой он выливал на пол и пинал. Мы не спали уже пару ночей и дней, потому что это было невозможно. На полу валялись Темины вещи вперемешку со всяким мусором. В конце концов, для порядочного арестанта, какого он из себя строил, это было нереально. Он нарушил все правила в камере. В предпоследнюю ночь, когда мент открыл решку и с круглыми глазами от ужаса смотрел в камеру, Тема снял свои труселя и сунул ему свой писюн под нос. Мент отпрыгнул от решки и молчал. Потом быстро закрыл решку и больше не реагировал ни на какие призывы из нашей камеры.
Начальник на утреннем обходе сказал: «Вы тут приберитесь, а я взамен не закину его к вам в камеру». Еще он сказал такую интересную фразу: «Вы что его, вдвоем ушатать не можете? Дали бы ему один раз по голове, да и все».
Я считаю, что это была явная провокация с его стороны, я сидел по политике, и мне оставалось несколько суток до выхода. Они только и ждали какого-то моего прокола. Что было бы, если бы я его ударил, а он, допустим, ударился бы головой? Ведь дежурные постоянно наблюдали за тем, что творится в камере. И все фиксировалось на видео. Насколько легко они могли возбудить уголовное дело на меня, уже за мои действия в спецприемнике? А кто бы потом вспомнил его слова о том, что: «Я вам разрешаю его ударить». Это была провокация от начала до конца. Я бы мог поверить им, но ведь я даже сидел по сфабрикованному от начала до конца делу, поэтому никакой веры, естественно, у меня не было.
Зура согласился прибраться. Хотя, почему он должен был убирать за этим животным?
После того как Зурик убрался в хате, мы снова вытащили из тумбочек еду, достали сигареты и вздохнули спокойно, животное орало в карцере сутки напролет и трясло решетку без устали. Непонятно было, откуда у него берутся силы на это. Зурик говорил мне, что это демон в него вселился, ведь у него было несколько состояний: агрессивное, когда он отдавал отчет своим словам и пытался спровоцировать меня или Зуру на драку; состояние животного, когда он просто пускал слюни и выделывал вещи, несовместимые с человеческими. И иногда доброе, когда он жаловался нам на то, что ему плохо, звал маму, плакал, просил милосердия у ментов. Зура сказал, что это типичное поведение демона. Непонятно было, когда он играл, а когда говорил правду. «Вот он, бесовский мир в действии», — часто повторял Зурик.
Потом мое сознание работало уже только вспышками, я помню, что его не было почти сутки. Он все это время провел в карцере. После того как Тема заехал в камеру, я уже не спал, иногда только урывками получалось уснуть, когда методонщика выводили на час или два и он не орал. Непонятно было, что происходило в это время с ним, так как он в это время не был в карцере. Скорее всего, его вмазывали чем-то и потом снова запускали к нам в камеру. Этот дискретный сон и бдение ночью на пальме (втором ярусе шконки) привело к тому, что когда настала моя последняя ночь в камере, я уже очень плохо соображал, я только понимал, что мне надо досидеть эту ночь и не спать. Потому что если я засну, то со мной можно будет сделать все что угодно. Я считаю, что это была пытка со стороны ментов. Когда я эту историю рассказал одному из знакомых адвокатов, который сам сидел несколько лет, он мне так пояснил: «Скорее всего, менты просто проверяли тебя на прочность. Обычная история для России». В гробу видал я такие проверки.
И Зурик должен был выйти из камеры в час ночи, мне после этого оставалось досидеть ночь и полдня до 17:00. Но я уже сомневался, что переживу эту ночь, если его опять забросят в камеру. Тем более один на один. И тут была уже такая дилемма: либо его бить и при этом попасть на реальный срок, а не на сутки, либо непонятно, что эта скотина сделает со мной или что ему сказали сделать, обещая, скорее всего, укол после этого. В ночь перед этим мне стало уже плохо с сердцем, но вызывать скорую после такого количества раз, когда ее вызывали для Темы, было нереально. Поэтому мне Зура дал просто валидол и я более-менее отошел. (Чтобы вам понятнее было, как это выглядело, вот клип из кинофильма «Зеленый слоник», только в моем случае этот мудак был еще и агрессивный, а так ситуация один в один и бить мне его было нельзя.)
Мы обсуждали с Зурой, что если он выйдет, то пусть передаст моим друзьям, что здесь происходит, и если я не выйду в 17:00, то пусть бьют тревогу.
