18+
Премию НОС в этом году вручали в «Гоголь-центре». Ну, хорошо так совпало — и тебе метель, и имя классика, и местечко и так-то культовое, а за последние полгода ставшее чуть ли не главным в Москве. Важнейшая, наравне с премией Андрея Белого, «интеллигентская» литературная награда современной России существенно характеризуется открытыми дебатами внутри жюри, а также между жюри и отдельной инстанцией «экспертов». Плюс старейшины, плюс народное голосование. Это все потому, что НОС не только задает новые стандарты словесности, социальности и сексуальности, но также пытается в миниатюре воспроизвести сложную институциональную модель, которую принято называть демократией.
Уже с четверти седьмого по красным «цеховым» пространствам «Гоголь-центра» чинно прохаживались с бокалами писатели, критики, культурные обозреватели и другие законодатели литературных мод. Вот Герман Садулаев, вот Ольга Брейнингер, вот фаворит шорт-листа, ультрапродаваемая знаменитость и любимец всей страны Алексей Сальников. Кирилл Кобрин, Лев Оборин — все подходят к пресс-воллу и фотографируются с маскотом премии: ростовой куклой человека-слона. А кто этот человек в роскошных белых сникерах? А это председатель жюри, звезда «Татлера», завсегдатай «Мартини-террасы» театральный режиссер Константин Богомолов.
В зале не протолкнуться. Литераторы сидят на ступеньках, жмутся в проходах, висят на люстрах. Еще бы, ведь каждому зрителю дают пульт, с помощью которого он может повлиять на выбор лауреата. Кому же не хочется стать частью такого значимого события! У меня за спиной Сергей Пархоменко переговаривается с Варварой Горностаевой:
— Мы за кого?
— За Сорокина.
— Но у Сорокина и так все есть!
Я тоже начал исследовать пульт и размышлять, кому отдать свой голос. В итоге рассудил так, что из всего короткого списка у меня только один друг в Facebook, Станислав Снытко. Решил голосовать за него.
Тут в зале погас свет, включился дискотечный шар со светлыми пятнышками, а на сцене оказалось трио с контрабасом, скрипкой и синтезатором. Они принялись играть на музыкальных инструментах и заниматься мелодекламацией.
Когда пение закончилось, приступили к дебатам. Как я уже сказал, на премии НОС — все публично. Никаких этих грязных секретиков, закулисных договоренностей и прочего «Ну все же понимают, что парню сейчас действительно очень нужны эти 700 тысяч рублей».
В этом году руководство премии решило применить интересную тактику — назначить «наивное» жюри. Если вынести за скобки юношеские литературные опыты Богомолова и переводческую деятельность Агнешки Любомиры Пиотровской, то все заседающие были в строгом смысле людьми визуальной культуры. Театральный режиссер Богомолов, осознанный перформер Вера Мартынов, чувствительный продюсер Рома Либеров и еще Дмитрий Споров, историк. Их эмоциональные порывы были призваны уравновешивать литкритики Лев Оборин и Анна Наринская, которых усадили за столик экспертов.
Богомолов заявил, что в этом году жюри решило уйти не только от формалистских упражнений, но также от социальных и содержательных поисков, сосредоточив свое внимание на метафизике. «Кризис нашего времени тянется не год, не десять и не двадцать лет, он не политический, не социальный — скорее, метафизический» — так и сказал!
Агнешка Любомира Пиотровска в свою очередь отметила, что в этом году, к счастью, всем авторам удалось уйти от советской ностальгии, от всех этих сентиментальных вздохов по лишению невинности в пионерлагере в 1978 году. Можно спокойно брать и переводить, в Польше одобрят!
Далее Богомолов сказал, что книга Бренера «Жития убиенных художников» просто отвратительная. «Это какой-то грядущий хам! — рассуждал он, все больше распаляясь, пока некоторые люди за столом экспертов уже начинали выпадать в осадок. — Страницы как будто измазаны говном, мерзость, дурновкусие, позор, гадость, ужасный писатель и отвратительный человек!»
Наринская попыталась вступиться за Бренера, отметив, что надо различать автора и лирического героя, но Богомолов сказал, что раз персонажи, которых Бренер охаивает, настоящие, то и рассказчик тоже настоящий, и от такого рассказчика просто тошнит!
Тут за Бренера попыталась вступиться сценограф Вера Мартынов. «Да, Бреннер омерзителен, — сказала она. — Думаю, каждому человеку в этой комнате он так же неприятен как нам, но...»
