Когда произносят слова «современное искусство», многие сразу представляют себе Кети Чухров. Или Арсения Жиляева. Или еще какого-нибудь зануду-левака с бесконечными рассуждениями об институциональной критике, политической чувствительности, процессуальности, диалогичности и прочей такой световоздушной среде. На самом деле большая часть современного искусства – это симпатичные вещицы и забавные придумки. Примерно как в дизайне, но чуть более интеллектуально изощренные, как бы с перчинкой, с вызовом. Дизайн – это уже такие промышленники, а совриск – лаборатория, где ждут тонких, чувствительных людей, которые смогут развлечь и себя, и профессиональное сообщество (300 человек в Москве), а если повезет, то и широкие массы.
Изобретательных юношей ждут, к примеру, на «Винзаводе». Там для них придумана специальная программа СТАРТ, которую в этом году курирует искусствовед и преподаватель Британской высшей школы дизайна (в разных пиар-конторах, нанимающих дизайнеров, эйчары по-свойски так говорят «британка») Вера Трахтенберг. Чем хороша программа СТАРТ? О тебе там заботятся по-настоящему, а не так как Навальный об Александре Туровском.
«Молодые художники часто попадают в лапы к левым, им говорят, что они должны страдать, а я говорю – нет. Молодой художник должен питаться! А для этого он должен хорошо продаваться. А значит, он должен презентабельно выглядеть и нравиться покупателям!» — говорит куратор программы Вера Трахтенберг, молодая женщина, часто посещающая рейв-вечеринки в берлинском клубе «Бергхайн».
Одно из таких молодых дарований под крылом Трахтенберг, Николая Палажченко и прочих функционеров «Винзавода» зовут Евгений Сахацкий. Это долговязый молодой человек, который рисует разные мусорки и не очень красивых людей с окраин нашего города – рэперов, металлистов, любителей рока. Трахтенберг смотрела на его работы, смотрела, все думала: «Как концептуализировать?» В итоге вспомнила про гоп-арт и прочие питерские штучки и сделала выставку «Ничего нового». А в порядке оживляжа организовала на полях выставки дискуссию с участием художников-гопников: Кирилла Шаманова, Михаила Климина и Михаила Бастера.
Дискуссия о гоп-арте проходила в винтажном зале «Винзавода». На сцене — трое мужчин в шортах (Евгений Сахацкий, Кирилл Шаманов, Михаил Бастер), один мужчина в штанах (Михаил Климин) и модератор дискуссии Вера Трахтенберг. Сначала мужчины долго рассказывали об истоках своего творчества, то есть о тюрьме, постмодернизме и культуре русского ужаса. Особенно на русский ужас упирал Климин, который начал прямо с первых лет утверждения советской власти, голода, антисанитарии, преступности, потом перешел к массовым изнасилованиям и уже не мог выбраться из этой темы: «Около сотни рабочих… выцепили девочку… и трахали ее 14 часов подряд…» Трахтенберг пыталась остановить Климина, спрашивала его, какое отношение изнасилования имеют к выставке Сахацкого, но у нее ничего не получалось, Климин просто физически не мог съехать с темы античных деревенских людей первой половины XX века, от которых происходят современные гопники.
Шаманов в свою очередь рассказывал, что этика пацанов интуитивно понятна каждому из нас. Вот, скажем, отношение к гомосексуалистам. Всем известно, что к таким людям отношение негативное. Однако не многие знают, что в тюрьме и на зоне есть два типа гомосексуалистов. Первые называются петухи, многие из них вообще обычные гетеросексуалы, перешедшие в касту опущенных за серьезные проступки, и им не позавидуешь. Но есть и другая каста – шныри. Эти люди не подвергаются никаким унижениям, более того, могут беспрепятственно заниматься однополым сексом прямо в местах заключения за специальными занавесками или пологом. Таким способом Шаманов как бы пытался показать, что любая иерархичность и репрессивность имеет еще и другую, добрую сторону, которая от нас ускользает.
«Но это ведь все равно культура изнасилования, это отвратительно, чудовищно, и именно эти ваши заигрывания с подобной тематикой приводят к тому, что в арт-тусе вас не признают, да и просто боятся!» — всплеснула руками Трахтенберг. Она вообще очень любит выражение «арт-туса», буквально в каждом втором предложении его использует.