Зурику оставалось до выхода из спецприемника часа три. Он мне говорил: «Димчик, Димчик, я не знаю, как ты переживешь эту ночь…»
И тут нам завели еще одного пассажира, назову его Купольный, потому что он был весь в татуировках, в куполах. В татухах с перстнями были также его руки. Он был худой, высохший, типичный зек, как он потом рассказал, из своих 37 лет отсидел 18, начиная с малолетки. Он зашел, скромненько протянул руку и мне, и Зуре. Мы его посадили к столу, накормили, напоили тем, что у нас было. Он был в какой-то куртешке, тренировочных штанах, белых грязных носках и резиновых тапочках. То есть он так и ходил на свободе, как и в камере. Как только он снял футболку, сразу видно стало, сколько он отсидел. Все его тело было в тюремных татуировках. Я не знал, что думать, то ли его заслали, чтобы помочь нашему животному, то ли он тут действительно случайно. Сказал он, что уже два месяца на побережье и его постоянно менты прихватывают и дают по двое-трое суток ареста. Типа в крайний раз он выпил пива, к нему на вокзале подошли менты и после обезьянника он поехал к нам за нахождение в нетрезвом виде в общественном месте. Не знаю, может быть, и так. Но он мне задавал довольно странные вопросы. Когда я рассказал ему, за что меня посадили, он спросил: «А второго, с которым ты был, отпустили?» Но несмотря на мое спутанное сознание, я четко фильтровал, что я говорил. Только в моем деле были сведения о том, что якобы со мной на пикете был второй человек, на основании чего меня и упекли, но весь прикол в том, что не было этого второго человека, и этот парень не мог узнать это, если бы не был знаком с моим делом.
«А с чего ты взял, что был какой-то второй?»
«Ты сам сказал».
«Нет, я не говорил такого».
Потом был еще момент, когда менты все время пытались узнать, где я живу в Сочи. Но я всегда им говорил, что живу у друзей. Много ко мне было подходов на этот счет, и я всегда говорил одно и то же. И тут этот в такой же манере задает вопрос невзначай: «В каком районе, ты говоришь, в Сочи живешь? В Завокзальном?»
«Нет, я такого не говорил».
«А где ты живешь?»
«Да так, по друзьям, как и ты».
Мое спутанное сознание на тот момент и эти вопросы привели меня к уверенности, что его менты тоже подослали. Я поделился этим с Зурой, тот начал мне говорить, что нет, он нормальный, наоборот, держитесь вместе, когда животное снова запустят, он тебе поможет. ЗК нервно наблюдал за нами и постоянно почесывался, то лодыжки, то руки. Вообще те, кто много сидел, очень странно заламывают конечности, когда спят или сидят, их руки и ноги принимают такие позы, что даже это выдает, сколько лет и в каких условиях они содержались. Потом Зуру отпустили. Мы на какое-то время остались с Купольным один на один. Я его спросил: «Ты хороший человек, ты мне поможешь?» Он занервничал, зачесался и сказал: «Все будет ровно, не переживай».
Потом завели Тему. Он улыбнулся мне мерзкой улыбочкой с порога. Был в благодушном состоянии, похоже, его вмазали менты. Он сразу попытался закорешиться с Купольным. Я видел, как они стукнулись кулаками друг с другом и и Тема ему подмигивал. Тот старался не смотреть на меня и отворачивался постоянно. Потом Купольный постучал в решку, на его стук сразу отозвались и нам принесли в камеру сигареты и чай. Такого не было раньше, это тоже мне показалось странным. Мы сели пить чай, после того как я его попил, сознание мое стало отъезжать и мне показалось, что в чай что-то подсыпали, чтобы меня расслабить. Я залез на пальму и взял в руки железную ручку. Буду отбиваться. Сознание отъезжало, я сел по-турецки и так меня было никак не достать снизу. Взял книгу и уставился в нее. Купольный залез на свою нижнюю шконку, отвернулся и сделал вид, что спит. Я у него спросил: «А ты не боишься, что он тебя обоссыт?» Тот сказал: «Нет».
