18+
Два года побоев и принудительного труда, мать-инвалид, тюремное заключение и алкоголизм — корреспондент Daily Storm Алексей Жабин съездил в Поволжье и записал историю бывшего раба и его владельца
***
— Били, и не раз. Да. Угрожали. Болото у нас есть тут, говорили: «Отвезем, закинем, никто тебя искать не будет». Денег не платили, ничего, только шабашками своими жил. Заставляли работать. Они пользовались этой, как его, безысходностью. Пользовались, что нам некуда было пойти. Там были действительно как в рабстве, — говорит нараспев Денис Смирнов, стоя в обшарпанном коридоре хрущевки.
В квартире только один новый предмет: большой плоский телевизор в гостиной, который показывает сериал «След». Около видавшей виды двери в спальню трется серый четырехмесячный котенок. За дверью лежит мать Смирнова. Она почти не встает с кровати, Денис один ухаживает за ней. По его словам, их с матерью-инвалидом около двух с половиной лет держали в трудовом рабстве.
В XXI веке проблема рабского труда никуда не ушла. По данным ООН, на сегодняшний день более 40 миллионов человек по всему миру находятся в рабстве, около 800 тысяч из них — в России.
Сейчас не встретишь людей в кандалах, которых с надсмотрщиками везут через океан на сахарную плантацию. Вместо заковывания в цепи у людей отбирают документы и телефоны, запугивают или обманывают и заставляют работать за гроши или за еду. Методы принуждения к труду изменились, но насилие или угрозы его применения никуда не делись.
Чаще всего в рабство попадают люди в уязвимом положении: бездомные, зависимые, одинокие пенсионеры и люди без средств к существованию. Их легче обмануть, запугать и заставить работать.
«Поначалу вроде ничего было, а потом все хуже и хуже»
Денис Смирнов родился и вырос в Пучеже. Этот городок стоит на берегу Волги, ровно между Иваново и Нижним Новгородом. Даже в выходной день на улицах Пучежа пустынно. Тишину нарушают только глухо сигналящие прохожим машины, в ответ пешеходы приветливо машут им рукой. В Пучеже живут шесть тысяч человек, большинство из которых так или иначе знают друг друга.
Центр города быстро остается позади, и монументальные советские постройки сменяются частными домами и хрущевками. Волонтеры «Альтернативы», матерясь, пробираются сквозь белоснежные сугробы. Их работа — помогать людям, оказавшимся в рабстве. Периодически волонтеры работают вместе с полицией и пытаются поймать рабовладельцев с поличным. В некоторых случаях они помогают людям восстановить документы и вернуться к нормальной жизни, а если жертвам угрожает опасность, перевозят их в другие регионы. Находят жилье и нормальную работу.
— Вот она, настоящая Россия! Погоди, дай сфоткаю! — говорит один из них. — Да блин! Подожди!
— Вот чего ты тут не видел? Обычный городишко. Нам нужно сегодня многое успеть. Может, ментов застанем, узнаем, чего да как, — отвечает старший.
— Да че ты! Все успеем. Сфоткать тоже нужно.
— Пошли быстрее. Нужно ментов застать... Блин, не могли они нас подождать, прежде чем вызывать их?
В подъезде стоит резкий запах кошачьей мочи. Дверь открывает улыбающийся Денис Смирнов. Полиция уже уехала, но взяла заявление, что пенсию матери-инвалида Смирнова хозяева забирали себе. Денис принимается рассказывать свою историю:
— Я сел, потом в 2017-м маму машина сбила. Вроде как не нашли, кто. Вот когда освободился — получается через год, — наш дом уже все, жить было негде, — рассказывает Смирнов, сцепив большие красные пальцы в замок.
— За что сидел?
— Кража. Цветмет, да, — смеется Денис. Он одет в серый синтетический свитер с высоким горлом и черные зауженные штаны. Немного сутулится, как бы стесняясь своего высокого роста.
— А что с домом было?
— Он развалился уже тогда, идти было некуда. Мне подсказали, что могу у Ибрагимовых работу и жилье найти. Они не отказали, поселили у себя, я работал у них. Потом я маму забрал из дома престарелых — я спросил, они добро дали. Поначалу вроде ничего было, а потом все хуже и хуже.
