18+
Максим Диденко и Мастерская Дмитрия Брусникина при содействии фонда Любимова устроили в Музее Москвы перфоманс «10 дней, которые потрясли мир». Уникальное шоу прошло 10 раз и больше не повторится никогда. Прямо посреди выставки «Любимов и время», на выгороженной зеркалами площадке, артисты показали зрителям небанальный образ столетия октября. Театральный критик Дмитрий Лисин расспросил режиссера о связи царя с агентом Купером, о трагедии советской жизни, о неизбывном монархизме суверенной демократии и о связи иммерсивного театра с бытовыми ритуалами селфи.
— Почему-то никаких театральных и даже политических высказываний по поводу столетия большевицкой революции не происходит, кроме заявленного сериала «Троцкий» по «Первому каналу». А Ваш 10-дневный спектакль в музее Москвы идет с блеском, привлекая с каждым днем все больше зрителей. Считаете ли Вы себя специалистом по революции? И почему именно этот спектакль Любимова по Джону Риду взяли за основу?
— Нет, я же не историк, не ученый, а простой художник, любитель, интересующийся темой. Но я достаточно давно взялся за эту тему. Мой режиссерский путь выстроен вокруг всей этой штуки. Совпадение столетия Любимова и революции не могло не навести на эту идею. Да и тот спектакль таганский «10 дней, которые потрясли мир» мне близок – он ведь начинался у метро, продолжался в фойе. Так что не было выбора. И в сегодняшнем контексте это интересно, учитывая что Джон Рид — американец, похороненный у Кремлевской стены. А у нас занимательные сейчас отношения с Америкой, которая такой же символ свободного мира, как революция — символ свободы. Америка — тоталитарное полицейское государство, и революция тоже известно к чему привела.
— Тоталитарная Америка? Но там же низовую власть, шерифов люди себе сами избирают. А total, то есть тирания, всегда выстраивается строго сверху.
— Вам надо туда съездить и ощутить. Это государство абсолютного контроля, и при этом люди полностью вовлечены в политику. Нет идеального государства — ни в Америке, ни в Европе, ни в Китае с Индией. Это чистая иллюзия русского человека, что можно куда-то уехать и будет хорошо, наступит совместное счастье с государством.
— Ну, манок Клинта Иствуда, образ свободного шерифа, силен для нашего брата. Шерифа и президента выбирает большинство, так и 25 октября 1917 года на улицах Петрограда у большевиков внезапно образовалось большинство. Вот и весь тоталитаризм, неотличимый от демократии. А Джон Рид, несмотря на любовь к рабочему классу, был идеальным журналистом, его жизнь – пламенный детектив.
— Да, он не большевик. А любимовский спектакль «10 дней» я только в записи смотрел, причем сделанной через 20 лет после премьеры, после того как Любимов покинул Россию. На запись я не ориентировался, но связь с тем спектаклем есть. И это абсолютно не ремейк. Да и не спектакль в обычном смысле, это — уникальный музейный экшен, иммерсивная акция в пространстве выставки и не повторится никогда.
— Но это ведь в точности Ваш жанр?
— Я всегда ухожу от жанровых границ и разрушаю их, мне страшно интересно заниматься живым движением, кино, театральной перформативностью. Все искусства сейчас настолько сопредельны и взаимосвязаны, что их практически нельзя разделить. Жанр — это ограничение, позволяющее лучше продавать, с точки зрения менеджмента. А с точки зрения искусства жанров не существует.
— На акции было очень много камер: зрители, актеры, цари — черный и белый, — все снимали друг друга на телефоны. Горький снимал Ленина, а тот Троцкого. В чем смысл тотальной селфизации, если не в жгучей иронии? Революции ныне только внутри гаджетов происходят?
— Прежде всего, трансляции с телефонов шли в трех залах — вход в историю через онлайн-трансляцию. С одной стороны, это чисто технический момент обеспечения картинки для зрителей, не успевающих пробежать все сценические локации. С другой стороны, это способ нашего восприятия истории сегодня. Вы же смотрите на мобильнике ролики Навального? Гаджеты — основной способ получения информации сегодня.
