18+
Со смертью Кобзона от нас действительно ушел XX век. Ушел, пожалуй, так же громко, как и блистал на сцене. Иосиф Давыдович — вечно улыбчивый, слегка застенчивый и уважительный ко всем, даже к нам, любопытным журналистам. Лично я, признаюсь, всегда боялся брать у Кобзона комментарии. Боялся — вдруг осудит? Мол, слишком глупый, молодой, беcкультурный. А он всегда с особым вниманием выслушивал вопросы, а потом отвечал. Как внуку. Даже, видимо, когда отвечать было трудно...
Прощание с Кобзоном анонсировалось заранее. Ожидалось — придет несколько поколений поклонников.
В полупустом метро люди с мегафонами перегораживали пассажирам выход к Триумфальной площади и гнали их на Тверскую-Ямскую. «Что вы устроили?! — кричала полицейским пожилая женщина с хозяйственными сумками-тележками. — Такой благородный человек ушел, а из-за вас его матом все будут крыть!»
Абсолютно пустое пространство вокруг зала Чайковского огорожено заборами и оцеплено полицией. Совсем как во времена «Стратегии-31». Оно и понятно. Проститься с великим не могли не приехать и первые лица страны.
К гробу пускают только родственников, коллег и других ВИП-персон. Обычных людей прогоняют через зал, не давая даже постоять и внутренне попрощаться с артистом.
Покинув зал, прячемся в одном из закутков, чтобы охрана не вытолкала на улицу. Рядом еще пара женщин из Третьяковки и Цирка Никулина на Цветном бульваре. «Безобразие! Вот на прощании с Баталовым такого не было, и на прощании с Дементьевым, Говорухина провожали — все могли подойти. Я что, ради этого сегодня из цирка отпросилась?» Оказалось, что эти женщины ходят почти на все похороны звезд. Неожиданно к нам подходит сотрудница концертного зала, прикладывает палец к губам, отодвигает перегородку и предлагает вновь прошмыгнуть в зал и занять места. «Давайте быстро, пока я здесь!»
Внутри — грустная музыка в диапазоне от похоронного марша до мелодии из оперы Глюка «Орфей и Эвридика», а также главные песни из репертуара Кобзона: «Мгновения», «День Победы», «Темная ночь». Люди в папахах, люди в ермолках, люди в майках «Мы не скачем, мы не майдауны», буддийские монахи — Кобзона пришли почтить все.
На сцене гроб, почетный караул и трогательная надпись из цветов — «Дедуле». В несколько рядов сидят родственники и близкие: жена Нинель, сын Андрей Кобзон, сестра Гелена Кандель. «Это невозможно, это немыслимо, но, увы, это так», — начинает гражданскую панихиду Михаил Швыдкой. Он говорит, что одного «Норд-оста» хватило бы, для того чтобы причислить певца к сонму праведников. А ведь это всего один эпизод из его жизни. Зал пока что полупустой, вокруг — пожилые люди из разнообразных культурных организаций. Многие пришли по зову сердца, кого-то начальство отпустило, несмотря на плотный график (в культурной отрасли суббота и воскресенье — так себе выходные). Кто-то всхлипывает, кто-то уже пришел в себя и напряженно ожидает «Пугачиху».
Выступающих совсем мало. Вот Винокур, вот Лещенко, вот Валентина Терешкова с Алексеем Леоновым, вот разнообразные благотворители и общественники. Людям явно трудно говорить, многие произносят буквально по паре фраз. Жизнь Кобзона много раз разобрана до мелочей, и сказать что-то новое трудно. «Он провожал нас в космос, мы считали его своим, приняли его в свой отряд». Терешкова держит под руку Леонова и сама время от времени срывается на искренний плач.
«Если когда-нибудь в будущем нас всех заменят человекообразные роботы, то один из роботов должен быть кобзонообразным. Только тогда человечество будет спасено!» — всхлипывает Александр Ширвиндт.
