18+
О монахах из организации Ма Ба Та, которые олицетворяют собой борьбу с исламом в Мьянме, в Янгоне слышал каждый — от бедняков в мусульманских кварталах и завсегдатаев «пивных станций» до приезжих богачей, скупающих апартаменты в новостройках-небоскребах.
Но вот отыскать этих духовных лидеров — не самая простая задача. Информации про акции, которые устраивают националисты, в Сети достаточно, а точных данных, где располагается их штаб-квартира, нет. Только примерный район.
Защита расы по-бирмански
Пока я ищу хоть какие-нибудь контакты и выходы, регулярно наталкиваюсь на публикации местных СМИ. Заглянув в них, можно понять, откуда у «правых» такая скрытность.
В Мьянме популярна теория, что националисты являются проводниками воли правительства. Не далее как сегодня именно эту версию нам изложили в одной из мечетей Янгона. Однако же отношение бирманских журналистов к монахам-радикалам покровительственным назвать никак нельзя. Статьи о Ма Ба Та и других ультраправых движениях, скорее, строго информационные. Куда пришли, что сделали, чем закончилось. Если кто из авторов и симпатизирует «правым», то открыто об этом заявлять не спешит.
Это же относится и к официальным властям. На многие акции Ма Ба Та полиция смотрит сквозь пальцы, однако, когда националисты перегибают палку, не стесняется заводить на них уголовные дела. В том числе и на монахов.
Как жить по соседству с Ма Ба Та в Мьянме, кажется, пока так и не разобрались.
Лицо буддистского террора
Эта организация появилась не так давно. В 2014-м.
Тогда, три года назад, группа буддийских монахов решила создать Ассоциацию по защите расы и религии. Ма Ба Та — бирманский акроним этого названия. От кого именно они собираются защищать веру и религию, в ассоциации никогда не скрывали — от мусульман.
Негласный лидер Ма Ба Та — это Ашин Вирату, 49-летний монах из еще одной бывшей столицы Мьянмы, города Мандалай. За пределами Бирмы о Вирату узнали и заговорили в 2013 году, когда журнал Time поместил его портрет на обложку. Статья, посвященная монаху, называлась «Лицо буддистского террора».
Свою борьбу против ислама в Мьянме Ашин Вирату начал еще задолго до создания Ма Ба Та.
Точкой отсчета можно считать 1997 год. Вирату в тот момент было 29 лет, большую часть своей жизни он посвятил учению Будды, выбрав монастырь, когда ему исполнилось четырнадцать. По словам будущего лидера Ма Ба Та, ему открыла глаза книга под названием «Перед лицом растворения расы». Это была одна из брошюр, которые ходили по рукам во времена хунты. Об их авторстве достоверно никто ничего не знал, но в Мьянме подозревали, что печатали их по указанию правительственного Департамента по вопросам религии. Там считали, что полезно поддерживать в обществе антимусульманские настроения.
И если в 90-е Вирату черпал вдохновение из книг, то уже в следующее десятилетие сам стал идолом и иконой, чьи слова обращались в непреложную истину для его последователей.
В беседе со швейцарским режиссером-документалистом Барбе Шредером Ашин Вирату сравнивал мусульман с африканскими сомиками: «Они в точности, как эти рыбы — быстро растут, быстро размножаются, и крайне жестокие».
В 2003 году, выступая перед своими сторонниками, Вирату был не менее избирателен в выражениях. Он говорил о том, что терпимости по отношению к мусульманам пришел конец. Предупреждал о сигнале, который вскоре от него последует, и об операции, которая по своей эффективности должна не уступать тем, что проводят ЦРУ и Моссад. Спустя месяц в городе Кяоке (именно там в 1968 году появился на свет Ашин Вирату) под Мандалаем начались антимусульманские погромы – одиннадцать человек были убиты, две мечети разрушены и десятки домов сожжены.
Давал ли Вирату сигнал, неизвестно. Однако и одного выступления месячной давности хватило для обвинений в подстрекательстве к насилию. Даже для хунты Ашин Вирату оказался слишком радикален — по решению суда монах был отправлен в тюрьму.
Вышел на свободу он только спустя семь лет после широкой амнистии, объявленной демократическим правительством Мьянмы.
По законам Ма Ба Та
В новые времена Ашин Вирату оказывается весьма востребованной фигурой.
В 2012-м году речи монаха из Мандалая подливали масла в огонь во время первого конфликта между рохинья и райкханами в штате Аракан. Тогда в столкновениях между буддистами и мусульманами погибли сотни человек, а десятки тысяч рохинья были вынуждены искать спасения в соседнем Бангладеш. Именно события 2012 года заложили основу нынешнего конфликта в Мьянме.
Но одного штата Аракан для столь деятельной личности, как Вирату было мало. Он жаждал торжества своих идей по всей стране.
