18+
Из музыканта Игоря Шарова мог бы получиться отличный шансонье. Яркий, брутальный, обладающий красивым бархатным баритоном, — кому как не ему петь про любовь, жизнь, ошибки и покаяние? Но судьба распорядилась иначе: артист после недолгого участия в группе «Лесоповал», создав затем свой сольный проект, выпустив три альбома и почти десяток клипов, поступил в Коломенскую православную духовную семинарию и готовится стать священнослужителем. «Все было, — говорит он. — И загулы, и духовные метания, но каждый раз, когда я оступался, Бог возвращал меня обратно. Ведь во всем в этом мире должен быть смысл. Ну выйдешь ты на сцену Кремля, ну получишь свой музыкальный трофей — а что дальше?»
Думаешь, проколол ухо — и сразу крутой?
Любовь ко всему духовному передалась мне по наследству. И отец (артист Ансамбля имени Александрова), и мама (участница Всесоюзного хора радио и телевидения) пели в церкви. Причем это было не как сейчас — какие-то бабушки, молодежь, зайдешь в храм — и противно слушать! Туда принимали с консерваторским образованием. А я маленький — с кем меня оставишь? Поэтому родители брали меня с собой. И вот так все детство: я помню, как был на отпевании патриарха Пимена, помню интронизацию святейшего патриарха Алексия II. Позднее папу пригласили петь в Донской монастырь, а меня, часто приезжавшего вместе с ним 11-летнего пацана, — помогать в алтаре. И уже через некоторое время я был иподиаконом наместника и подавал ему посох.
Все закончилось в 1999-м... 20 лет — и меня понесло в разные стороны. Ну ты представляешь: Depeche Mode, косуха, клипса в ухе, длинные волосы и мотоциклы. В общем, из Донского монастыря я ушел, причина на то — выпускные экзамены, далее вступительные, я много пропускал служб и был уволен. Это было наказанием, огромной потерей, и я оказался вне Церкви.
Так продолжалось года три: гулянки, тусовки и прочая чернота. Пока я случайно не попал в свой родной сельский храм на окраине Видного, на купола которого заглядывался еще в детстве. И вот по сей день я там, а уже незаметно 20 лет прошли…
Мы им «Смуглянку», а они хотят «Владимирский централ»
Когда я пришел в тот храм, Бог словно заново дал мне голос. Помню, сдаю экзамен в институте культуры, а преподаватель смотрит на меня такими удивленными глазами и спрашивает: «Ты что, берешь частные уроки?» «Нет, — говорю, — просто начал петь в церковном хоре». А уже через год меня взяли в Дважды Краснознаменный ансамбль имени Александрова! Сначала — присмотреться, что я собой представляю, потом — проходить военную службу, позже — как полноценного артиста. Тогда же в моей жизни стал появляться и шансон. Может, это где-то смешно, но когда мы выступали в горячих точках, бойцы просили порой не «Смуглянку», а «Владимирский централ», «Приходите в мой дом» или «А белый лебедь на пруду». Артисты надрываются под баян, а они им: «А спойте «Сингареллу! А спойте «Извозчика»!» Порой эти песни о жизни были там важнее и ближе классики, которую я обожал и обожаю. Но настоящий музыкант и певец обязан справляться, понимать каждый жанр песни и уметь исполнить в нужной манере.
Так и закрутилось: сначала я познакомился с композитором Александром Федорковым, который рекомендовал меня клавишником к Вике Цыгановой, а потом — с поэтом и основателем «Лесоповала» Михаилом Таничем. Правда, в саму группу я попал уже после его смерти, когда меня пригласила его супруга Лидия Николаевна и сказала: «Приходи! Будешь петь одну-две песни, а потом как пойдет».
