18+
Что произошло? На днях в издательстве РАНХиГС выйдет третья книга кинокритика Александра Павлова. Называется «Бесславные ублюдки, бешеные псы». Презентация в Москве состоится 2 декабря в 20:00 в ЦДХ (в рамках ярмарки Non/fictio№), в Петербурге - 7 декабря в 19:30 в магазине «Все свободны». «Шторму» удалось получить pdf книги и раньше всех ознакомиться с текстом.
Как можно догадаться из названия, книга посвящена творчеству Тарантино. В отличие от предыдущего бестселлера Павлова здесь нет ни одного «списка», в который могла бы влюбиться девушка-бьюти-блогер. Это не какой-то там сборник эссе, а в строгом смысле научная работа — с объектом, предметом, целями, задачами, методом и обширной библиографией.
Будучи профессиональным философом, Павлов с самого начала объявляет, что не хочет уподобляться тем теоретикам культуры, у которых на все про все один ответ: Делез. Он жестоко высмеивает тех авторов, которые, вместо того чтобы с любопытством вгрызаться в мотки целлулоида, выхватывают из фильма пару-тройку любимых тем и принимаются рассуждать об Агамбене и Ханне Арендт. Такой подход Павлов называет «теоретическим», и он ему совсем не близок.
Видимо, автору больше по нраву те философы, которые пытались разрешить концептуальные вопросы эмпирическими методами, призвав на помощь нефилософию. Тем более что в вопросе о Тарантино нет ничего концептуального. Павлов определяет себя как исследователя. Вместо того чтобы вчитывать в кинотекст пусть изощренные, но порядком опостылевшие смыслы, он с головой погружается в саму стихию кино, в материал. Ну, как мальчик в финале «Андрея Рублева» с этой его глиной.
«Ублюдки и псы» — это не ля-ля «о культуре и духе времени», а самое настоящее киноведение — жесткий, традиционный анализ. Ненасмотренному человеку читать книгу будет довольно сложно. Однако если вы хорошо ориентируетесь в грайндхаусе, кунг-фу-фильмах, классическом Голливуде и, конечно, независимом американском кино, то во многих местах у вас будет буквально посасывать под ложечкой! Тарантино и Коэны? Тарантино и Джармуш? Тарантино и Линч? Тарантино и Скорсезе? Тарантино и Карпентер? Как устроена связь? Как работают институты наследования? Почему в одних случаях Тарантино раздает респекты, в других отрицает влияние, а в третьих как бы невзначай путается в именах, мол, вот здесь дань такому-то режиссеру, хотя всем видно, что на самом деле — совсем другому?
Нанося удары по кинокритикам-«философам», Павлов справедливо замечает, что они, как правило, не касаются ракурсов, света, актерской игры, а концентрируются исключительно на тексте. Но если фильм для них сводится к сценарию, то почему они игнорируют «Настоящую любовь» и «От заката до рассвета», которые были поставлены по тарантиновским сценариям другими режиссерами? Сам Павлов рассматривает абсолютно все, что вышло из-под пера Тарантино, включая фильм Оливера Стоуна «Прирожденные убийцы», который оказался настолько неклевым, неинтересным и нетарантиновским, что сам сценарист попросил убрать свое имя из титров.
Шутка ли, любимец киноакадемиков превратил фирменное аутичное маски-шоу в нудный «социально-политический комментарий». Павлов очень точно отмечает, что для этого потребовалось всего лишь связать тему секса с темой насилия. Этот вульгарный психологизм, конечно, торпедировал гиковскую вселенную Тарантино, где сексом могут заниматься сколько угодно, но секса все равно нет.
В этом месте прямо чувствуется, насколько Павлова бесит Стоун и насколько ему нравится Тарантино. «В целом почти все картины Стоуна не считаются культовыми», — жестко отмечает он. Хотя мне вот нравятся и «Бонни и Клайд», и «Прирожденные убийцы», и «Криминальные любовники», и «Дискосвиньи», и что там есть еще. Может, не культовые, но гораздо лучше всей этой беготни с пестиками.
К слову, я несколько раз смотрел фильм «Криминальное чтиво», но только благодаря книге Павлова, наконец, разобрался в сюжете. Я, конечно, помню разные куски. Скажем, в заставке передачи Ксении Лариной на «Эхе Москвы» звучит это Everybody be cool this is a robbery! Или все эти фотожабы с Траволтой. Или люди едят в кафе с декоративными автомобилями, которое называют дайнером. Я даже в Москве в таком был! Но я никогда не обращал внимания на то, что жена босса получила передозировку из-за того, что перепутала героин с кокаином. В моем сознании эти эпизоды присутствовали как-то независимо: вот киллер «ставится» героином, а вот вся эта клоунада с уколом адреналина в «прямо в сердце».
В этом смысле Павлову тоже стоит отдать должное. Материал автор анализирует детально, без ложного снобизма подробно излагает сюжет каждого фильма в начале главы (выделяя ключевые проблемные узлы, которые будут анализироваться в дальнейшем).