У Дениса светлые волосы, стриженные под горшок, и широко расставленные яркие голубые глаза. Он часто моргает и, задумываясь, рассеянно смотрит в одну точку. 29-летний Смирнов искренне и наивно улыбается. На длинном прямом носу виден незаживший синяк. На припухшем лице — белые и красные пятна.
— Что было?
— Работы становилось все больше и больше, а денег не платили. Сначала была какая-то мелочь, тысячи полторы-две в месяц. Жил только благодаря шабашкам — построить что-то или дрова нарубить. Ибрагимовы давали шабашки. Как я маму забрал — отдал им все документы ее. Они сказали, что оформить хотят. Прописку сделали, но документов и денег я с этого дня не видел. Пенсию ее по инвалидности забирали себе. Угрожали постоянно, ехать некуда было. Они пользовались этой безысходностью как бы…
Смирнов крутит телефон в руках. Ему сложно формулировать предложения, и он замолкает на середине, пытаясь собраться с мыслями. В эти моменты он опускает глаза и крепко сжимает в руке мобильник.
— Если я не работал, то они выгоняли уже, — продолжает он. — «Не хочешь работать — уходи, не нужен нам такой». Избивали так, хорошо, до крови. Рамиль с пасынком. Последний раз было — проспал какие-то полчаса. Они приехали, ни слова не выслушали, начали избивать. Рамиль даже слушать не стал. Я, конечно, многое у них там сделал, но практически ни копейки с этого не видел. Трудился много. Строил, на поле работал. Ну и дрова, по хозяйству. У Рамиля там ферма, скотина, трактора. Соседи знали, что я у них, и сколько раз мне говорили: «Уходи». Я с первого года думал уйти, а некуда было. А в начале этой зимы дед пришел к ним тоже, работал со мной и жил. За первый месяц ему заплатили, а потом тоже перестали. Дед сбежал, а я уже потом.
Денис никогда не выезжал за пределы Ивановской области. Там же окончил школу и ПТУ. Даже колония, где сидел Смирнов, находится недалеко от Пучежа. Когда волонтеры предлагают ему поехать в другой регион на работу и дать ему и матери временное жилье, он отказывается, активно качая головой: «Не-не, да уж вроде как здесь привыкли. Я уж как-нибудь здесь».
— А как сбежал?
— Я строил Анне Александровне беседку. Рамиль меня поставил делать, денег не заплатил. Она узнала про все это, помогла квартиру снять. Как бы сняли, три дня вещи ночью перевозил на квартиру, а потом забрал маму и уехали.
— Пытался документы вернуть?
— Ходил к Ибрагимовым, думал спросить, что с мамиными документами. Они сказали, что паспорт мне мамин отдали. А они не отдавали. Ты, говорят, пьяный был, мы тебе отдали, а ты утерял. Если ты заявление свое заберешь, мы разговаривать будем по-другому. А если не заберешь, значит, мы тебе отдали, а ты пьяный был. Когда работал, они мне предлагали выпить. Ну я и выпивал. Не всегда пил, но были моменты, да. Им было выгодно так, проще, — оглядываясь, говорит Денис.
«А кто его искать-то будет?»
Выходим от Дениса Смирнова и по сугробам идем к Анне Шумановой. Волонтеры приободрились и подкалывают друг друга:
— Ты думал, почему тебя взяли сюда? В рабство тебя продадим за три тысячи, поедем после визита к женщине знакомить тебя с хозяином новым, — шутит старший.
— Отвали, тебя бы куда-нибудь продать, — отвечает его напарник.
— Мда, шутки у вас, конечно, огонь, ребята! — мрачно заявляю я волонтерам. Впечатление от истории Смирнова еще не прошло.
— Работа у нас такая, вот и шутки такие.
Денис строил Анне Шумановой беседку. Она случайно узнала, что Смирнова удерживают и не платят деньги. Говорит, что не могла пройти мимо: «Я вижу, что за мальчиком уход нужен. У меня самой четыре сына. Материнский инстинкт сработал, что ли?»