«Бегут вагончики, а в них пацанчики»
Жалею ли я о той жизни? Ты знаешь, нет, потому что в этих песнях есть Бог. Да, это исповедь воров, но Танич писал не о ворах, он писал о душе. О переломанных судьбах, о жертвах того времени. Да и сколько было таких людей, кого сажали просто так: сосед позвонил — и за тобой тут же приехали. Поэтому нет, не жалею. Но мне было очень тяжело. Другие в 27 лет уже проходят и огонь, и воду, но я ведь был только-только после военного ансамбля, в котором пел про любовь к Родине. А тут — «Бегут вагончики, а в них пацанчики, / везут пацанчиков пилить баланчики».
Ну и по-человечески: трудно исполнять лагерные песни, если ты не сидел. А если ты верующий — труднее вдвойне. Переродиться в зэка, изобразить волчий взгляд, стать орлом — тем, кто уже все видел и ничего не боится... Для этого нужен очень большой талант.
Далее — сольный проект, концерты, полные залы. Все шло своим чередом — победы, новые песни. Помогали друзья и коллеги с репертуаром, начал писать сам стихи. Гастроли, интересные проекты, съемки. Но чего-то все время не хватало. Иногда сидишь в комнате, перед тобой 10 ваз, полных цветов, слышишь добрые слова от друзей и коллег о прошедшем концерте, читаешь отличные отзывы, а думаешь: и что же дальше? Кремлевский дворец собрать? Ну соберу когда-нибудь. И что дальше? Как в спорте новый рекорд своего рода, но там это, наверное, важнее. А придешь в храм, споешь службу, помолишься, причастишься — и идешь настолько наполненным, настолько одухотворенным, такая благодать! Такое счастье, идти пешком через поле от деревни до города, чувствуя неземную радость… И вот такой мост: сцена — клирос и алтарь. Туда-сюда…
Чтобы никто не сказал: «А вот ваш семинарист в клубах и ресторанах поет!»
Мне было далеко за 30, а я все еще не был женат, не понимал, куда идти и где я, где мое и в чем предназначение: петь Богу или петь людям. Личная жизнь не строилась совсем, и я отчасти задумывался: может, не зря я в детстве прикоснулся к монастырской жизни?
Я начал о многом задумываться. Захотелось поменять образ жизни. Оставил много лишнего и пустого — развлечения, шалости и какие то радости личные. Чтобы найти себя и прикоснуться к духовному образованию и уставу, я по благословению благочинного и настоятеля поступил на миссионерские курсы. А когда отучился там год, как-то все пошло в жизни иначе, и я встретил свою судьбу, ту, кого ждал и вымаливал. И в 39 лет я женился. Потом я решил окончательно для себя, что занимаюсь своим делом, настоящим, высоким, получил благословение на поступление в Коломенскую семинарию. Жена поддержала и всячески помогала. Сразу поступить не удалось. Мне дали год — подумать, окончательно укрепиться в вере и в выбранной дороге. И я благодарен за это ректору и митрополиту. Я пришел через год снова, и меня взяли на первый курс.
Сейчас я уже на втором. Параллельно пою в храме и в Хоре духовенства московской митрополии. Кстати, у нас в благочинии две группы, и многие отцы играют рокешник. Разумеется, с благословения. Так как мы не монахи, то имеем на это право, а музыка — это тоже проповедь, миссионерство и искусство, которое может быть на благо, приводит людей к Богу и вере.
Конечно, петь шансон в том виде, как это было раньше, я уже не буду. Но ведь есть такие прекрасные представители авторской песни, как Олег Митяев или Жанны Бичевская. Да почти у каждого артиста есть песни с духовной тематикой! А представители жанра шансон в этом вообще одни из первых, несут культуру и патриотизм, и многие выступали с сольными концертами в зале Церковных соборов в храме Христа Спасителя. Просто в наше время шансон — это человек в костюме на сцене, а не во рванье и блестках. Стоящий перед людьми с гитарой или микрофоном. Ему есть что сказать. То есть нормальный культурный исполнитель! А я решил для себя не выходить за рамки православной культуры, чтобы никто потом не сказал: «А вот ваш семинарист в клубах и ресторанах поет!»
