18+
Депутатская зарука
На этой неделе на совете муниципальных депутатов Красносельского района была поднята тема восстановления Сухаревой башни, снесенного при Сталине памятника архитектуры XVII века.
О Сухаревой башне мундепы заговорили в контексте обсуждения внешнего вида Большой Сухаревской площади: комиссия Мосгордумы обратилась к совету за согласованием памятника святым Петру и Февронии. Красносельцы-оппозиционеры, составляющие большинство в совете, забаллотировали предложение городского заксобрания, мотивировав свое решение тем, что скульптура святой княжеской четы противоречила бы историческому образу площади, и отношения к району Петр и Феврония не имеют. К тому же монументы православным покровителям семьи стоят в Муроме Владимирской области и в подмосковных Химках.
Вместо памятника совет посчитал более целесообразным восстановить Сухареву башню.
По словам муниципального депутата Красносельского района Ильи Яшина, никаких документально оформленных предложений по восстановлению башни совет пока не выдвигал. «Мне самому нравится эта мысль, и мы были бы готовы поддержать ее, однако я считаю, что инициатива должна исходить от жителей района. Если создадут инициативную группу, скорее всего, депутаты помогут дать этому делу ход».
Но слово, не будучи воробьем, вылетело, и за идею ухватился москвовед Павел Гнилорыбов. Это человек горячий, инициативный и деятельный, известный своей любовью к старой Москве, а также стремлением доводить свои идеи до конца. У себя в Facebook он отреагировал на новость об обсуждении Сухаревой башни мундепами, написав: «Мы скоро думаем начать кампанию по башне». А мы — то есть «Шторм» — поймали Павла на слове и обсудили с ним возможность воссоздания одного из символов ушедшей эпохи.
Природа города не терпит пустоты
Гнилорыбов считает, что во время реконструкции Москвы в 1930-е годы и позднее было совершено градостроительное преступление, советская власть фактически уничтожила исторический облик столицы. «Хуже того, 70% снесенного в те годы снесено зря, на месте памятников фактически зияет пустота. На Колхозной площади была в 30-е годы установлена обычная доска почета колхозников, которую можно встретить в каждом селе. Неужели ее существованию так мешал памятник русской архитектуры времен раннего Петра, 1690-х годов постройки?» — возмущается краевед.
Он полагает, что восстановление башни будет также восстановлением исторической справедливости, ведь в Москве еще остались те, кто видел Сухареву башню. Столетние старики, первые дети советской власти, родившиеся в начале 1920-х годов, еще помнят ее снос в 1934 году.
В конце концов, она просто красивая. Сухарева башня замыкает на себя перспективу площади, в этом здании новое европейское — петровское — эстетическое начало сочетается с национальной практикой. «Это плод союза несочетаемых прежде миров, символ русского европейства», — считает Гнилорыбов.
Здание, которое мы знаем как Сухареву башню, было построено по приказу Петра Первого как палаты стрелецкого полка Левонтия Сухарева, не поддержавшего мятежников во время Стрелецкого бунта. Палаты Сухарева поставили на «федеральной трассе» Москва—Архангельск, связывавшей Россию с Европой. В 1701 году трехъярусное сооружение было увенчано собственно башней, и в нем затем была расквартирована Морская навигацкая школа. В XIX веке башню сделали водонапорной, фактически она стала главным элементом московского водопровода. А располагавшийся на площади рынок — как место, где можно купить что угодно или расстаться с кошельком, — обессмертил своими очерками сам дядя Гиляй. Так что Сухарева башня — это и московский дух, и вода из крана, и «не вешать нос, гардемарины» голосами молодых Харатьяна с Жигуновым. Кстати, о гардемаринах — в храме Живоначальной Троицы («в Листах») на Сретенке, то есть прямо напротив, проводят богослужения в память о русских флотоводцах, а к камню в Сухаревском сквере в память о башне и навигацкой школе в ней моряки приносят цветы.
Одним из первых, кто заговорил о реконструкции Сухаревой башни, стал в 1978 году главный архитектор Москвы Михаил Васильевич Посохин. «Он сам немало сделал для разрушения исторического облика столицы, но в конце жизни пришел к выводу, что градостроитель должен не противопоставлять новое старому, а вписывать одно в другое», — говорит Гнилорыбов. Эту идею горячо поддержал Андрей Вознесенский, который заболел старой Москвой в конце 80-х годов. У него есть такие строки: «В Москве, в молве, а главное, в себе восстановите Сухареву башню». Для поэта это метафорически означало восстановление внутренней гармонии, согласия с собой.
Лидер «настоящего московского ансамбля» «Мегаполис» Олег Нестеров сказал «Шторму», что хотел бы увидеть башню на старом месте. Инициатива ему по душе, так как с ней по-прежнему многое связано в восприятии столичными жителями родного города. «Лучше одна Сухарева башня, чем тысяча памятников Михаилу Калашникову, — говорит он. — Главное, чтобы ее строительство не вызвало транспортного коллапса».