Внизу в толпе у кого-то нервный срыв. Пожилой мужчина, перекрикивая траурную музыку, обращается к залу, жестикулирует и требует немедленно всем вместе спеть что-то из репертуара Кобзона: «Он бы этого хотел, ему бы это понравилось! Давайте споем ему на том свете! Надо петь и веселиться сегодня, мой великий народ!» Мужчину мягко берут под руки и уводят.
Когда представитель патриарха Кирилла зачитывает телеграмму предстоятеля, возникает чувство тревоги: неужели никто не придет? Если нет Кирилла, зачем приходить Путину? Зачем приходить Пугачевой? Панихида идет уже третий час, особо проголодавшиеся гости из числа евреев начинают подкрепляться пирожками. «День Победы» крутят уже третий раз (Зачем? Ведь Кобзон знал наизусть более трех тысяч песен). Неужели до Кобзона есть дело только библиотекарям и пожилым смотрителям государственных музеев?
Но вот к гробу подходит премьер-министр Дмитрий Медведев. Он возлагает цветы, жмет руки близким, какое-то время сидит с Нинель, Андреем и Терешковой. Потом деликатно удаляется. А вот весь проход на сцену заполняют мужчины в черном, а через сцену к гробу идет другой человек — Владимир Путин. Путин общается с родственниками, поодаль стоят спикер Госдумы Вячеслав Володин, вице-премьер Дмитрий Козак и еще несколько высших чиновников.
Уже что-то. И вот наконец на сцене — элегантная женщина в черной шляпе, с ней дочь и молодой спутник. Пугачева с Галкиным обнимают родственников певца и занимают место в первом ряду. Кристина Орбакайте уходит в зал. Надо сказать, зампред думского комитета по культуре Владимир Бортко тоже предпочел сидеть с основной массой скорбящих, в двух рядах от нас. Там же была и председатель комитета по культуре Елена Ямпольская.
Церетели, Градский, Укупник, Василий Лановой. Телеграмма из Беларуси, телеграмма из Северной Кореи. Дончанин сокрушается о том, что почтить память Кобзона не сможет глава ДНР Александр Захарченко. Владимир Мединский кладет цветы и долго стоит в углу сцены, шумно сморкаясь в огромный белый платок и сомнамбулически перекатываясь с ноги на ногу.
Уже начало казаться, что политики предпочтут промолчать по примеру президента, но в итоге Володин и Жириновский все-таки выступили с небольшими речами. Они напомнили, что в политике Кобзон был не просто «паровозом» или «лицом», а совершенно осознанным парламентарием, которого реально знали в Бурятии и Забайкалье — не только как артиста, но и как представителя, защитника народа. С Кобзоном прощались даже буддийские монахи. Ну и одна православная монахиня.
Последним слово дали Владимиру Мединскому. У культурного ведомства были непростые отношения с Иосифом Давыдовичем, все помнят, как он громко ругался с чиновниками и шумно выходил из общественных советов. Ясно, что министерству будет очень не хватать такого критика.
Наконец выступает сын Кобзона, Андрей. Он просит всех встать и по традиции проводить артиста аплодисментами. Зрители пять минут хлопают и скандируют «Кобзон! Кобзон». Аплодисменты раздаются и на улице. Там вообще толпится самая разная публика: художник Шилов, юморист Петросян, кто-то хочет селфи на фоне гроба, кто-то забрел случайно. Некоторые выглядят как откровенные люмпены. Многие плачут.
Выбраться из зала Чайковского непросто. Периметр оцеплен, работает только одна дверь. Некоторые дамы и старички уже лезут через ограду и газон. Важная публика расходится по машинам и автобусам и едет на кладбище. Обычный народ добирается своим ходом. На кладбище тоже давка. «Стояли с часу дня на жаре, а все равно не пускают», — стенают гости. «Пустите народного артиста, я опаздываю!» — умоляет охрану Михаил Турецкий.
Торжественные выстрелы. Звук трубы. Это Мурат Мухетдинов, он говорит, что в долгу перед Кобзоном — и потому здесь. На Востряковском кладбище хоронят ХХ век.