Шуманова родилась в Пучеже, но сейчас живет в Подмосковье, а в городок с детьми приезжает на лето. Она спокойно рассказывает: «Он только моему сыну сказал, что его били. Долго не брал трубку. Я переживала, когда дозвонилась ему по видеосвязи и увидела сама, как сильно его избили». После этого Анна сняла Денису квартиру. Нашла волонтеров из движения «Альтернатива», поговорила со знакомым участковым и составила за парня заявление в полицию.
— Денис выпивает?
— Да. Летом очень сильно пил. Я еще тогда у Ибрагимовых спросила: «А что это он у вас так выпивает сильно?» А мне Рамиль сказал: «Нам лучше, когда он пьяный». Сейчас Денис уже неделю держится. Генетика, конечно, у него хромает. Мама у него пила, из-за этого попала под машину и стала инвалидом. Но это не от хорошей жизни. Меня поражает равнодушие местных: все знали, что он раб, и никто не помог. А полиция? Они тоже знали. И даже когда он подал заявление, просили забрать его.
Шуманова переживает за Смирнова как за родного сына.
— Вы же понимаете, что Денису еще жить в этом городе? Тут нужно максимально аккуратно все делать. Приехали, шухер навели, а людям дальше жить здесь, — говорит она волонтерам «Альтернативы» на кухне пучежской квартиры. — Ему же угрожали, что в болото скинут! А кто его искать-то там будет?
Алексей Никитин работает в «Альтернативе» с момента ее основания в 2011 году. Он рассказывает, что дела, подобные случаю Смирнова, очень сложно доказывать.
— Уже много времени прошло с того момента, как он сбежал, — говорит волонтер. — Если бы с поличным с полицией его вытащить, то было бы больше шансов. И документы матери найти, и доказательства собрать. Те же побои... Смирнову повезло, у него есть свидетель. Дед этот, который работал с ним. Даже на каком-нибудь кирпичном заводе редко находятся свидетели, готовые подтвердить, что человек действительно там работал и его как-то обижали. А дед готов дать показания. Такие дела редко заводятся. Проблема в том, что у правоохранительных органов есть простые критерии: например, если человек заперт на каком-либо пространстве, то тогда дело можно возбуждать. Когда они берут какой-нибудь работный дом, где действительно удерживают людей и под конвоем на работу водят, то проблем нет. А если такой жести нет, они говорят: «Как нам доказательную базу-то собирать? Это очень сложно доказывать». А тут вот и много времени прошло, и Рамиль отрицает все. Хотя в классификации ООН все эти вещи, которыми мы занимаемся, давно описаны. Про запугивание, психологическое давление, даже про обещание зарплаты и то, что человека обманом удерживают. Но для правоохранительных органов это слишком тонкие вещи.
«Он мне помогал, а не работал»
— Так, ну тут все понятно. Мы в ментовку сходили, заявление о рабстве принято, о побоях принято, о пенсии матери тоже, — говорит один из волонтеров.
— А с Рамилем побеседовать? — спрашиваю я.
— Да что беседовать? Он либо не будет с нами говорить, либо все отрицать начнет.
— Вы как хотите, я поеду. Нужно его версию узнать.
Садимся в такси и едем в пригород Пучежа. Городские здания резко сменяются полем и обычными деревенскими домишками. Нужный нам стоит у дороги, рядом с ним — полицейский пазик.
У Рамиля Бадыкова и его жены Веры Ибрагимовой в Пучеже свое хозяйство и два дома. Вера продает молоко, Рамиль работает в поле и берет заказы на строительство.
Он стоит во дворе своего дома. За спиной Рамиля — заснеженное поле и несколько тракторов, засыпанных снегом. У его ног бегает большая мохнатая собака и лает, не переставая. Пахнет навозом и весной. Бадыков одет в затасканный рваный рабочий бушлат и черную синтетическую шапку. Он невысок, на узком худом лице — маленькие живые глаза. Ими он пристально вглядывается в лицо собеседника. Бадыков только что вышел из полицейского пазика и теперь рассказывает свою версию.
