18+
Уж сколько раз твердили миру, что наркота гнусна, вредна. Нам кричат об этом буквально из каждого утюга. Что толку? Количество наркоманов с каждым годом растет. Кот Васька плут! Кот Васька нарк! Он порча, он чума, он язва здешних мест! (А Васька слушает, да ест). Топорной стигматизацией торчков тоже ничего не добьешься. Нужен другой подход.
Социальная реклама в таком виде, как она есть сейчас, воспринимается как нафталиновый бубнеж старичья на лавке. Когда подростком я начал покуривать сигаретки, маман заспамила мне почту ужасающими рентгенами легких курильщика. Толку — ноль. Зато когда у меня появилась одышка — я задумался. Когда мой кореш бросил курить, чтобы не умирать на футбольном поле, — крепко задумался. Мораль проста: мы помозгуем над чем-то только исходя из личного опыта либо из опыта соплеменников. Глупо это или нет — вопрос десятый. Но так мы устроены.
Уголовное право над головой и нравственный закон внутри меня не позволяют рекомендовать вам накопление собственного наркотического экспириенса. Поэтому я предлагаю ознакомиться с отдельными эпизодами из опыта других. Четверо молодых людей рассказали мне на условиях анонимности о своих бэд-трипах. Это честные нарративы о тех моментах наркотического опьянения, когда кошмарит так, что начинаешь неистово молиться Богу о спасении, скрючившись на полу, точно дождевой червь.
Мы сторговались за пять порций грибов в три раза дешевле, чем хотел хитрый балиец. «Не ешьте вечером, — бросил он нам на прощание, — будет темно, непременно словите бэд».
«***** это все», — сказал я тогда сотоварищам. Мы триповали, лежа у бассейна в шезлонгах, устремив взор на пурпурное зарево заката. Спустя примерно 30 минут после старта я увидел на небе дракона. Почти сразу появился второй. Я прекрасно понимал, что этого не существует. Изображения менялись, гипнотизировали, и в какой-то момент я заснул.
Сначала была пустота, но потом ее разбавили фиолетовые брызги. Они били в глаза, взрываясь вокруг снова и снова. Я чувствовал, что все уже не так хорошо. Внезапно услышал грохот, открыл глаза. В кромешной тьме сверкала молния, а тропический ливень бил мощными каплями по коже. Порыв ветра снес шезлонг, отнеся его к ограде. Кто-то орал мне в ухо: «Мы заснули, на улице гроза!» Забежав в виллу, я сразу упал на диван. Было страшно. Я не понимал, где заканчивается реальность, а где начинаются грибы. Нужно было нащупать что-то настоящее, что-то материальное. Диван был пухлым, пальцы проваливались в него, лучше не становилось. Я чувствовал себя запертым не в ситуации, в которой оказался, а в своей голове. Под очередной раскат грома в доме вырубило электричество. Меня затошнило еще сильнее, живот пожирал сам себя, я чувствовал отравление. Порывы ветра долбили металлическую изгородь. Стоял грохот, как в наковальне. Примерно тогда я впервые покинул тело, вылетев на улицу. И тогда же я впервые увидел их. Главный страх моего детства — змеи. Меня начало трясти, я почувствовал судороги. Кровать была насквозь мокрой от пота. Я мечтал вырваться из этого, но каждая судорога возвращала обратно. Ко мне ползли сотни змей. Они извивались на моей груди и впивались в кожу. Обвивали ноги, руки. Я прекрасно понимал, что их не существует, но что с того? Каждый укус, десятки вонзавшихся в меня зубов — боль была настоящей.
Я ощущал, что не доживу до утра. Молил Бога о смерти, лишь бы это все прекратилось. Осознавал нереальность происходящего, в то же время не мог не видеть изнанку мира, кишевшую гнидами. Укусы не прекращались.
«Господи, — прошептал я в кромешной тьме. — Я не могу, я так больше не могу. Помоги мне».
У моего бывшего молодого человека была днюха. Он собрал большую компанию, и мы поехали к нему на дачу: хлестануть пивка, на гриле чего-нибудь пожарить. Весь день мы выпивали и уминали мяско. Ближе к вечеру подморозило, и все собрались в гостевом доме. Выпивка заканчивалась — решили перейти к косякам. Я хапнула, кажись, не шибко много. И сразу же меня разразил жуткий кашель.
Балуюсь травкой класса с девятого и никогда бы не подумала, что от нее может стать настолько херово. Откашлявшись и выдув литр воды залпом, я сразу начала ловить бледного. Все виделось мне в каком-то зеленом цвете, будто в матрице. Я стояла в проходе, не в силах пошевелиться. *** его знает, сколько я так простояла. Ко мне подходили, спрашивали: «С тобой все в порядке?» Но челюсть отказывалась двигаться. Нечеловеческих усилий мне стоило легонько кивнуть: «Все all right, ребята».
Сердце бешено колотилось, меня трясло. Я не понимала, где я нахожусь и что это за люди. Они воспринимались как какие-то голограммы. Прислушиваясь к сердцу, я решила, что сегодня точно откинусь. Тук-тук-тук-тук! Просто не выдержу. Доползла до дивана. Старалась не закрывать глаза — тогда точно бы подохла. В какой-то момент я узнала в голограмме, сидящей со мной на диване, именинника.
«Слушай, мне ******. Ты как?»
«Мне тоже ******».
Стало полегче. Хотя сердце все еще выскакивало, тело перестало так колбасить. Я добралась до лестницы, ведущей на второй этаж дома, и засела там до утра. Окаменевшая, как горгульи собора Парижской Богоматери.
Кина не будет. Я хотел обратиться к одной героинщице, а по совместительству — молодой матери, с просьбой поведать свою историю. Ей явно есть что рассказать. Даже имя ее сына — Гера — это неприкрытый оммаж культовому наркотику 90-х.
