18+
Жена Николая Караченцова выбрала скульптора, который отольет памятник на месте его упокоения на Троекуровском кладбище. Это член Московского союза художников Илья Вьюев. По задумке автора, артист стоит на коленях и молится — как граф Резанов в финале рок-оперы «Юнона и Авось». «А фундамент отделаем сине-зеленым бронзонитом, который будет переливаться, как вода, — рассказывает Людмила Андреевна. — Коля будет как бы рваться сквозь время, напоминая нам, что самое главное в жизни — это любовь!»
— Людмила Андреевна, расскажите, что это будет за памятник и кто возьмется за его создание.
— Он будет стоять на Троекуровском кладбище на Колиной могиле, поэтому выбор скульптора оказался очень волнительным. Среди возможных имен был Александр Рукавишников (автор бронзового «Высоцкого» на Ваганьковском кладбище. — Примеч. Daily Storm), но не получилось. «Вот если б Москва ставила памятник Караченцову, я бы сделал его сам, — сказал он, — а кладбищами теперь не занимаюсь». В итоге за эту работу взялся Илья Вьюев. Меня подкупило то, что этот человек много путешествовал и много видел. Это ему принадлежит памятник Витусу Берингу на Камчатке. К тому же и Илья Павлович, и его жена Нина включились в это дело как-то очень по-человечески. Они сразу поняли, что именно мне хочется выразить. Сказать, что Коля — это вся моя жизнь. Теперь мы с ними словно родные души!
— Какой будет эта скульптура?
— Памятник будет напоминать финал «Юноны и Авось», когда Коля стоит на коленях и молится, а рядом с ним будет развеваться парус, как бы символизируя его вечный полет, его стойкость и его смелость! Фундамент будет отделан бронзонитом. Это такой сине-зеленый камень, который блестит, как вода. Мне хочется чего-то яркого, каких-то эмоций...
— Чтобы люди смотрели и плакали?
— Нет, наоборот. Я не хочу, чтобы люди приходили на Троекуровское кладбище и скорбели, мне хочется другого — чтобы они видели, сколько всего сделал этот человек. Что он прорывался сквозь время. Что он рассказывал людям о вере и о настоящей любви, говорил о стойкости человеческой души и о том, что она способна на невообразимое. Знаете, когда Коля уходил, он мне сказал: «Не плачь, моя родная. Я многое успел. А теперь ухожу в жизнь иную, в жизнь лучшую». Так что совсем не важно, сколько ты прожил, главное — как.
— А жил он на пределе...
— Коля спал по четыре часа. Он успевал записывать песни, он прослушивал стихи, разговаривал с композиторами, читал пьесы и сценарии и отказывался от них, потому что они были про насилие и убийства. «А я хочу говорить о душе, — улыбался он, — и о надежде!»
Это то же самое, что с Раневской — люди приходили в театр Моссовета, чтобы вместе с ней и поплакать, и посмеяться. Человек, убеждала она, может вынести все, даже предательство. Он — сильный! Но как же жаль, что на театрах, где когда-то работали великие артисты, нет их барельефов. Евгений Павлович Леонов, Татьяна Пельтцер, Олег Янковский, Саша Абдулов — боже мой! Сколько имен можно было бы увековечить!
Но вот поставили памятник Немировичу-Данченко — и это так замечательно! Человеку, у которого мы учились и учимся. Который рассказывал не о том, что кто-то поел, поспал и, извините, пописал, а о том, чем он живет и что его волнует.
— То есть памятник — как напоминание...
— Да. Я понимаю, что театр — это преходящая история. Достоевский — это вечно, Толстой — это вечно, а актеры ушли — и как будто бы все. Но кто не помнит своей истории и культуры, тот не будет двигаться вперед. И когда некоторые режиссеры, как, например, Костя Богомолов, кричат нам, что надо создавать новое театральное искусство, так и хочется спросить: «А какое?» Достигните хотя бы того, чтобы ваши спектакли трогали душу. Чтобы зрителям хотелось выйти к сцене и встать перед актером на колени!
Подумайте: художники, композиторы, артисты... все они оставляют свои творения для других поколений. Не для себя. Не для себя же Коля выходил на сцену и открывал новые пространства! В том же Кракове или Париже его носили на руках. Люди переживали настолько сильные эмоции, что теряли сознание! Женщины стояли на коленях и целовали ему руки. А за что? За то, что он давал веру в жизнь!
— А много людей приходит к нему на могилу?
— Много. Когда были похороны, люди все шли и шли. Нам даже пришлось говорить, чтобы они клали цветы прямо возле театра, потому что это был его второй дом, здесь он переворачивал души. А сейчас я прихожу на кладбище и вижу, что там постоянно появляются свежие цветы и горят свечи. Поклонники оставляют ему стихи и мысленно с ним разговаривают.
— А что там сейчас стоит? Крест?
— Крест и улыбающаяся фотография. Он у меня везде улыбается! Даже на даче — портрет, где он читает стихи Евтушенко и ржет. Мне казалось, что он всегда смеется. Подойдет ко мне, скажет: «Красавица моя, любимая!» и тут же выдаст какой-нибудь анекдот. И знаете, сын весь в него: когда подрос, начал скупать все юмористические книжки. Например, про Юрия Никулина. Спрашиваю, зачем — говорит, что хочет быть, как папа.
— А теперь на Троекуровском появится еще и такой красивый памятник!
— Мне нравится, что там нет никаких заграждений, очень просторно, светло и есть актерская аллея. Очень красиво! Кстати, мне говорят: «Людмила Андреевна, вы не волнуйтесь, мы и вам место оставим». На что я ответила: «Нет, спасибо, я еще поживу». У меня тут дела: и артистов собрать, и это сделать, и то. Отобрать Колины вещи для музея Бахрушина, там сейчас создают его фонд. Кому-то помочь. Собак бездомных накормить и пристроить. Вон одна уже ждет у калитки, лает, пытается обратить на себя внимание. А еще внуки, друзья...
— Вот действительно!
— Горько только одно: что Коли нет. Но я надеюсь, что ему там хорошо и у него ничего не болит. Был такой случай: когда похоронили Володю Высоцкого, Марина Влади написала замечательную книгу «Прерванный полет». А Коля сказал: «Нет-нет-нет! Почему прерванный? Мы все ТАМ еще встретимся и так споем, так сыграем свои спектакли, что всех просто сметет этой волной любви». Коля был светочем. Огромным атомным реактором, благодаря которому все вокруг согревалось и преобразовывалось!
— Снится вам?
— Приходит, приходит! Вот операция у меня недавно была тяжелая — я сломала руку. И прямо перед этим он пришел ко мне во сне и сказал: «Ничего не бойся». Обнимал, целовал, успокаивал, а потом попрощался, мол, надо идти. Врачи спрашивают, чего это я такая веселая, а я говорю: «Начинайте! Коля сказал, что все будет хорошо».
Вот и сейчас снился, видно, скучает. Мы вместе с ним и сыном весело хулиганили, он это любил. Помню, перед 9 Мая на Тверской улице было перекрытие, а мы на машине. Что делать? Выходить и идти пешком? «А давайте мы прямо за танками проскочим!» — вдруг предлагает он, и мы взяли и проскочили. Надо было видеть его лицо: такое хулиганское, счастливое...
Нет-нет... Все хорошо. Просто чуть-чуть холодновато, что человек, которого ты так безумно любишь, где-то далеко.