— Хиты Навального сняты картографическими дронами. Я видел летающего дрона на сессии орфиков в Электротеатре. В МИР-5 и картографы учатся. Но меня больше интересует ваша основная посылка в перформансе – раздвоение царя на белого и черного. Это вариант агента Купера из сериала «Твин Пикс»?
— Только специально наклоненные люди сегодня выступают исключительно за белых или строго за красных. Да, обращаясь к фигуре царя, я думал о сегодняшнем контексте. Царь у меня главный персонаж, без Николая II не было бы и революции. Слишком банально думать, что революция была выстроена вокруг Ленина и его деятельности. Очень интересно в этом фантасмагорическом, неописуемом, противоречивом событии разобраться, понимая, что с революции началась новая русская цивилизация. Так можно сказать в сегодняшнем историческом контексте. Герои тех событий приобрели столько радикальных интерпретаций, что мы не удивляемся ничему: ни царю-святому, ни тому кардинальному факту, что в центре Москвы стоит египетская пирамида.
— Ленин — мумия фараона? Но у Вас это не выделяется в сюжете, у Вас большевики – второстепенные, вывороченные наизнанку, одетые задом наперед картонные маски.
— Это глубокий анахронизм — говорить о царе как христианском святом и о Ленине как о фараоне. Но в этой одновременности есть гигантский концентрат чего-то сугубо русского. Если, конечно, русским считать сгущение абсурда. Америка тоже империя, только молодая, а наше сознание живет в отношениях с царем тысячу лет. Мы по-прежнему живем в феодализме, невозможном без царя и спрятанной монархии. Мы все это внутренне принимаем, но делаем вид, что живем в новой Европе.
— Странно не это сейчас, а то, что некое коллективное существо, иерархия чиновников, называемое государством, и признается за верховного сюзерена, царя. Вы исследуете извивы советско-имперского сознания, и зрителям кажется, что безоценочно и амбивалентно. Однако Вы изнутри, неявно и суггестивно подталкиваете зрителя в сторону трагедии.
— Да, такая имперская система реально существует, и главное – работает везде, где существует русский язык. И все это насквозь трагично. Оператор и сценарист фильма «Цирк» погибли, были расстреляны после съемок. Бабель поднял библейские архетипы, сплавил дух христианский с иудейским — и тоже расстрелян, как и все остальные.
— А что, в отличие от России, Вас удивляет в Европе, где Вы часто бываете?
— Меня в Европе поразили пустующие, никому не нужные храмы. Сто лет назад храмы были мощнейшим магнитом, энергией и формирующей силой жизни. Ездил недавно по Италии: католические храмы пустуют, кроме туристов — никого. Католики как компартия, и храм стал красным уголком для пионеров. А ислам архаическую энергию еще генерирует, в этом трагедия современного мира. В православии тоже есть азиатская тяга к иррациональной глубине, к невидимому миру.
— Будете продолжать разработку советских архетипов?
— Советскую тему не бросаю, сейчас делаю «Собачье сердце» Булгакова в Петербурге, в театре «Приют комедианта». Совершенно иконописная вещь, каноническая для постсоветского сознания.
— Творение профессором Преображенским-Франкенштейном советского голема?
— По сути, вечный диалог Бога и Адама.
— Метафизический реалист Юрий Мамлеев, считавший Россию сфинксом, а русского человека… Короче, он говорил небанально: есть люди, а есть русские.
— Интересно, что Мамлеева вспомнили. Как раз композитор Владимир Раннев, работающий со мной на «Собачьем сердце», делает оперу в Электротеатре по рассказам Мамлеева и Чехова.
Спектакль «10 дней, которые потрясли мир» играли с 29 сентября по 8 октября в Музее Москвы.
Режиссер: Максим Диденко
Художники: Мария и Алексей Трегубовы
Драматург: Константин Федоров
Композитор, хормейстер: Александр Карпов
Хореограф: Ирина Галушкина
Видеохудожники: Илья Старилов, Олег Михайлов
Актеры: три поколения Мастерской Брусникина и Вениамин Смехов
Фото: © Владимир Яроцкий
