18+
В массовом восприятии покойный Илья Глазунов — самый важный и знаменитый художник современной России. В 90-е на его выставки в Манеже ломились толпы зрителей, у многих пожилых людей есть альбомы с репродукциями его картин. Соболезнования в связи с кончиной Глазунова высказывали первые лица государства, а похоронен он на Новодевичьем кладбище, круче только в Кремлевской стене. Тем не менее сами художники никогда не воспринимали его как коллегу. Для профессионального сообщества Глазунова просто не существовало.
Есть очень простой способ отделить художника от нехудожника. Художники выставляются в музеях и галереях, участвуют в выставочных проектах, продаются на аукционах, становятся героями профессиональной прессы. Нехудожники «делают что-то свое». Иногда это свое так здорово заходит политикам, бизнесменам и чиновникам от культуры, что очередной творческий человек возносится на недосягаемые высоты, получает все возможные должности и статусы, превращаясь ровно в того, про кого любой прохожий на улице скажет: «Ну да, он — художник!» Именно такой фигурой был Глазунов.
«Глазки, реснички и другие эстрадные номера»
Когда-то в России искусство делилось на официальное и неофициальное. Официальное считалось основным, настоящим, а неофициальное называлось «современным». В официальном надо было очень красиво рисовать красками или карандашом — так, чтобы было и похоже, и выразительно, и как-то цепляло. В неофициальном надо было быть критичным и креативным. Сейчас выражение «современное искусство» никто не употребляет, а когда-то здесь была настоящая коллизия: надо же, одни рисуют кисточкой, а другие занимаются сексом с собакой! У многих это просто не укладывалось в голове — как так? Почему называется одним и тем же словом? Люди, родившиеся в 90-е годы, еще могли застать шутки про «перформансы» и «инсталляции».
В этом старинном конфликте Глазунов предпочитал ассоциировать себя с «классикой», «академией», «традицией». В общем, со всем тем, что сегодня кажется абсолютной абракадаброй. Проблема была в том, что у Глазунова не очень хорошо получалось. «В Академию, будь то членкором или академиком, путь ему был заказан. Он не был принят, в частности потому, что для Академии уровень его профессионального мастерства был недостаточен. Он был талантливым, артистичным, но, в общем, дилетантом. И академики ему этого не прощали», — рассказывает куратор, искусствовед, главный редактор «Художественного журнала» Виктор Мизиано.
«Нашествие». Фото: © glazunov.ru
Людей из Академии, профессионалов консервативного языка, раздражало, что Глазунов даже в этом языке оставался поверхностным и немастеровитым, что он обращался к штампам популярной культуры. «Эти широко открытые глаза, эта как бы певучая линия, как бы плоскость, как бы осваивание стилистики русской иконы в духе Билибина — он пользовался довольно попсовым языком, в котором узнает себя массовый вкус», — поясняет Мизиано.
Казалось бы, недостаток мастерства можно компенсировать концептуальной работой. Но с авангардистами Глазунову тоже было не по пути. Аристократу, националисту, стороннику традиционных ценностей было не с руки общаться с грязными леваками-антисоветчиками. Еще неизвестно, как бы сложилась карьера Глазунова, если бы не один случай.
Как-то раз он зашел в Русский музей и увидел икону ХII века «Ангел Златые власы». «Характерная особенность этой иконы — огромные глаза ангела. Видимо, эти глаза на него так повлияли, что он немного на этой теме сдвинулся и стал рисовать их повсюду. Эти глаза стали для него символом духовности, русского мира, ну этого всего. Тогда это было очень свежо», — рассказывает молодой питерский художник Алексей Чижов.
Все эти игры с глазами, ресницами, иконами и русскими витязями не могли не понравиться правоконсервативным кругам в советских официальных структурах, тем людям, которых обобщенно называют «Русской партией». Они старались по возможности помогать живописцу. Тем не менее влияние этой политической группы не стоит переоценивать. Традиционалистская, русофильская, ультраконсервативная линия в советском искусстве никогда бы не могла стать мейнстримом. Именно поэтому, для того чтобы двигаться в подобном идеологическом тренде, нужна была известная смелость и стойкость. Тот же Мизиано отмечает, что Глазунов почти всегда выходил в своем творчестве за рамки официального курса «кроме, наверное, последних лет, когда курс наших политических лидеров приблизился к тому, что исповедовал Глазунов всю свою жизнь».
