18+
Похоже, художник Павленский, подпаливший намедни дверь Нацбанка Франции, чтобы раздуть очистительный пожар мировой революции, надолго, если не навсегда выписал себя из светлого храма. В стенах которого рукопожатная общественность обсуждает положение текущих дел, строит планы на будущее, ликует в ожидании светозарной победы либерального гения и оплакивает родину, оккупированную ордой варваров. Реакцию свободолюбивых соотечественников, как внутри страны, так и в далеких цивилизованных пределах, можно разделить на два типа. Первый — массовый, свойственный большинству — это смердяковская, нахальная и лакейская одновременно, отповедь потерявшему берега акционисту.
В этой стилистике выразительней всего из «прекрасного далека» прозвучал голос Аркадия Бабченко, который бежал в Чешскую Республику и оттуда продолжает являть пример стойкой, неутомимой борьбы с «кровавым режимом».
Позволю себе процитировать большую часть его яростной филиппики: «Все-таки для художника-акциониста нет места лучше, чем Россия. Если ты художник-акционист, не надо отсюда уезжать. Потому что когда ты живешь в тоталитарной стране, которая действительно тебя травит и давит, и, протестуя против этого, выходишь и поджигаешь двери ФСБ, имея реальный шанс уехать в зону лет на 20, — это действительно мужественно, важно и серьезно.
А когда ты приезжаешь в страну, которая дала тебе убежище, документы, материальную поддержку (замечу, в совершенно свободную страну, где тебя никто не давит и не травит), и вместо того чтобы элементарно начать зарабатывать, строя свою разрушенную тоталитаризмом жизнь заново, платить налоги в качестве благодарности за убежище, да и вообще просто банально свободно жить, вырвавшись из ада, когда вместо этого ты захватываешь чужое имущество на сквоты, воруешь еду в магазинах (у тех людей, кто тебя приютил и укрыл, и платит тебе, блин, пособие) и в итоге поджигаешь двери банка, протестуя против какого-то мирового олигархата, который не дает тебе (вот даже не знаю, что не дает-то) колбасу в магазинах тырить, всем сразу становится понятно: нда... оказывается, ты — обычный ****нат».
Ну здесь позиция изложена предельно честно и понятно. Россия — это место экзистенции тошнотворного тоталитарного сброда, безвозвратно потерянного для цивилизации. Поэтому там можно гадить где угодно и всеми возможными способами. В прекрасном «свободном мире», который к тому же еще тебя и прикармливает, следует стоять, вытянувшись по струнке, не нарушая общей гармонии, чтя и соблюдая заповеди, по которым живут его хозяева, внимая предписаниям, в которых изложены пределы допустимого для взятых на содержание приезжих.
Судя по тому, что он продолжает сбор денег на своей странице в Facebook, Аркадию каждый кусок хлеба дается непросто, поэтому он давно уже овладел искусством ценить и, думаю, даже искренне любить руку, из которой кормится. Тем более, что эта рука не россиянского быдла, многократно журналистом оплеванного, а того кого надо рука. Этот подход грубоват, поскольку в нем чувствуется неодолимая сила и энергия желудочного сока – он явно не годится для натур уточненных, которые держатся уровня чистой идеи, не увязывая ее с разнообразными телесными нуждами.
Продвинутая публика говорит о предательстве тех монументальных образов, дав которым жизнь, Павленский подписал приговор ненавистному Мордору. Прибитые к кремлевской брусчатке тестикулы — это уже не те тестикулы, которые свидетельствовали о растленной сущности «кровавого режима». Это теперь просто несчастные, скукоженные яйца безумца, которому грезятся всполохи мирового пожара. А огонь, пожирающий дверь здания ФСБ, нивелирован, обращен левацкой выходкой Павленского в ничто, в нелепую и вздорную эскападу, девальвирующую саму идею борьбы с путинизмом художественными средствами.
Александр Морозов — другой беглый оппозиционер, который в отличие от Бабченко любит наведаться на тоталитарную родину — вообще в связи с произошедшим заявил о гибели акционизма, у истоков которого, как известно, стояли венские художники 60-х годов прошлого столетия.
В этой логике Винсент Ван Гог, отрезавший себе ухо тогда, когда о Владимире Путине никто еще и ведать не ведал, — это, если пользоваться лексиконом Бабченко, ни кто иной, как ****нат. Вот если бы машина времени перенесла его в российское настоящее и он бы ампутированную часть тела дал бы сожрать какой-нибудь бездомной шавке, объявив ее собакой тирана, тогда его поступок обрел бы подлинный смысл и заиграл бы сотней оттенков прекрасной идеи противостояния злу.
Акционизма в истории много, но в свете новых интерпретаций необходимо изобрести как минимум язык перевода, чтобы, извлекая из глубины веков тот или иной жест какого-нибудь безумного художника, придать ему актуальность уже в новых обстоятельствах. Вообще, если брать расширительно богатство продемонстрированного нашими либеральными собратьям подхода, то можно, наверное, помыслить себе что-то вроде гегелевского мирового духа, наделив его свойством угадывания из тьмы веков главной беды, с которой рано или поздно столкнется человечество. Его разворачивание в истории можно толковать как провиденциальный протест, борьбу с путинской властью, которая длится с начала времен, не имея точного имени. Сформулировать себя, обозначить свои конечные цели она получила возможность только сегодня, столкнувшись, наконец, лицом к лицу с врагом рода человеческого.