Уже в рамках Ма Ба Та он и его сторонники добились от правительства принятия ряда законов, направленных в первую очередь против мусульман. Например, запрет на вступление в брак с буддистскими женщинами для всех, кто исповедует другую религию. Или ограничение на рождение детей – не более одного ребенка в три года.
При этом как политическая партия Ма Ба Та никогда не была оформлена, оставаясь своего рода общественным движением. Просто крайне влиятельным.
Настолько, что даже критиковать ее оказывалось опасно.
В 2015 году Хтин Лин О, бывший спикер партии Национальная лига за демократию (той самой, которую возглавляет Нобелевский лауреат Аун Сан Су Чжи), был приговорен к двум годам тюрьмы за то, что в своем выступлении о Ма Ба Та позволил себе заметить, что расовая и религиозная нетерпимость не сочетаются с главными идеями учения Будды. Результатом стали обвинения сразу по двум статьям – об оскорблении чувств верующих.
Дошло даже до того, что Хтин Лин О распростерся ниц перед монахами в знак раскаяния и поиска примирения, однако и этот жест не спас его от обвинительного приговора.
Но все же в Мьянме между уважением к идеям Ма Ба Та и одобрением их силовых акций существует определенный водораздел.
Ситуация примерно такая же, как с Ашином Вирату в 2003 году, когда он переступил черту. Сейчас, в 2017-м, его движение застыло на этой границе: шаг в одну сторону всеобщая поддержка, шаг в другую – окончательный запрет.
В поисках монастыря
Пока я собираю всю эту информацию о Ма Ба Та, у меня рождается примерный план действий.
В конце мая 2017-го у Ассоциации по защите расы и религии начало возникать недопонимание с властями Мьянмы. Поднимался вопрос о запрете Ма Ба Та. Чтобы обсудить, как жить и функционировать в новых непростых условиях, члены ассоциации собрались на большую конференцию в одном из монастырей Янгона.
Его название неоднократно мелькало в прессе – Аун Сан Тавья. И пусть идентифицировать на карте этот монастырь никак не получалось (то ли он
был слишком маленьким, то ли информационные системы Мьянмы еще не так хороши), но район поисков уже значительно сужался. Правда, обнаружить лидеров Ма Ба Та – только первая половина ребуса. Как показал визит в мусульманские кварталы, представители религиозных общин Янгона не слишком стремятся к общению с прессой. Но у националистов позиции в Мьянме посильнее, поэтому и шансов на разговор больше.
Мы садимся в такси и едем в центр района Инсейн, где предположительно находится нужный нам монастырь.
Дорога через все городские пробки отнимает у нас больше часа. Выехали мы еще засветло, а когда добрались до Инсейна, Янгон уже успел провалиться в темноту. Это немного добавляет нам хлопот. В крайнем случае, мы рассчитывали опознать монастырь по фото, а теперь едва ли этот план осуществим.
Приходится рассчитывать на помощь местных жителей.
Отдаю водителю такси мобильный телефон с названием и фотографией монастыря и наблюдаю, как тот отправляется за советом к придорожной палатке-магазинчику. Судя по уверенной жестикуляции бирманцев из Инсейна, где находится Аун Сан Тавья, они точно знают.
Три минуты немного нервной езды по темным грунтовым дорожкам, и мы оказываемся у входа в монастырь.
Аун Сан Тавья
Там у высоких красно-золотых ворот, купающихся в лучах электрического освещения, за всеми желающими попасть на закрытую территорию наблюдает массивный широкоплечий буддийский монах, одетый в оранжевую кашаю.
Я, вспоминая стену тишины в мусульманских кварталах, на этот раз произнесение всех страшных слов, вроде «рохинья», откладываю на потом. Для начала пытаюсь облегчить переговоры и найти человека, с которым мы бы общались на одном языке.
— Инглиш? – спрашиваю монаха.
Тот качает головой.
Я испытываю легкое облегчение. Этот суровый привратник почему-то не вызывает у меня доверия. Кажется, что если я выложу перед ним все карты на стол, он точно развернет нас назад.
Короткие поиски переговорщика вблизи ворот успеха не приносят, и монах принимает решение вести нас внутрь. Про себя извиняюсь перед этим человеком, который на поверку оказался гостеприимнее, чем выглядел.
Он ведет нас в дом, который расположен неподалеку от входа на территорию монастыря. Возможно, у этого места есть какое-то особенное название, но мои познания в буддистской культуре не очень глубокие, поэтому одноэтажное строение, куда нас привели, остается для меня просто домом. Полы внутри застелены несколькими слоями ковров и матов. У стен множество зеркал и светильников. В дальнем конце комнаты на массивном и несколько вычурном белом кресле сидит пожилой человек в очках, фотографию которого мы уже видели в интернете.