Что не так с Темной башней
И в этом главная закавыка. Власти Москвы не просто так раз за разом отказывали столичным мечтателям, поток которых не иссякал в 1990-е. Сухареву башню снесли в рамках расширения Садового кольца, на ее месте сейчас, в некотором роде, шесть полос асфальта, а под всем этим хозяйством — станция метро. Что с этим фактом делать — не очень понятно. Тем более, что стройка в непосредственной близости от центральной транспортной артерии города может образовать в ней приличный тромб. «Действительно, транспортное лобби сильно, их доводы будут выслушаны, и возможно, они окажутся очень весомыми, — признает Гнилорыбов. — Однако есть и компромиссные варианты. Правда, те, что имеются сейчас, вписывающие ее в эстакаду, — это довольно чудовищная китайщина. По крайней мере, она выглядит таковой на рендерах». Однако москвовед напоминает, что еще в 1934 году архитекторы, которые ходили к Сталину ходатайствовать против сноса (в частности, Иван Фомин), предлагали проект с тоннелями в нижней части Сухаревой башни.
«В конце концов, можно и потерпеть», — резюмирует Гнилорыбов.
Другая проблема в том, что башню вообще снесли, и новая конструкция никак не будет памятником архитектуры XVII века. Этого мнения придерживается, например, архитектурный критик Григорий Ревзин, заявивший «Шторму» следующее: «Я ругать Яшина не хочу, но не вижу ценности в построенных заново исторических объектах». Впрочем, позиция Ревзина по новоделу известна, он последовательно выступает против воссоздания снесенного: если на пустыре стояла церковь, надо строить на этом месте новую, а не перестраивать старую.
Эту позицию, кстати, разделяют многие консервативные москвичи, считающие, что новодел часто безвкусен, антиисторичен и эстетической ценности представлять не может. Гнилорыбов сам отчасти солидарен с ними: «Позднейшая лужковщина ударилась в спорный новодел — гостиница «Москва» 2.0 или Круглая башня Китай-города, которая вообще не похожа на то, что там когда-то стояло». Однако оптимизма он не теряет. «Да, БГ пел — «Турки строят муляжи святой Руси за полчаса», но у нас есть все силы не допустить, чтобы муляжа не получилось, тем более что в самом начале девяностых было выстроено несколько талантливых новоделов, по крайней мере, к Казанскому собору, Воскресенским воротам и Иверской часовне нареканий нет». По его словам, в Москве сотни специалистов, способных на хорошую научную реконструкцию Сухаревой башни. Перед сносом ее скрупулезно измерили, а в Коломенском и Донском монастырях хранится множество оригинальных элементов первоначальной конструкции. На месте и фундамент башни, и в нулевых, во время постройки подземного перехода, его трассу пустили в обход конструкций 1690-х годов. «До лучших времен — хорошая формулировка», — с ухмылкой говорит Гнилорыбов.
Против новодела можно привести еще один довод: Сухарева башня в московском фольклоре считалась местом мистической силы. Дело в том, что птенец гнезда Петрова, ученый Яков Брюс устроил в башне первую в России астрономическую обсерваторию. Это по официальной версии. Согласно упорным слухам, он, будучи алхимиком и масоном, по ночам в башне не звезды рассматривал, а занимался гоэцией, эвокацией, дивинацией и прочими зловещими оккультными штуками. Поэтому Сухаревская неизменно входит в маршруты экскурсий типа «Призрачная Москва». Они новоделов не стесняются, но будет ли обладать таким мистическим флером новая башня на месте старой?
За экспертной оценкой — все мы люди — «Шторм» обратился к художнику и, гм-м, экстрасенсу Сергею Пахомову. Пахом заверил нас: «Как экстрасенс скажу, что любая башня, даже соляной столб с ослиными ушами или космическая ракета, являются местом силы».
Агнец и волк
Тема Сухаревой башни всплывает регулярно, над этим издевались Ильф и Петров, еще когда она стояла. В «12 стульях» (1927) репортер Персицкий с иронией комментирует публикации своей родной газеты: «Карикатура, конечно, на Чемберлена... Очерк о Сухаревой башне... Ляпсус, писанули бы и вы что-нибудь о Сухаревском рынке — свежая тема — всего только сорок очерков за год печатается...» Однако и студент Иванопуло купил матрац на Сухаревке (там же, где сам Илья Ильф), и в «Золотом теленке» «дети лейтенанта Шмидта» заключили именно «Сухаревскую конвенцию», так что у соавторов самих рыльце в пушку. Но так или иначе, если о башне не забывают и время от времени то один, то другой снова хочет ее отстроить заново, значит, тема актуальна.
По мнению Павла Гнилорыбова, в этот раз шансов у инициативы может быть больше из-за нынешней политической повестки. Он вспоминает идею Владимира Путина по восстановлению монастырей Кремля, которую президент выдвинул в 2016 году. «Это замечательное начинание, которое не делит людей по политическим лагерям, — полагает историк. — Когда несколько лет назад сносили доходные дома Привалова, обращение в их защиту подписали и Дмитрий Быков, и Захар Прилепин, люди, которые вряд ли бы нашли общность взглядов по иному вопросу».
Павел надеется, что инициативу по Сухаревой башне могут поддержать и либералы, и консерваторы, и урбанисты, и РПЦ.
