18+
Сегодняшнее заседание по делу Малобродского в Таганском суде было особенным. Следствие подало уже второе ходатайство о переводе театрального директора под домашний арест, и люди небезосновательно рассчитывали, что уж в этот раз все точно получится. Но получилось кое-что другое.
У здания на Каланчевской было немноголюдно. Впрочем, гламурная публика и широкая либеральная общественность редко ходят на заседания без участия Серебренникова. Как правило, там дежурят только театральные деятели и немолодые культурные обозреватели. В здание пускают легко. У дверей 25-го кабинета — Зоя Светова, Ксения Ларина, Арина Бородина, Лев Рубинштейн, Александр Маноцков и, конечно, жена Малобродского Татьяна Лукьянова. Через какое-то время появляется актриса Юлия Ауг — в 10:00 прилетела со съемок из Киева, в 11:00 уже здесь. Кто-то задается вопросом, отчего нас так мало. «Кто на съемках, кто на гастролях, кто в Каннах», — разводит руками кто-то из присутствующих. В самом деле, на киносмотре совсем недавно показали «Лето», и некоторые из друзей Серебренникова еще не успели вернуться. А вот у Ауг с Каннами не складывается — никогда не получается съездить: то съемки, то репетиции «Эльзы» в Театре на Таганке.
Адвокат Ксения Карпинская шепчет что-то на ухо Лукьяновой. Другие тоже прислушиваются: а, здесь записывают в родственники Малобродского. Светову — бабушкой, Рубинштейна — дедушкой, ну и так далее.
Между театралами снуют подсудимые в наручниках, приставы просят освободить проход для конвоя и овчарок. Наконец, по коридору проводят очень низенького пожилого интеллигента в очках и наручниках. Это Алексей Малобродский, вор и мошенник.
Пристав начинает выкрикивать имена «родственников». «Так, я за Ариной, я за ней как за каменной стеной», — говорит Рубинштейн. Арина Бородина действительно очень неплохо расчищает путь московскому концептуалисту. «МанАцков!» — выкрикивает пристав. «Вообще-то я МаноцкОв», — раздраженно откликается композитор.
В зале сам Александр Лавров, руководитель следственной группы по делу «Седьмой студии». Очевидно, конфликт между Генпрокуратурой и Следственным комитетом постепенно набирает обороты. Ведь отклоняя ходатайства, суд очевидным образом щелкает по носу не только творческую интеллигенцию, но и внезапно подобревшего Бастрыкина. Лавров просит отпустить Малобродского под домашний арест в связи с новыми обстоятельствами — серьезным ухудшением здоровья. Малобродский за. Он говорит, что в последнее время действительно очень плохо себя чувствует и всерьез опасается за собственную жизнь. Судья и прокурор говорят, что следствие может подтереться своим ходатайством, потому что предыдущие решения суда еще не вступили в законную силу. Они предлагают рассмотреть доводы Лаврова как-нибудь в другой раз, например, на апелляции в Мосгорсуде. Мужчина, недавно назначенный старшим следователем по особо важным делам при главе СК, возражает, что ходатайство вполне можно рассмотреть прямо сейчас. Судья Николаева удаляется в совещательную комнату, людей выгоняют из зала.
Попасть назад у меня уже не получилось, но вторая часть заседания была совсем короткой. Вышедшие из зала люди рассказывают, что Николаева отказала Лаврову, Малобродский сказал ей, что она совершает покушение на убийство и потом за такое будет стыдно.
Люди толпятся у входа и ждут, когда выведут подсудимого. Время идет, а двери все не открываются. Наконец, из зала выбегают адвокаты Лахова и Карпинская и говорят, чтобы журналисты снимали «все, что будет сейчас происходить». «Никаких пресс-релизов, никаких комментариев, неаккредитованным журналистам ничего не снимать!» — топают ногами приставы. Адвокаты, не обращая на них внимания, рассказывают, что Малобродскому стало плохо, но никто не спешит оказывать ему помощь. Защита специально к сегодняшнему заседанию привела лечащего врача Малобродского, чтобы тот рассказал о состоянии здоровья своего пациента, но работники суда не дали ему оказать помощь и выпроводили из зала.
По рядам идет ропот, слышатся матерные выкрики. «Что ты сказал ему на ухо? Что ты сказал ему на ухо? За базаром следи!» — композитор Маноцков зачем-то набрасывается на оператора телеканала РБК. «Цирк какой-то!» — хмыкает кто-то из приставов. «Какой цирк! Человек может прямо сейчас вот в этом вашем суде у вас на глазах умереть!» — взвивается Карпинская.
«Не смейте фотографировать, не смейте фотографировать! Мы составим на вас протокол и вышлем копию вашему редактору, с тем, чтобы вас больше никогда не пускали в наш суд!»
«Да мы не сфотографировать хотим, а чтобы человек не умер здесь от сердечного приступа!»
«Прокуратура хочет, чтобы все было по правилам, чтобы человек умер в рамках закона», — поясняет собравшимся адвокат Лахова.
Атмосфера накалена до предела. Наконец, бледного и шатающегося театрального менеджера выводят из зала — по-прежнему в наручниках.
На улице уже дежурит скорая помощь. Приведенный защитой кардиолог рассказывает, что у Малобродского — подозрение на тромбоэмболию легочной артерии. То, что произошло с ним несколько минут назад, вполне может оказаться инфарктом миокарда. Врач говорит, что человека в таком состоянии нужно везти в Первую градскую или другую больницу с хорошей кардиологией, но его, судя по всему, в лучшем случае отвезут обратно — в «Матросскую Тишину».
Впрочем, «Матросская Тишина» — это еще очень неплохо. Некоторое время назад следователи решили познакомить своего подопечного с настоящей тюрьмой и перевели из относительно приличного СИЗО в медведковский изолятор. 60-летний театральный деятель сидел в камере с 12 курящими уголовниками, и для него это был крайне травматичный опыт. Только недавно его перевели в пятиместную камеру. Судя по всему, Малобродский действительно может умереть. Здравый смысл подсказывает, что мужчине после 50, вообще, чтобы умереть «от сердца», немного надо. Шел-шел, да и умер.
Впрочем, адвокатам удалось растормошить даже министра здравоохранения Веронику Скворцову. Она пообещала разобраться в ситуации и сделать все правильно.