Это глава монастыря Аун Сан Тавья. Одет он так же, как и привратник, в тяжелую оранжевую кашаю.
Монахи приветствуют друг друга, а нам предлагают устраиваться на сшитых из тростника ковриках, предназначенных для посетителей.
— Вы глава монастыря? – на всякий случай уточняю я, когда привратник удаляется, и мы остаемся в компании человека в очках. Еще несколько человек в простой мирской одежде сидят на ковриках поодаль, и в зарождающийся разговор вмешиваться не спешат.
Пожилой монах кивает и интересуется, за чем именно мы пришли.
Фотоаппарат на шее моего коллеги и блокнотик с ручкой у меня в руках, которые мы вынули из рюкзаков, пока шли от ворот к дому, достаточно красноречиво свидетельствуют о том, кто мы такие. Остается уточнить лишь конкретную тему разговора.
— Ма Ба Та, – выбираю я.
— Ма Ба Та! – повторяет за мной монах и начинает тихо смеяться.
Английская речь дается ему с трудом, поэтому он жестами дает нам понять, что нужно немного подождать, и тогда разговор состоится.
Пока длится пауза, настоятель посылает за литературой для нас. Нам с коллегой достается по экземпляру брошюры, посвященной биографии человека в очках. Его имя – Саддхамма Киттисара, однако чаще для обращения используют должность — Аун Сан Саядо, что примерно можно перевести как «почтенный учитель монастыря Аун Сан». Вчитываться в брошюру кажется не совсем приличным, но быстро пробежаться взглядом успеваю. Узнаю, что монахом Саддхамма стал в 1978 году, а настоятелем того места, где мы сейчас сидим – еще в далеком 1984-м. Еще оказалось, что Аун Сан Саядо очень любит путешествовать. Каждый год он отправляется за границу, чтобы рассказывать о своей доктрине. Как гласит брошюра, учитель успел побывать в США, Великобритании, Японии и еще девяти странах.
Вторая книжка уже значительно толще. Называется «Живи и умри с мудростью». Написана настоятелем. Ее листать уже не пытаюсь, но обещаю Аун Сану Саядо непременно ее изучить.
Неизменность нации
Народу в доме, где мы сидим, постепенно прибавляется.
Сначала к нам присоединяется невысокий смуглый мужчина с густыми черными бровями. Он постоянно смеется и довольно бойко говорит по-английски, правда, с ужасным акцентом. Аун Сан представляет его как своего младшего брата. Еще один гость монастыря, немного полноватый бирманец, одетый в белую рубашку и лунги, соглашается выступить в качестве переводчика во время нашей беседы.
— Расскажите про нам про Ма Ба Та, — обращаюсь я через него к Аун Сану.
— Ма Ба Та появилась пять лет назад, — переводят для нас ответ настоятеля. Формально это не совсем точная дата, но тут речь, скорее, идет о духе движения, а не о дате его регистрации. – У нас в Мьянме существует четыре религии. Это буддизм, индуизм, христианство и ислам. Главная религия – это буддизм. Не потому, что она выше всех остальных, просто большинство населения страны исповедует именно ее. Восемьдесят пять процентов. Как у вас в России христианство, да?
Точных цифр по нашей стране я не знаю. Но их от меня и не требуют.
— Примерно да.
— Ма Ба Та хочет сохранить ситуацию такой, как она есть сейчас. Чтобы все оставалось неизменным. Существуют три главных принципа. Первый — это защита нации бирманцев. Вернее, не так — всех народов, которые живут в Мьянме. Второй – защита национальной религии буддизма. Третий принцип – сасана. Это путь, наша философия.
— Почему у вас тогда возникают конфликты с мусульманами? – уточняю я.
— Мы не хотим конфликтов ни с одной из религий. Проблемы возникают только в те моменты, когда мусульмане начинают распространять свое учение среди представителей других конфессий. Мы не хотим, чтобы буддизм в Мьянме растворился. Как это произошло в Афганистане и Малайзии. Нам не нужно повторения.
— И что Ма Ба Та собирается делать с этим? У вас будет своя политическая партия?
— Нам это не нужно. Мы не собираемся никому ничего навязывать. Хотим просто защитить то, что есть.
— Как с закрытием мусульманских школ?
— Нет, у вас неверная информация. Ничего подобного не происходило. Мы выступаем против насилия.
Когда становится понятно, что беседа от теоретических вопросов перешла на почву реализации идей Ма Ба Та, монахи решают наш диалог свернуть. Делают это предельно корректно, объясняя, что монастырь – это по большей части площадка, на которой собираются последователи Ассоциации по защите расы и религии. А об интересующих нас проблемах лучше поговорить с практиками Ма Ба Та. Ашин Вирату – далеко в Мандалае. Поэтому нам предлагают главу штаба в Янгоне.
