18+
Когда говорят о ведущем программы «Время» Игоре Кириллове, то всегда добавляют слово «настоящий». Необыкновенно интеллигентный, со скромной улыбкой и фирменным голосом, он никогда не кичился ни своей славой, ни знакомствами с людьми эпохи, но всегда очень остро реагировал на людскую боль. Хотя хватало и своей. Мало кто знает, что ему довелось пережить и жену, и сына, испытать разлуку с дочерью и долгие годы ухаживать за лежачей сестрой супруги, поскольку он считал, что это его долг. «На самом деле я такой же, как все, — говорил он. — Просто меня чаще показывают по телевидению». Мы собрали лучшие фрагменты его интервью, в которых он рассказывал о себе, о времени и о том, что же это такое — быть диктором.
Слова должны вырываться из сердца!
«Когда я только начинал работать ведущим, эта профессия считалась скорее условной. Дикторы были лишь на радио, железнодорожных станциях и аэровокзалах. Однако наше мастерство заключается не в том, чтобы зачитать текст, который принесут. Речь должна вырываться — из сердца, из души, из мозга... Человек должен думать, а не просто говорить! А то, что произносится сегодня, зачастую очень пустое. Оно не наполнено пониманием и оценкой. Я не говорю о каких-то чувствах и прочем, нет. Я хочу, чтобы ведущий очень четко давал свою гражданскую, человеческую оценку тому факту, о котором он говорит».
Бесит, когда на телешоу обсуждают что-то личное
«Меня очень бесит, раздражает, убивает, когда идет разбор каких-то очень личных проблем, о которых раньше даже было стыдно говорить вслух. Мне кажется, что это время лучше занять хорошей картиной, проверенной десятилетиями, а у нас, я знаю, в архивах очень много замечательных фильмов!
Если говорить о рекламе, то я вообще не могу вспомнить ни одного ролика! Знаю только, что «Мезим» для желудка необходим. Но особенно поражает, что даже мой очень любимый профессор Беляев, синоптик на НТВ, чтобы успеть ее озвучить, говорит так быстро и громко, что я не усекаю, какая же погода будет завтра в Москве. В одно ухо влетает, а в другое вылетает.
По-моему, это уже общая тенденция: «Давай, скорее говори, там рекламу надо подать!» И все в таком безумном, рыночном, базарном темпе жизни, проглатывая слова. А главное, что и мысли проглатывают. Вот самое страшное! Даже наши бедные спортивные комментаторы, которым в программе «Время» доставалось лишь три минуты, старались никуда не торопиться. Ведь лучше сократить текст, чем быстренько-быстренько его проговорить.
Нас учили сразу выбрасывать из головы все неприятное
«Неловкие ситуации были и у меня. Но это такая профессия. Такая работа. Нас еще с молодости учили сразу выбрасывать из памяти все неприятные факты. Жить и работать дальше.
Например, 1 сентября 1983 года, когда был сбит корейский Boeing, я должен был зачитать честное и откровенное признание ошибки советской ПВО. И вот в тот момент, когда я уже сидел в студии, туда вбежал взмыленный выпускающий редактор и начал махать руками. Через несколько секунд передо мной лежало уже другое сообщение. Посмотрев первые и последние строчки, я обомлел: оно изменило свою суть на 180 градусов!
Стране раскрыли правду лишь спустя 20 лет... И все это время истину знали только несколько человек, включая меня».
Когда хотелось уйти из «Времени», я читал Салтыкова-Щедрина
«Однажды, когда я хотел бросить все и уйти из программы «Время», председатель Гостелерадио Сергей Лапин порекомендовал мне приобрести впервые выпущенное на тот момент полное собрание сочинений Салтыкова-Щедрина. Что я и сделал. И многоплановость и мудрость, заложенная в языке этого автора, полностью изменила мое отношение к профессии! Главное, что я вынес из его произведений, — что «человек говорит об одном, думает другое, а произносит третье». Именно так я и начал относиться к официальным сообщениям, которые мне приходилось зачитывать, и стараться находить в них то зерно, ради которого они создавались».
