18+
Сегодня в Пресненском районном суде завершилось, пожалуй, самое громкое дело этого лета: актера Михаила Ефремова признали виновным в ДТП на Садовом кольце, в результате которого погиб человек. Артисту дали восемь лет лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима. Много это или мало? Как считает знаменитый правозащитник Генрих Падва, срок мог бы быть намного мягче, если бы Ефремов искренне покаялся и не шел на поводу у своего адвоката Эльмана Пашаева. Но судьба сыграла с ним злую шутку: он выбрал не того «режиссера»!
Практически ни одно заседание по этому делу не проходило без перепалок и скандалов. Суд дважды брал недельную паузу: первый раз из-за экстренной госпитализации Ефремова с подозрением на инсульт (который потом не подтвердился), второй — из-за отказа актера от своего адвоката, благополучно вернувшегося к нему через неделю. Возле здания бродили мужчины, переодетые в женщин, поклонницы взахлеб утверждали, что вместо Ефремова за рулем сидел каскадер, а никакого невинно убиенного Сергея Захарова не было и в помине, адвокат второй стороны Добровинский хрюкал на камеру и приезжал на процесс на самокате, а Джигурда пел частушки. Жуткая клоунада. Жуткий финал... Могло ли быть как-то иначе?
Об этом и о многом другом мы говорим с Генрихом Падвой, подзащитными которого в разное время были самые известные люди эпохи: от экс-министра обороны Анатолия Сердюкова до актера Владислава Галкина.
— Генрих Павлович, итак, все решилось. Михаилу Ефремову дали восемь лет лишения свободы с отбыванием в колонии. Насколько провальной, на ваш взгляд, была защита?
— Абсолютно провальной! Я читал выступление в защиту. Вы знаете, это был просто какой-то сатирический опус. Бред сумасшедшего какой-то. Идиотизм. Что он говорил!!! Можно сказать, там вообще никакой защиты не было. Это катастрофа. Ну и вся позиция его... Если что и делал Пашаев, так это гробил своего клиента! При нормальном адвокате Ефремов никогда не получил бы такой срок!
— Говорят, что через четыре года Михаил может рассчитывать на условно-досрочное освобождение либо смягчение наказания. Как вы оцениваете эти шансы? Можно ли его хоть как-то вытащить?
— Все может быть, но говорить об этом слишком рано, ведь приговор еще не вступил в законную силу. Будет апелляция, а что там дальше, не знает никто, однако все уже считают, сколько он отсидит. Единственное, чего я не уловил, изменили ли ему меру пресечения? Вы не обратили внимания, взяли его под стражу или нет?
— Да, взяли. Прямо в зале суда. Надели наручники.
— Взяли, да? (растерянно) Ну ужасно!
— Скажите, а вам как профессионалу было интересно следить за тем, что происходило все эти три месяца? Или для вас это привычно?
— Скорее, не интересно, а омерзительно. Омерзительно — потому что вместо акта правосудия получилось какое-то низкопробное шоу, и виноваты в этом два адвоката: в первую очередь — Пашаев, во вторую — Добровинский. Безусловно, это было трудное дело. Но в итоге могло быть и условное наказание, и колония-поселение, и колония общего режима. Ефремову могли дать и пять, и шесть лет! Вплоть до двенадцати.
— Я правильно поняла, что исход был бы иным, возьмись за дело кто-то другой?
— Конечно. Если б были нормальные адвокаты, все было бы довольно предсказуемо и благополучно. Это дело можно было бы решить очень легко. Ну как легко... Поработать, подумать... Но главное — добиться того, чтобы Ефремов продолжил ту линию, которую начал! А начал он с искреннего покаяния и с извинений. С признания себя виновным. С попыткой возместить ущерб. Нужно было добиться того, чтобы потерпевшие поняли: мертвого человека уже не вернуть и, продолжая сохранять свою жесткую позицию, они лишь продолжают обременять себя тяжелыми переживаниями.
— Говорят, что вы лично знакомы с Михаилом. Это так? И нет ли у вас ощущения того, что в самый тяжелый день своей жизни он остался совершенно один?
— Особой дружбы не было, но мы добрые знакомые. Что касается таких ощущений, то нет. Если его кто-то и предал, то далеко не все. Насколько я знаю, было очень много людей, которые за него искренне переживали. Но вся эта история сначала с признанием, потом с отказом не могла не сделать свое дело и отвратить от него часть поклонников и сочувствующих. Более того, это отразилось на отношение со стороны суда.
— Жалко его? Чисто по-человечески?
— Очень! Шутка ли, такому талантливому актеру оказаться в такой ситуации, потерять нормальную жизнь и оказаться оторванным от семьи. Причем эту злую шутку сыграл с ним его же профессионализм. Почему? Потому что любой хороший актер всегда пытается прислушиваться к своему режиссеру и выполнять его замысел. А в таких делах режиссером чаще всего становится именно адвокат.
— Понимаю, к чему вы...
— Так что Михаилу нужно было просто быть самим собой. Иногда у него это получалось; такие проблески были. Помните, когда во время своего последнего слова он вдруг прочел стихотворение, которое было посвящено потерпевшему? По форме оно, конечно, было очень слабое и неумелое, но по чувствам, как мне кажется, это подлинно Ефремов. Он еще сказал, что желает Захарову рая и без конца осуждает себя за то, что произошло...
Так вот если б он вел себя так во время всего процесса, все было совсем иначе!