Короче говоря, все выступали за то, чтобы дать премию Сорокину, даже несмотря на то что он великий, сверхпризнанный, живой классик и вообще лучше всех. «Это ужасно жить и понимать, что ты лучше всех, и что все от тебя отворачиваются, потому что единственная премия, которой ты достоин — это Нобелевская. Мы должны проверить свои привилегии и понять, каково это — быть знаменитым писателем, которому не дают премий из-за того, что он для всех как терминатор в песочнице!» — примерно к этому сводились рассуждения заседающих.
Еще хвалили суперпопулярного Сальникова, чья книжка «Петровы в гриппе» разлетается как горячие пирожки и в «Библио-Глобусе», и в «Москве», и в «Молодой гвардии». «Там очень здорово имитируется вот эта неправильная речь гриппозного человека с температурой. И еще все герои — то ли галлюцинации, то ли это вообще один человек. Здорово!» — рассуждали специалисты.
Ольга Брейнингер с «Аддеролом» и осиной талией тоже услышала много теплых слов и получила пару галочек на табло.
Кто жюри не понравился, так это Владимир Медведев с «Заххоком» и Станислав Снытко с «Белой кистью». Мартынов призналась, что не смогла дочитать роман Медведева, из-за того что он оказался слишком страшным. «А Варламу Шаламову вы бы тоже премию не дали? — покатывались эксперты. — Ну, Медведев, ну Стивен Кинг, а!»
Мартынов проголосовала за роман Садулаева «Иван Ауслендер» — про мужчину, женщину и белоленточную революцию. Художница сказала, что в книге ей понравилась осознанность, потому что она сама — большой фанат осознанности, и чтение оставило у нее такое такое ощущение, как если бы человек пришел в спортзал и сначала занимался с тренерами по всяким стандартным программам, а потом раз — и перешел к осознанности. Сам упражняет тело в нужных местах.
Красота и осознанность — две ключевые координаты в мировоззрении Веры Мартынов. Она не только мастерски владеет всеми дисциплинами, связанными с танцем, стилем, костюмом, перформативными и изобразительными искусствами, но также глубоко разбирается в косметике, парфюмерии, йоге и лайф-стайле в целом.
Однако самая зрелищная битва развернулась вокруг книги Станислава Снытко «Белая кисть». Эксперты были в шоке от того, что ни один член жюри не только не поставил за Снытко галочку, но даже не упомянул его в числе симпатичных номинантов. Эксперты безапелляционно заявили, что отдают все свои голоса Снытко, потому что он единственный тут нормальный модернист, который работает со словесностью, а не с «метафизическим кризисом».
Богомолов в ответ заявил, что стихи Снытко вторичные, жеманные, манерные, поверхностные, да и просто пошлые. Наринская сказала, что слово «пошлость» стоило бы запретить. «Окей, — сказал Богомолов. — Митя Кузьмин так делал, давайте-ка и я!» Он открыл книжицу и стал издевательски зачитывать какой-то фрагмент. «Если хотите запретить пошлость, то надо запретить книгу Снытко «Белая кисть», — подытожил режиссер.
«Браво, так его!» — захлопали в зале.
И тут меня пробило на инсайт! Я неожиданно вспомнил, что лет восемь назад видел мальчика из Петербурга по имени Никита Миронов. Мне нравился Никита, но я ничего не понимаю в стихах — ни в каких. Бродский, Паунд, Кривулин — просто смотрю и не понимаю, что это такое. Полагаюсь на экспертные оценки. И вот спросил у одного, там, «Никита норм?», а мне — «Ну, Никита — это манерно про е…[секс]». И потом я еще наткнулся на такую запись в блоге Никиты: «Мне говорили, что я похож на Станислава Снытко. Мне кажется, что мы с ним могли бы быть вместе».
Ну да, все эти мальчики довольно похожи друг на друга. Мне никогда это не нравилось, но здесь я испытал просто какой-то прилив нежности к модернистской поэзии и империи Дмитрия Кузьмина.
Но как я не нажимал на восьмерку, победила политкорректность. То есть вручили Сорокину, чтобы никто не подумал, будто он слишком великий, исписался, надоел или «Манарага» в чем-то недотягивает до «Нормы» и «Романа». А на будущее условились называть Сорокина Гендальфом или Кобзоном. Чтобы не довлела фамилия.