— Ни грамма, никто его не удерживал! — с напором говорит Бадыков, наклоняя корпус вперед. — В этом доме удерживали? Я с ним близко срать не сяду. Он когда с зоны освободился, пришел ко мне на поле. Попросил пустить к себе — у меня еще один дом есть. «Пусти пожить, иначе сопьюсь и пропаду». Я помог. Денег дал, продукты купил, прописку сделал. Попросил он и мать забрать из дома престарелых. Не вопрос! Тоже забрали, прописали. Он за это мне помогал немного по-хозяйству. Его документы никто не забирал, он свой паспорт самолично отдал. Он тогда выпивал сильно, говорил, что потеряет. Мол, сохраните у себя. Мы сохранили. Матери его документы, когда оформили, лежали у нас.
— Сильно бухал он?
— Блин, не хочу плохо говорить про него. Он вот только сейчас мне нехорошо начал делать. Что-то там на меня катить. Дружили, работали поровну, — улыбается Бадыков.
— А документы матери?
— Он пришел пьяный в дупель. Говорит: «Хочу по-своему жить!» Без вопросов, отдал ему все документы. У нас они были, мы на эти деньги содержали его мать. Ему, кстати, что-то с этих денег тоже давали. Вы что думаете? Что я за свой счет содержал бы ее? У нас тоже доходы небольшие. А он забрал все.
— Денис говорит, что вы били его.
— Упаси бог! Никто его не избивал. То, что на носу, — это когда он уходил. Это он с тем дедом, который еще у меня жил. Они там в другом доме насинячились, подрались, чуть поножовщину не устроили. Мы их растащили. Я понятия не имею, что у него за гематома. Я вот как раз это объяснял полиции, мне скрывать нечего. Я Денису за работу не платил, он мне помогал, а не работал. Когда он просил денег, я давал ему. Когда на шабашку к Анне этой ездили, подели честно на четверых. Спросите, никто не даст соврать! — с напором говорит Бадыков, не вынимая рук из карманов. — Он тут сам ко мне недавно приходил. Говорит: «Возьми меня на работу, прости. Я заявление заберу, а ты возьми на работу». Я ответил: «Иди куда шел. Не нужно мне таких работников, будем разбираться по заявлению!» Это он вот с этой женщиной связался, Анной. Она не очень надежная. И вообще, я в интернете видел, что она там на детей какие-то пожертвования собирает, сомнительная тема такая. Денис бы сам вас не позвал, не мог, человек он не такой. Он всего боится, особенно ментов. Какое рабство, вы чего! Зайдите в любой колхоз — там везде так получается. Если человеку что-то там не доплачивают, так это он свой вольный выбор сделал. Рабство — это когда в кандалах ходят, людьми торгуют.
«Аргументы про «сам паспорт отдал, он у нас не работал, а помогал» — абсолютно стандартные отмазки, — говорит Алексей Никитин. — От Дагестана до Карпат у всех рабовладельцев абсолютно одинаковые песни. Что в трудовом рабстве, что в нищенском. «Да мы его пьяного на улице подобрали, да мы его кормили и одевали, он даже на нас не работал». Правоохранительные органы не любят такими делами заниматься. Это как дела о семейном насилии. Есть муж, есть жена. Его слово против ее слова. Здесь главное — обеспечить жертве безопасность, а потом уже разбираться».
Участковый, возбудивший дело об избиении Смирнова, отказался разговаривать с корреспондентом Daily Storm.
Во время подготовки статьи ее герои написали друг на друга заявления. Ибрагимовы и участковый — на Шуманову и Смирнова за угрозу жизни и о защите чести и достоинства, Шуманова — на Ибрагимовых за клевету. В управлении Следственного комитета заявили, что начали проверку по делу Смирнова.
***
Денис сидит на скамейке пучежского отдела полиции. Над ним стоит грузный капитан и безучастно спрашивает, когда Смирнов подал заявление о рабстве. Денис нервно сжимает большими руками телефон, закусывает губу и часто моргает, пытаясь вспомнить, когда это было. С трудом называет число, капитан уходит проверять, приняли ли бумагу. Смирнов нервно смотрит по сторонам.
— А дальше что делать собираешься?
— Че-то думать нужно, работу искать. Работу надо искать обязательно, — задумчиво отвечает Смирнов.