Оказалось, что месяц назад она ширнулась кетамином и изрезала себе лицо канцелярским скальпелем. Нельзя сказать, что каждый подсевший на иглу непременно почикает себя. Безумец и абсолютно трезвым на многое горазд. Но есть один нюанс: кетамин заметно снижает болевой порог. Сложно остановить себя, если не чувствуешь боли. И все бы ничего, но королева героинового шика сняла это действо на видео и выложила в Сеть. Сейчас она откисает в психушке. Другие подробности мне не известны. В любом случае показательная короткометражка.
Мы с подругой планировали употребить и сразу двинуть на рейв. Ближе к началу выяснилось, что движуху отменили. Решили юзануть у меня на кухне. Все сделали, подрубили радио Record. И полетели. Динамичный музон, красивая девочка рядом. Мы особо не контролили себя и постоянно догонялись. Танцевали, языками чесали. Время неслось быстро.
Неладное я почуял, когда мы оба выглянули в окно и узрели османский полумесяц пугающе ржавого цвета. Он выплыл из-за многоэтажек и быстро-быстро понесся ввысь. Это крипово, когда Вселенная ускоряется вместе с тобой. Под утро у меня начались легкие галлюцинации. Понимания того, что передоз вступает в свои права, не было. Это забавляло: ускорился, так еще и визуалы подъехали!
Но овердоз недолго нянчился. Когда отлип от телефона, я (наконец-то!) обратил внимание на свое сердечко. Оно яростно пыталось достучаться до моего разума. Но было поздно. Почему-то я решил, что если перестану ходить, то сердце разорвется. Я наматывал круги вокруг стула, на котором сидела подруга. Спустя полчаса такого «Бенни Хилла» нас одновременно убило. Мы легли на кровать — и все. Сердца выскакивали из тел, виски оказались стиснуты титанически тяжелым прессом. Мы молча лежали, отчетливо осознавая, что это конечная. «Забавно, на меня пауки ползут», — только и смог я вымолвить за несколько часов смиренного ожидания смерти.
Я увидел лицо Будды в цветочной вазе. Страха смерти не было, просто очень обидно умирать вот так, в расцвете лет, так ничего по-настоящему не сделав на этой планете. Жил грешно, умер смешно. Когда стало совсем херово, заснул на пару часов. Проснувшись, я просто возрадовался тому, что жив. В сухом остатке заработал невроз сердца. Выработалась привычка держать правую руку на пульсе — так страшно опять вернуться в то состояние. С тех пор в завязке.
Эпизод №5. Вход в пустоту
Мной руководило желание улететь с чего угодно. Мне советовали разделить «молекулу духа» на половину, но я приняла все.
Там был какой-то экзотический микс психоделиков, я и сейчас не знаю, из чего именно. В этом пространстве я себя не ощущала. Находилась в чем-то другом. Не была собой, не была с кем-то, не видела комнату. Но я ходила по ней. И вот так неудачно сложилось, что, перемещаясь, я разбила гору стеклянных литровок. Чем дальше шла, тем больше разбивала. Я ходила по стеклу босиком, брала осколки руками. Боли не чувствовала. Я ничего не видела IRL, я смотрела свои «мультики». Меня перенесли в комнату, посадили в угол. Затем все, кто был там, покинули квартиру. Всего этого я не видела. Смотрела мультики, и мультики стали плохими.
Уродливые деревянные сценки. Слизь, грязь, землистые цвета. Кожа ощущалась так, будто трешься о доски с занозами. Мне все виделось, как я стою за дверным проемом, а за столом сидит семья. Кукольный дом с семьей кукол. Они ждут. Я должна зайти и осознать, что это мой день рождения. Вот только у меня не получалось. Это повторялось тысячи раз. Заводишь шкатулку, сцена повторяется. Повторяется и повторяется. Деревяшки со слезшей краской. Они начинают глядеть глазницами-пуговицами с невыносимым осуждением. Мне мерзко, тошно. И вот это чувство вины, что я испортила все, упала и сижу тут в крови — как идиотская марионетка без ниток.
Я не знаю, через сколько времени вошли санитары. Они влезли в трип как два огромных белых питбуля на цепи. Я хихикала от этой мысли, пока меня подняли, вынесли на носилках. Была глубокая ночь. Все прошло очень тихо. Меня зашивали без анестезии. Маску попытались надеть, но я этому противилась. Все это время я молча триповала. Pink Elephants on Parade. Картинки пролетали и стекали в пустоту. Ни боли, ни страха. Вантаблэк. Я отключилась.
Были последствия. Например, я везде видела косиножек. Ползли отовсюду, вылезали из ран своими тоненькими лапками. Оказалось, что это нить, которой зашили раны. Ну, я и вытащила всех «косиножек». И все время пыталась сбежать. Чуть кто отводил глаза, я убегала в любую сторону. Колотила по дверям. На мне был халат одноразовый. В бинтах и в халате. Меня завозят на коляске в лифт, я вырываюсь и убегаю на парковку босиком. Мне снятся больницы без дверей.
***
А в это время политики объявили борьбу с мифологической гидрой. А именно — с даркнетом, распространением и продажей в нем наркотиков. Решили провести полноценные парламентские слушания с участием МВД.
Только забыли товарищи взрослые о масштабах проблемы наркотизации, которые не ограничиваются одним «темным интернетом». Ведь о них (масштабах проблемы, имею в виду) говорит хотя бы тот факт, что мне не составило труда найти и опросить людей для этого материала. Эффективная социальная реклама нового формата — не видеоролик со шприцем, нарисованным в Paint. Это исключительно документальное кино.
