Откуда в Госдуме взялись артисты и спортсмены, как Сурков использовал Тесака и националистические теории для объединения интеллигенции и почему Навальный — искусственное образование, рассказал Daily Storm один из самых известных российских социологов, бывший референт Владимира Путина Симон Кордонский.
Симон Кордонский пять лет проработал в Кремле, из них с 2000-го по 2004 год начальником экспертного управления администрации президента, а с 2004-го по 2005-й — старшим референтом Владимира Путина. Он составлял для президента официальные речи, в том числе работал над ежегодными посланиями главы государства Федеральному собранию. С 2006 года Кордонский преподает в Высшей школе экономики, где заведует кафедрой местного самоуправления. А также руководит научной деятельностью исследовательского фонда «Хамовники». Симон Кордонский — кандидат философских наук, почетный доктор БФУ имени Иммануила Канта.
— Симон Гдальевич, ваши коллеги и подопечные много ездят по регионам России. Верно ли, что в последнее время все чаще люди хотят считать себя не русскими или россиянами, а мордвинами, поморами, горноалтайцами? Как власти решали и решают вопрос национального самоопределения?
— Вместе с Рустамом Вахитовым, автором книги «Этносословие башкир», мы пришли к выводу, что те нации, которые сейчас считаются естественными образованиями, были созданы в конце 20-х годов XX века в рамках сталинской национальной политики. Для них были разработаны письменные языки, созданы национальные школы, возникли национальные искусства, литература. Даже был такой промысел у питерских и московских интеллектуалов — сочинять национальные эпосы… Тем более что за них хорошо платили. Тем самым создавалась иллюзия существования национальных культур.
Правда, власти не учли один момент, одну нацию. Вот смотрите, башкирами считались люди, у которых в паспорте в пятой графе было написано «башкир» и которые жили на территории республики. Те башкиры, которые жили вне территории, уже не могли пользоваться полагающимися льготами. И кто они по национальности? Парадоксально, но фактически они становились русскими. Русскость — непонятно, что такое, неучтенная категория. По сути — это пребывание людей разных этнических групп вне национальных территорий. Из этого парадокса выросли многочисленные попытки оформить русских как особый этнос и русский национализм. Но после распада СССР социалистические нации зажили своей жизнью.
— То есть национального строительства сейчас не существует?
— Рационального — нет. Более того, еще власть реализовывала стратегию, направленную на включение национальных территорий в состав других субъектов Федерации. Иркутский, Пермский края образованы за счет включения автономий. Не получилось с Республикой Алтай. С Татарстаном и Башкирией непонятная ситуация, не говоря уже о кавказских регионах.
— Финансирование таких регионов, как Башкирия или Чечня, как-то отличается? Власти их не задабривают?
— По поводу других регионов не скажу, но в отношении Чечни и Дагестана есть такая поговорка: «Если что-то взрывается, значит, кончились деньги».
— А что насчет статистического учета наций в стране?
— Некому вести. При советской власти были уполномоченные по делам религии и были соответствующие структуры в КГБ, которые четко отслеживали националистические движения. Где-то с 1994 года эти функции исчезли. И сейчас огромная этническая и сектантская активность практически не контролируется. Может быть, за исключением тех сект, которые определены как тоталитарные. Власть про процесс становления новой этничности, видимо, просто не знает. И такая ситуация не только в России. При создании КНР, например, Коммунистическая партия Китая опиралась на сталинскую теорию наций. Было создано 56 автономий. Сейчас социалистические китайские нации зажили своей жизнью и требуют права на самоопределение. Где-то жестко, как уйгуры в Синьцзяне, где-то мягко. И таких этносов много. Титульных — 56, а стремящихся стать титульными — еще больше.
— Какие тогда, на ваш взгляд, самые эффективные инструменты сплочения?
— На противостоянии внешней угрозе все построено.
— А у нас сейчас один враг или сразу все?
— Их много, они изобретаются ситуативно. Вспомните, ведь не так давно еще США и НАТО не были нашими врагами. Власть все время в поисках объекта, в противостоянии которому народ мог бы сплотиться. К примеру, русские националистические движения возникли по задумке Суркова, видимо, для того, чтобы объединить интеллигенцию в противостоянии мифическому русскому фашизму. Конечно, были отморозки, которые выходили из-под контроля: Тесак и прочие. Но движение в целом себя не оправдало. Кончилось финансирование, исчезли и националисты.
— А можете припомнить еще какие-нибудь конструкты для консолидации общества?
— Навальный. Чисто искусственное образование.
— А вас не удивило, что на последние митинги в поддержку независимых кандидатов вышло такое количество людей?
— Не в поддержку! Это бунт молодых людей, которых не устраивает их место в системе. Нашелся повод в хороший день погулять, сказать «фу, власть!».
— Получается, это такие безболезненные укусы по телу власти, которые в рассредоточении не чувствуются.
— Да. Власть очень боится бунтов, особенно их синхронизации. То есть когда выступают разные социальные группы, в разных регионах, в одно время, как это случилось в 90-х. Забастовки, протесты были всегда. Но когда они локальные, то локально и нейтрализуются. А вот в 2012 году, например, бунт почти вышел из-под контроля.
— Вам не кажется, что протест последних недель так разогнался, что начинает поедать сам себя, — митинг в поддержку задержанных на прошлом митинге...