По мере своего исследования Павлов пытается ответить на простые вопросы, которые закономерно возникают у каждого зрителя. «Убить Билла — 1» и «Убить Билла — 2» — это два разных фильма или один? Насилие у Тарантино бессмысленное или осмысленное? В фильмах есть какое-то содержательное послание или это исключительно игра в бисер, пастиш и постмодернизм? Наконец, все ли фильмы Тарантино можно считать культовыми или только некоторые?
Концептуальную подкладку исследования задает понятие «клевого». Описывая методологию своего исследования, Павлов подробно объясняет, почему ему пришлось избрать именно такой, немного старомодный перевод слова cool, во многом отсылающий нас к вокабуляру советских хиппи 80-х. Клевый — это динамичный, смешной, эксцентричный, лоскутный, игровой, асексуальный, апсихологичный, мальчишеский — как «Бешеные псы» и «Криминальное чтиво», а не как «Джеки Браун» и все эти заигрывания с «большими идеями» в новейшие времена.
По поводу последних у Павлова тоже есть несколько нетривиальных интерпретаций. Так, в «Бесславных ублюдках» он видит попытку донести до обывателя идею о том, что холокост был чудовищным преступлением. Ведь если ублюдки настолько жестоко за него мстят, нельзя не признать, что с ними действительно поступили не очень хорошо. С этой мыслью можно согласиться. И все-таки нельзя не отметить, что по этой логике евреи в глазах общества все равно останутся самыми настоящими исчадиями ада, самыми злыми людьми на свете. Ведь кем надо быть, чтобы для тебя организовали холокост?
Впрочем, понятно, что ключевой тезис в том, что «Ублюдки» — это не фильм про холокост или Вторую мировую, а, скорее, очередное эксплотейшн-муви. Только эксплуатируется на этот раз не чернота или секс, а альтернативная история.
В «Джанго Освобожденном» Павлов видит диалектику раба и господина. В «Омерзительной восьмерке» — кота. А в целом книга читается необычайно легко.
Стиль Павлова хорошо известен даже тем, кто совсем не интересуется кино. С похожей интонацией он может рассуждать о Ксенофонте, об офисных буднях, американских политических актуалиях или шаурме. Ключевая черта стиля Павлова — дурашливая обстоятельность. Он всерьез задается вопросом, кто самый отрицательный персонаж в творчестве Тарантино, и приходит к выводу, что это Гитлер. Он обильно цитирует как признанных критиков — от Эдварда Галлафента до Адилифу Нама, так и каких-то безвестных комментаторов с «Кинопоиска», а также популярных блогеров, которых неизменно называет критиками в кавычках. Говоря о телевизионных проектах, он отмечает, что фильм вышел на «маленьких экранах». Русским кинокритикам второй половины нулевых он объясняет, что вместо слова «китч» необходимо использовать слово «пастиш», потому что оно более модное. Рассуждая о том, как «тарантиновское» стало синонимом «модного, драйвового, остроумного», он приводит в пример своего друга, культуролога Антона Кораблева, хранящего дома кассету с сериалом «Улицы разбитых фонарей», на обложке которой — пометка «Тарантино а-ля рюс».
«На тот момент поклонник режиссера, Антон, конечно, купил эту кассету, тогда еще не зная, что такое «Улицы разбитых фонарей». Он понял, что с сериалом что-то не так, когда посмотрел первые двадцать минут первого эпизода», — рассказывает Павлов.
Но все-таки по-настоящему интересно становится на 211-й странице: там, где Павлов рассуждает о значении завтрака в американской культуре. Мне кажется, что это самое лучшее место в книге. Но, возможно, я просто довольно холоден к Тарантино.
А так, все это — замечательное ностальгическое чтение: культовое кино, постмодернизм, макгаффин, «Все фильмы на одном диске». Линч, Джармуш, Джармен, Содерберг, Коэны, Финчер, Тарантино, Гас Ван Сент — у меня до сих пор дома две высокие стопки. И лицензионный DVD c короткометражками Франсуа Озона.
А еще раньше — длинные ряды видеокассет в магазине «Мир кино» на Маросейке, и ты такой, семиклассник, облизываешься: «Вот бы посмотреть все фильмы Альфреда Хичкока! Но ведь на такое придется потратить целое состояние, а мне дают всего 50 рублей в неделю...» В рюкзачке тетрадки, учебники, вафельки, сок 0,2, «Кинопарк», «Афиша», «Искусство кино». И ходишь бесконечно вверх-вниз в этот дурацкий «Иллюзион», и смотришь всю эту бесконечную шарманку: «Восемь с половиной» — «Сладкая жизнь» — «На последнем дыхании» — «Сталкер» — «Рокко и его братья» — «Скромное обаяние буржуазии». И выучиваешь все эти прилагательные типа «фестивальный», «авторский», «культовый», «интеллектуальный», «постмодернистский», «первертный и готический», и имена дурацких актрис, типа Бетт Дэйвис, Рита Хейворт.
Когда я сказал некоторым людям, что читаю книгу о Тарантино, они поморщились, в том смысле, что это как-то вызывающе неклево. Я не знаю, что сейчас клево. Тысячетомник Бориса Юхананова? Берлинская школа? Апичатпонг Вирасетакул? Уже невозможно понять.