«Улетел». Фото: © glazunov.ru
Между тем «борцом с системой» Глазунов не был даже в советские времена. «Если говорить о том, кому он был оппонентом, то это другие художники-антисоветчики, диссиденты. Но эстетически он им очень уступает. Глупо сравнивать наших злобных диссидентов, тех же Комара и Меламида, с довольно вялым и скучным Глазуновым», — поясняет художник Авдей Тер-Оганьян.
Люмпен-интеллигенция
В 1994 году у Глазунова прошла грандиозная выставка в Манеже. В «коммерсантовской» колонке по поводу этого показа арт-критик Екатерина Деготь отмечала, что выставка во многом напоминала московское метро, где мраморные колонны мирно соседствуют с бомжами и нищими. На той выставке тоже было много VIP-гостей из правительства, корпораций и патриархии. Но основную массу составляли те, кого в 90-е называли «инженерами». Речь идет об очень малообеспеченных гражданах из числа низших интеллектуалов. Именно эти отчаявшиеся, растерянные, все проигравшие люди годом раньше штурмовали «Останкино» и защищали от ельцинской банды молодой русский парламентаризм. Многие отмечают, что именно для этих оборванцев творил Глазунов.
Художник Дмитрий Виленский вообще полагает, что Глазунова стоило бы описывать именно как феномен поп-культуры: «такой конвейер шлягеров для местной, повернутой на царизме, «мирискусниках», православии, миссии России люмпен-интеллигенции, которой у нас просто миллионы».
Ему вторит художник Дмитрий Гутов, который считает, что Глазунов сумел отразить в своих образах то, чем жила значительная часть российского общества. «Это была визуальная и идеологическая квинтэссенция того, что было в головах у огромного среза общества, такого пласта, который играл и играет огромную роль в жизни страны. Может быть, его можно назвать «полуинтеллигенцией», — сказал Гутов в беседе с Daily Storm.
«Гонец». Фото: © glazunov.ru
Несостоявшийся Джексон Поллок
И все-таки — был ли Глазунов художником? На этот счет нет однозначного ответа. Важно понимать, что в современном языке это слово не подразумевает какого-то высокого звания или особой трансцендентальной миссии. «Для меня художник — это просто человек, который рисует картины. Певец поет, художник рисует. Другое дело, что Глазунов — очень слабый художник», — говорит Тер-Оганьян. По его словам, главным коньком Глазунова были китч, дурновкусие, крайняя политизация и другие «дешевые эстрадные номера».
Анатолий Осмоловский тоже считает Глазунова художником, причем, как видится, довольно влиятельным. «Его вклад в культуру катастрофический. Вот сейчас мы живем в реализованной глазуновской утопии. Еще, конечно, не до конца реализованной. Надо бы царя водрузить, «дворянский» класс восстановить и крепостных завести. И будет счастье», — говорит он.
Дмитрий Виленский считает, что вопрос не имеет смысла, потому что «все люди — художники».
А вот Дмитрий Гутов придерживается иного мнения. «В профессиональной среде никто никогда его как художника вообще не рассматривал. Я не помню, чтобы это даже обсуждалось. Я не видел вживую ни одного человека, который относился бы к нему как к художнику», — сказал он в беседе с Daily Storm.
Художник Алексей Чижов, сам принадлежащий к консервативным кругам, чуть мягче в своих оценках. Он отмечает, что китч многие относят к искусству и потому Глазунова, при известной смелости, можно назвать «полухудожником».
Мизиано, в свою очередь, отмечает, что такие фигуры, как Глазунов, довольно типичны для периферийных, но вместе с тем амбициозных стран, пытающихся быть современными. Общество болезненно переживает разрыв с традицией, и это побуждает некоторых авторов брать на себя посредническую функцию, сознательно делая выбор в пользу антимодернизационного проекта. «В более современных культурах такие люди стали бы Джексонами Поллоками, Ивами Кляйнами, Феллини, Антониони, то есть действительно фигурами-маяками для мировой культуры», — говорит Мизиано. В России же Глазунов, судя по всему, так и останется человеком, который обещал удлинить меч князю Олегу в ответ на замечание Владимира Путина.