Шаманов возразил, что довольно странно слышать о страхе от деятелей современного искусства, которые готовы пойти на все, чтобы максимальное количество людей обидеть, напугать и спровоцировать на неадекватные поступки. Потом Шаманов начал восхвалять Олега Воротникова, потому что Коза, Троица, Каспер Ненаглядный, Мама и что там еще никогда никогда ничего не покупают и живут как представители черной масти в буквальном смысле слова. Впрочем, не знаю, как там насчет гоп-арта, Воротникову, по-моему, всегда больше Вадим Захаров нравился.
Себя самого Шаманов причисляет не к воровской, а скорее к мошеннической масти. Это чуть более гедонистически настроенные преступники, которые как раз очень любят деньги, любят их получать, любят их тратить. Неслучайно за время своей арт-деятельности художник уже успел заработать порядка полумиллиона долларов. Это вообще одна из программных задач гоп-арта – быть коммерчески успешным. Ведь арт-сообщество так много говорит о строительстве цивилизованного арт-рынка в России, о выращивании олигархов, которым захочется быть по-настоящему тонкими с одной стороны и об угадывании их тайных желаний с другой. Конечно, есть люди вроде Мамута и Дерипаски, которые нанимают придворных философов и смотрят прогоны Кирилла Серебренникова. Однако большинство российских богачей, готовых покупать произведения современного искусства – это бандиты, прокуроры, следователи, региональные чиновники, судьи и прочие носители пацанских ценностей. Именно таким людям гоп-арт необычайно близок, он говорит с ними на понятном им языке.
Кроме того, не стоит забывать, что даже в массовой культуре именно гоп-стайл в десятые годы стал необычайно коммерчески успешным. В таких фигурах как Сергей Шнуров или Гоша Рубчинский гоповская эстетика смыкается с эстетикой «лакшери». В этом смысле гоп-арт – самая правильная художественная стратегия для тех, кто хочет не просто кормиться от полутора «просвещенных» олигархов, но и реально поднимать, развивать, формировать под себя рынок современного искусства в России.
Время от времени микрофон давали художнику Сахацкому. «Ну, Женя, не бойся, скажи, почему у тебя тема такая грязная, а сама выставка – чистая?» — обращалась к нему куратор. Сахацкий отвечал, что рисует как видит. Тогда Трахтенберг говорила, что питерские художники-гопники очень напугали Евгения, что все эти разговоры про тюрьму его расстроили и обескуражили, вот он и стушевался.
Шаманов же продолжал настаивать, что всем художникам обязательно нужно готовиться к посадке. «Вот кто у нас первый сел?» — «Да Трушевский первый сел», — заметила модератор дискуссии. «Нет, не Трушевский, первыми сели Воротников с Леней Николаевым», — сказал Шаманов.
Ну, здесь понятно, почему путаница. Трушевский изнасиловал девочку жарким летом 2010-го, а Воротников перевернул полицейскую машину чуть позже, в сентябре. При этом Воротникова посадили уже в ноябре, а дурачок Трушевский до самого марта гулял под подпиской о невыезде, даже не догадываясь, что на пять лет отправится в самый настоящий лагерь. Леня с Олегом к тому времени уже отстрелялись. Но если так рассуждать, то первым вообще Володарский Александр сел, на Украине, правда. Но тогда она от нас еще не отделилась.
Трахтенберг, конечно, поспешила успокоить и Женю, и всех присутствующих: садиться необязательно, достаточно любого крупного скандала.
Эта дискуссия вообще выглядела как некое поучение-наставление 26-летнему парню с ногами, как у больных детей, которым собирают деньги в интернете. Особенно страшно ноги Сахацкого смотрелись на фоне ног-тумбочек Михаила Бастера (приземистый, крепкий, полноватый мужчина со стрижкой под Тилля Линдемана). Все рассказывали Жене, как ему питаться и одеваться, что читать и как себя правильно продвигать в этом мире. Время от времени Трахтенберг как будто трепала Евгения по щеке, сообщая окружающим, что он «вообще не из арт-тусы», а просто «рисует как умеет», но это и хорошо, «потому что искусство не должно создавать новых дискурсов», что новые дискурсы создают философы, а искусству лучше быть «для людей», и вот Женя – он «для людей».
В общем, люди, сходите посмотрите на мусорки.