Ну и, конечно, не зазвездиться. Хотя нам это не грозит. Если ты умеешь любить не только себя, не идешь по головам и, опаздывая на работу, не можешь пройти мимо бездомного щенка, пока его к кому-нибудь не пристроишь, эта история точно не про тебя!
Актеры и артисты поют в храмах, алтарничают, чтобы было откуда брать силы
Почему многие известные артисты уходят в храм? А тут все просто. Прожив жизнь и достигнув какой-то планки, они начинают задавать себе тысячи вопросов. Да, я на сцене. Но кому от этого хорошо? Принес ли я кому-нибудь добро? В чем моя сила?
Вот случился концерт в Кремле. Мне вручили букет роз. Я получил статуэтку музыкальной премии, а счастливым от этого не стал. И сколько бы они ни зарабатывали, приходит понимание, что счастье не в этом.
Это если про музыку, хотя можно взять и актеров: Дюжев, Мерзликин — у всех свои истории! Был у них прекрасный батюшка-духовник в нашем благочинии: отец Алексий Волосенко, служивший в Георгиевском храме деревни Мамоново. А Федор Добронравов с сыном? Они, я тоже знаю, часто алтарничают, прислуживают в храме, потому что понимают, что без веры им будет неоткуда брать силы. Я их всех очень уважаю и люблю, хоть и не знаком лично. А скольких я еще не знаю и не назвал… Один Петр Мамонов сколько привел людей к Богу! Его путь особенный и подлежит примеру.
Да и как не верить, когда всю жизнь нас сопровождают совпадения, которые мы списываем на удачу! Это Господь. Его помощь, его воля, его промысел. Но понять его мы не можем, не чувствуем, не ощущаем… Почему? Сердце закрыто. Бога можно чистым сердцем почувствовать только. И задача его очищать молитвой и добродетелью, тогда и совпадения и ситуации в жизни сразу станут понятными. Вот мать и отец. Они любят нас так же, как Бог, и они сердцем чувствуют, если грозит опасность ребенку. Через них Господь говорит и действует, потому что любовь — язык Бога. На языке любви Господь говорит нам. А где любовь — там нет гордыни и греха, нет коммерции и выгоды.
Очнулся на рельсах, а на меня мчится поезд
Было ли, что я сомневался в Боге? Нет, никогда. Сомнения были только в себе: если он меня не слышит, значит, я этого недостоин. Но каждый раз, когда я оступался, он возвращал меня обратно и являл мне самые настоящие чудеса.
Одна из таких историй произошла в 1999 году, когда я поступал в Университет культуры. Поступил. Из 200 человек взяли только девятерых. Но когда мы решили это отметить, так отравились водкой, что чуть не погибли.
Помню, что это было где-то в Люблино. Железнодорожный мост, гроза... Я пытаюсь довести одного из парней до электрички. Беру сначала его, ставлю в вертикальное положение. Потом — его вещи; он, естественно, падает. В результате мне стало так плохо, что я сорвался на рельсы, а когда очнулся — увидел, что на меня летит поезд. Люди на платформе кричат от ужаса. Тот мальчишка орет: «Игорек! Игорек, ты жив?» А я как ни в чем не бывало залезаю обратно на платформу, и на мне ни одной царапины. Как будто бы не было ни моста, ни падения.
Господь меня часто выручал и помогал во всем, оберегал и уберегал. Я больше не мог лезть на рожон. Господь дал мне попробовать многое — потешить самолюбие, испытать свои страсти. Но я травился, лечился духовно от них и сейчас иду служить Христу и Святой Церкви. Петь буду, выступать, концертировать по благословению правящего архиерея, ректора, благочинного и настоятеля храма, к которому я прикреплен для несения послушания и практики от семинарии.