— Да в поддержку кого угодно, лишь бы выйти на улицу. Заметьте, это не политическое движение, поскольку нет ни программы, ни устава. Митингующие хотят абстрактной справедливости, которая выражается формулой «Партия, дай порулить!», — были такие хулиганские лозунги в 1989 году.
— В интервью вас часто спрашивают про реальную численность населения, можно ли ее посчитать. Вы говорили, что в небольших городах к статистической численности можно смело прибавлять 10-15%. Однако согласно данным загсов, о которых вы упоминаете, в России живет 90 миллионов человек. Как так получается, что мы все время прибавляем, а в итоге численность на 50 миллионов убывает?
— Загсы не учитывают иммигрантов. Они же родились в другом месте. Свидетельство о рождении лежит где-то в Бишкеке или Могилеве, а они уже 20 лет как живут в России.
— Неужели иммигрантов так много?
— Не знаю. Совершенно непонятно, как организована статистика в целом и расчет численности населения в частности. Скоро очередная перепись населения, посмотрим, как будут выкручиваться ее организаторы и интерпретаторы. У нашей переписи совершенно иной статус, чем в США, например. Там ведется оценка численности, а у нас — учет населения, на основании данных которого строится подушевое финансирование в муниципалитетах. То есть перепись в России является инструментом управления. Естественно, создаются условия для манипуляций с численностью населения. Например, умерла бабушка, закопали ее на огороде, заплатили загсу, и пенсия продолжает поступать. Заодно появляется в стране долгожитель.
— Кстати, о неточных подсчетах. Как вы думаете, почему на выборах в 2018 году президент в свой последний срок получил рекордную поддержку избирателей?
— Это результат работы чиновников и политтехнологов, которые курируют избирательные кампании. Нельзя же маленький процент поставить.
Для сравнения, вот как формировали органы власти в советское время. СССР был сугубо статистическим государством. Перепись населения задавала четкое отношение между разными социальными группами. Власти старались, чтобы отношения между численностями рабочих, крестьян и служащих, как и отношения между численностями социалистических наций, были примерно равны во всех социальных срезах. Это значит, что на предприятиях, НИИ, в органах управления все социальные группы должны были быть представлены примерно в тех же пропорциях, что и в стране в целом. Такой же принцип лег в основу формирования КПСС. В ней было то же соотношение между социальными группами, что в стране и республиках — с учетом национальной специфики. Огромный и очень эффективный аппарат работал над тем, чтобы во всех органах власти (и местных в том числе) соблюдалось пропорциональное представительство.
— КПСС как уменьшенная модель страны?
— Верно. И съезд КПСС являлся своего рода собором, в котором представители всех советских сословий договаривались о доле в освоении ресурсов. В конце 80-х годов XX века КПСС вынули из системы, и все отработанные ею механизмы стали бесполезны.
— Сейчас так мощно не просчитывают?
— Некому считать. Более того, непонятна сама социальная структура. В СССР было все определено. Поступало распоряжение, что в состав пленума райкома нужно отобрать столько-то доярок, столько-то слесарей, преподавателей и т.д. Причем оговаривались их характеристики. Это были выборы сверху. Сейчас логика выборов сверху осталась, а совокупность, из которой выбирать, — не определена. Сурков попытался воспроизвести советскую модель и стал делегировать в Думу артистов и спортсменов. Но он в этом завяз. Из-за отсутствия четкой социальной структуры происходит случайный отбор во власть. При этом те же этнические группы остаются не у дел. Их интересы в Думе представлены номинально.
— Однажды вы рассказывали журналистам, как составляли текст послания для Федерального собрания, говорили, что вымучивали из себя эти 30-40 страниц. А сейчас, когда слышите официальные речи, в них чувствуется «вымученность»?
— Там сложная сейчас ситуация, как мне кажется. Если в начале 2000-х президентские поручения — это руководство к действию для чиновников, то сейчас они воспринимаются скорее как пожелания. Поменялись статус риторики, ее значимость. Она себя изжила, а заменить нечем. Это видно, например, при исполнении поручений президента по национальным проектам.
— А сколько раз перед официальным выступлением президент прочитывает текст?
— У него фотографическая память, просто удивительная. Любой текст — это болванка. Президент просматривает его и запоминает. Что не нравится — выбрасывает, что считает важным — добавляет. Ведется стенограмма, и уже стенограмма является посланием, а не тот текст, который пишут референты.
— Сейчас вы в основном занимаетесь преподаванием. Что поменялось в образовании за это время?
— С обучаемыми очень много проблем. Когда я пришел в «Вышку» (Кордонский преподает в Высшей школе экономики с 2006 года. — Примеч. Daily Storm), то студентами были дети, чьи родители получили советское образование. Затем на их место пришли дети, чьи родители отучились уже в постсоветское время. Образование для таких студентов — способ получения социального статуса, а не знаний. С каждым годом у нас остается все меньше людей, которые готовы заниматься какой-либо другой деятельностью, кроме направленной на получение социального статуса.
— А если говорить о системных проблемах?
— Системная проблема в том, что студентам преподают внешние знания. Импортированные. Преподавание ведется так, что студенты получают минимум знаний о том, как страна устроена и как живет. Зато получают много информации о том, как устроены разные другие страны, по образцу которых якобы должно жить наше государство. Практически студентов готовят к жизни не в стране, а в особом пространстве, где нужны свободный иностранный язык и знание о значимых персонах.