Во время парада на Красной площади всегда дежурили снайперы
«Наша профессия не только сложная, но и опасная. Например, когда я вел парад на Красной площади, то наш пункт находился в ГУМе и я наблюдал за происходящим лишь на экране маленького телевизора. А посмотреть своими глазами, как идет техника, конечно, хотелось. Но стоило мне подойти к окну, как ко мне подбегал какой-то человек и буквально отталкивал от окна! Много лет спустя я встретил этого человека на улице. Он подошел ко мне и рассказал, что во время парада на площади дежурили снайперы. И если бы я тогда высунулся в окно, меня могли бы «снять»…
Самое главное — быть подальше от начальства
«Многие считают, что я постоянно общался с главами нашего государства. Должен вас разочаровать. Если вы читали «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека, то помните, что самое главное — быть подальше от начальства, поближе к кухне. Однажды мы транслировали речь Хрущева после какого-то его вояжа то ли в Данию, то ли куда-то еще, и сидели больше для страховки. После этого он пожал нам всем руку, и это было самое близкое общение.
С Брежневым — нет. Помню, однажды мне надо было сделать с ним небольшое интервью после его встречи с Никсоном, но его отменили, и в тот момент я даже не знал, почему. Как потом выяснилось, Леонид Ильич во время своего трехчасового полета из Парижа в Москву очень хорошо пообедал... И слава богу!
Ну а с Горбачевым я встретился только после его отставки. Мы были на награждении в соборном зале храма Христа Спасителя и немного поговорили. Когда он пришел к власти, казалось, что в руководстве страны появились молодые, и они сейчас все перевернут и поставят на ноги. В итоге поставили, но не на те. Народ, слава богу, относился ко мне хорошо, с доверием. И это для меня самый главный подарок!
Стариков не любят
«К тому, что мне когда-нибудь придется уйти, я был готов давно. Такая участь у нас, у телевизионщиков. Полетают, полетают — и нет их… Стариков не любят. Сейчас в кадре только молодые, а такие люди, как я или Леонтьева, стали исчезать с экранов еще в ужасные 90-е годы. Нас обвинили в том, что мы просто «читаем по бумажке», хотя мы были настоящими мастерами художественного слова, собеседниками зрителя. Не просто лицо, читающее текст перед микрофоном, а личность! А иногда было и совсем тяжко. Особенно когда (говорит голосом Брежнева) «дарагой Леонид Ильич» не мог закончить свою мысль, и приходилось делать это за него».
С женой у нас были и общие радости, и общие страдания
«С женой Ирой мы были знакомы с самого детства. Мы появились в одном роддоме и жили в одном дворе. Учились, правда, врозь: тогда девочки и мальчики обучались раздельно. Но в седьмом классе у нас начались совместные вечера, на которых мы и подружились.
С Ирой мы прожили более 50 лет. К тому же она тоже работала на телевидении, поэтому нам было о чем поговорить, у нас были общие радости, страдания и переживания… Откровенно вам скажу: без жены тяжело! Но лучше об этом не говорить, потому что для меня это жуткая травма. Ужасная травма!»
Дым отечества намного приятнее, чем все блага заграницы
«Иногда меня спрашивают, не хочу ли я уехать из России. А как я могу это сделать? Я не люблю заграницу, потому что 10 дней там для меня — целый век. И раньше не любил. С покойной женой мы навещали дочь всего два раза. Бремен — очень красивый город, весь в цветах. Но очень скучно, такая неинтересная сытая жизнь… Дым отечества намного приятней, хотя он иногда и едкий, особенно этим летом (Улыбается.)».
Старость — ужасная штука...
«Мне трудно ответить на вопрос, что я делаю сейчас. Но, если кратко, ответил бы так: «Доживаю!» Как и все нормальные пенсионеры. Помню, в молодости я разговаривал с гениальным актером и режиссером Евгением Матвеевым. Он мне сказал такую вещь: «Старость — это ужасно». А я ему отвечаю: «Ну что вы! Вы такая легенда, вы полны сил, энергии. У вас такой талант!» А теперь, находясь в таком же положении, я убеждаюсь, что он был прав. Старость — ужасная штука!»
Я хочу, чтобы было поменьше перемен!
«Если честно, я очень боюсь заглядывать в будущее, потому что оно для меня не очень понятно. Раньше, если и заглядывал, то с большой осторожностью.
Мы живем во времена перемен. А Конфуций — великий китайский мыслитель и философ — говорил, что не дай бог! Поэтому я хочу, чтобы этих перемен было поменьше, а было больше стабильности, покоя и нормальной, хорошей человеческой жизни».