Пока мы ждем такси до цитадели Ма Ба Та, младший брат настоятеля и переводчик проводят для нас экскурсию по монастырю.
Мы застаем время молитвы. В одном из храмов видим около сотни человек, которые сидят на небольших ковриках перед портретом Аун Сана Саядо. Хор их голосов звучит мощно и красиво. Мне нравится. Жалею только, что смысл слов не понять.
Переводчик объясняет, что эти люди пришли в монастырь на пятнадцатидневную практику, а младший брат наставника рассказывает об ограничениях, которые они должны принять на это время. Еще он убеждает меня впустить Будду в свою жизнь и не перестает смеяться. Мне определенно нравится этот человек. Не хочется верить, что он разделяет принципы радикалов из Ма Ба Та.
После обхода монастыря мы садимся в такси, которое должно отвести нас к штаб- квартире Ассоциации по защите расы и религии.
— Водитель знает, куда ехать, и ему уже заплатили, — сообщает на прощание переводчик.
В доме Ма Ба Та
Недолгий переезд из одного квартала Инсейна в другой, и вот мы уже на месте.
Перед нами – маленький храм со статуей лежащего Будды. Вокруг невысокие жилые дома. И темнота. Куда идти, непонятно.
На помощь приходят местные подростки, которые по-английски не говорят, зато акроним Ма Ба Та знают отлично. Пара перебежек от дома к дому, и вот нас ведут в святая святых ультранационалистов. Все, как и обещал Аун Сан Саядо.
Правда, внешний вид штаба Ма Ба Та серьезного впечатления не производит. Этакая смесь конспиративной квартиры и офиса эконом-формата. Основное пространство комнаты занимают два стола. Один — большой переговорный, за которым должны собираться сторонники либо просто посетителя. Второй – чуть поменьше, для лидеров ассоциации. Перед ним впритык друг к другу стоят пять кресел: четыре черных по краям и одно красное в центре. Над ним висит большой портрет руководителя Ма Ба Та.
Именно с ним мы должны были встретиться.
Но сейчас в кресле не этот пожилой мужчина, а молодой, одетый в красное дородный монах.
— К сожалению, поговорить не получится, — сообщает он нам. — Саядо сейчас медитирует.
— И когда закончит?
— Не раньше чем завтра с утра.
— Но в монастыре Аун Сан Тавья нам обещали, что он нас примет, — говорю я монаху и, на случай своего плохого произношения, показываю брошюру, переданную мне наставником.
— Я не смогу вам помочь, — отвечает монах. Потом берет в руки брошюру и показывает на портрет Аун Сана Саядо на ней. — Вы с ним говорили? Он тоже Ма Ба Та. Один из лидеров, как Вирату.
Сам монах в красном разговаривать об ассоциации с нами отказывается.
— Я только ученик, у меня нет полномочий, — объясняет он.
В итоге мы сходимся на том, что он оставляет мне электронную почту, на которую я смогу выслать свои вопросы о Ма Ба Та, с тем, чтобы уже завтра получить на них ответы (этим же вечером, как только мы вернулись в отель, я честно отправил мэйл, но обратного письма мне так и не пришло).
Визит в штаб-квартиру Ассоциации по защите расы и религии выходит не самым долгим. Наши задачи по Янгону тоже подходят к концу. Нужно ехать в отель. Завтра утром у нас вылет в Аракан – сердце конфликта мусульман и буддистов Мьянмы.
Нумерология войны
Однако есть еще один маленький элемент, о котором хочется рассказать. На том клочке бумажки, где был записан мэйл Ма Ба Та, последними тремя символами перед «@gmail.com» были три цифры – 969.
«Движение 969» — это предтеча Ма Ба Та в Мьянме, от связей с которым просвещенные лидеры ассоциации пытаются всячески отгородиться. Дело в том, что философия Ма Ба Та хоть и отдает нацизмом и нетерпимостью, она не лишена своей внутренней логики, а вот «Движение 969» ближе к оккультизму.
Неприятие мусульман его последователями основано на… нумерологии. Они верят, что число 969 принадлежит буддистам. Первая девятка — это количество атрибутов Будды. Шестерка — число атрибутов его Дхармы. Вторая девятка — это девять атрибутов буддийских монахов.
Число ислама – 786. Это сумма значений букв арабского алфавита, из которых составлена фраза: «Во имя Аллаха милосердного».
Последователи «Движения 969» уверены, что число 969 является космологической противоположностью 786. Более того, исламская цифра — это еще и символ завоевания Бирмы мусульманами в XXI веке, потому что 7+8+6 — это как раз двадцать один.
Фото: © Daily Storm/Алексей Голенищев