Тема тоже лежал на нижней шконке подо мной и спал или делал вид, что спит. Потом, как всегда, он начал ворочаться: встанет, ляжет, поорет. Потом встал в трусах, свет дежурный специально выключил. Зек накрылся одеялом с головой и только было видно, как он там шевелится под одеялом, не знаю, что он там делал, но одеяло прям ходуном ходило. Так я сидел полночи примерно. Тема то подходил к моей шконке, улыбался, приспускал трусы и делал вид, что будет ссать на мою шконку, я выставлял ручку вперед и он отходил. Так продолжалось очень долго и беспрерывно. Он иногда ложился и, видимо, ждал, что я усну. Но я был на стреме, и хотя сознание несколько раз уходило, но падающая книжка меня приводила в чувство. Потом Тема подошел к двери, где было мусорное ведро, и стал ссать прямо на дверь. Я был уже в психозе и начал орать: «Начальник, сука, дверь открой!!! Выведи этого ган**на. Уберите его отсюда!!!» Купольный взял тапок и дал Теме по лицу, потом, когда тот упал, пнул его под жопу. По идее, по понятиям, это все равно что опустил его. Но с другой стороны, он сам себя опустил, когда ползал под шконками, когда ел с пола и когда ссал в камере. Тема пополз к выходу к месту, где он нассал, и лег там. Купольный соединил проводки сигнализации — и тогда по всему этажу пошел резкий звук. Менты открыли дверь, я заорал прямо в продол: «Давайте меня в карцер, я лучше там свое досижу, не буду с этим животным в одной камере досиживать!!!» Это слышали во всех камерах, как оказалось потом. Но менты забрали тихого уже Тему, обоссавшегося, в одних трусах. И унесли его в карцер. В камере стоял острый запах мочи, опять все было разгромлено. Зек посмотрел на меня и сказал: «Поспи хоть немного». «А если я засну, а его опять заведут в это время?» Я понимал: если засну, меня уже не разбудит ничто. И я так и просидел до утра с ручкой и книжкой.
Начальник на обходе посмотрел на меня улыбаясь и сказал: «Ну ладно, переведу вас обоих в другую камеру. А тут пока приберутся.
Потом нам сказали: «Собирайтесь быстро!!!» И зек начал суетиться и собирать пожитки — все, что не было запарафинено Темой: мыло в упаковках, целые пакеты с пряниками, конфетами, туалетную бумагу, которая была в тумбочках. Мне было насрать на это все, но он сказал: «Ты че? Тебе, понятно, в 17 выходить, а мне сидеть еще здесь! Давай, помоги все собрать». Я на автомате начал собирать все, что было пригодно к выносу из этой разгромленной камеры. Мы собрали пять пакетов разной еды и всякого другого барахла, скатали матрасы и лязгнула дверь: «На выход!»
Я еле протиснулся в щель и чуть не порвал все эти пакеты и матрас. Потом мы, пригнувшись, бежали по продолу, и нас закинули в камеру №10.
Там была чистая хата. В ней сидели два армянина, одному лет 50, другому лет 25. Молодой сидел под следствием уже не первый раз и был вроде под надзором, почему и попал на сутки. В тюрьме ранее он был дорожником (человек, который по дорогам передает из камеры в камеру малявы и подгоны с воли). Он рассказал нам, что этого Тему ненавидят уже все, кто находится в спецприемнике, и что нас считали страдальцами. И хотя мой зек отсидел там всего часов 10 с Темой, а я пять суток, я не стал ничего говорить. Тему вроде увезли в дурку и теперь ему трудно будет оттуда съехать, но не знаю, может, менты специально распускали такие слухи, а сами где-то заныкали его. Парень сказал, что у них освободилось ночью два места и он сам попросил ментов страдальцев перевести к ним в камеру. Второй армянин был на редкость спокойным и молчаливым. Мы позавтракали, нам дали покурить. Я залез на пальму и практически не поднимаясь проспал до 16:00, через час было уже выходить. Зек тоже спал на своей шконке, не просыпаясь.
Я очень нервничал за 20 минут до того, как меня должны были отпустить, так как боялся, что менты в последнюю минуту принесут мне еще какое-нибудь постановление или заявление от Темы. Но все обошлось, я поблагодарил пацанов за теплый прием в хате, потом поблагодарил Купольного, ведь несмотря ни на что, он все-таки разрулил ситуацию. Да и в любом случае, ему еще было сидеть здесь. Пообещал им купить сигарет, так как они были на морозе. Дверь лязгнула и меня с матрасом опять пропустили в образовавшуюся щель. Думаю, выглядел в этот момент, мягко говоря, не очень. Потом все размоталось в обратном направлении, я зашел в каптерку, кинул на пол грязный матрас, мент долго сверял фотографию в паспорте с тем, что он видел перед собой. Наконец, удостоверившись, что это я, а не кто-то другой, дал мне мою сумку. Я даже не стал смотреть, что там было по описи. Меня выпустили наружу, я пошел к проходной, за ней стояли ребята из штаба Навального и встречали меня.
Я сразу побежал в ларек и купил пацанам пять пачек «Явы», сбегал на проходную и передал для хаты №10. Так закончилось мое кратковременное пребывание в аду.
