18+
Командир ротно-тактической группы с необычным позывным БХ — бывший «вагнеровец». Он прошел Бахмут и сейчас защищает Курскую область. В беседе с Daily Storm боец поведал обо всех нюансах штурмовых операций, опыте работы с бывшими зэками и непростых боях под Курском. Почему штурмовик не должен ничего стесняться, почему нельзя брать трофеи с убитых и бояться смерти от миномета — в рассказе от первого лица.
БХ (БэХа) начал военную карьеру еще во время второй чеченской, поучаствовал в четырехдневной войне в Грузии, но потом вернулся на гражданку. С началом СВО он принял решение вступить в ЧВК «Вагнер», где дослужился до командира. Боец пережил тяжелые бои на подступах к Бахмуту и в самом городе, а сейчас воюет на Курском направлении.
Первый бой — самый страшный
По природе мозг человека как будто самоочищается. Перестаешь помнить наиболее страшные события. По ощущениям, наверно, это было первое боестолкновение, когда я оказался на СВО. Против тебя работает огромнейшее количество артиллерии, бронетехники, авиации, вертолетов. Я такого масштаба просто не видел.
Когда попадаешь под обстрел, укрываешься под деревом, копая себе нору либо залезая в подвал частного дома. И когда после обстрела выходишь, рельеф меняется настолько, что ты в принципе забыл, откуда пришел. Тем не менее нужно как-то сконцентрироваться, определить, где твои парни находятся, собраться и выполнять поставленную задачу. А задачи у нас были только наступательного характера.
Это было, наверное, самое страшное, когда я ощутил на себе это все в первом бою. Все остальное было уже понятно. Часть страха была откинута, я уже понимал, зачем я здесь, зачем идти и куда.
Первое мгновение первого боя: спешивались, выпрыгнул из машины, и снаряд не знаю какого калибра упал от меня метрах в семи. Воткнулся в землю, и я почувствовал вибрацию земли, разрыв грунта. Смотрю — а он не разорвался. Это были какие-то доли секунды, но мозг как фотографии отщелкал — прилет и торчащий из земли снаряд. Если бы он разорвался, наверно, я бы расщепился просто.
Штурм от а до я. Связь превыше всего
Штурм — это не просто задача которую могут поставить рядовым военным. Это целый каскад мероприятий, направленных на уничтожение противника с целью занять территорию. Сложнейшая работа. Такая задача, как штурм, должна выноситься в отдельную категорию, это непосредственный контакт с противником.
Быть совершенным штурмовиком невозможно. Я даже с первоклассными штурмовиками общался, они мне подтверждают это. Ты в каждый штурм получаешь новые знания.
Вначале командиры взводов планируют, как пройдет штурм. Просто бежать в лоб — это не вариант, хотя такие тактики тоже были. Меня приучали к тому, что если ты не понял, лучше спросить 10 раз, если надо. Из-за таких сомнений могут случиться целые трагедии. Потом разрабатывается сам момент взаимодействия — наша группа же действует не одна. Нужно знать, как связаться с соседней группой, которая будет действовать рядом.
Помню хороший момент, как по учебнику. От Озаряновки в сторону Бахмута идет водный канал, постоянно с противником бодались за него на расстоянии 70 метров. Действовать на каком-то одном направлении было бы безумием. Куда бы ни зашел, противник готов тебя принять. Приходилось противника расшатывать слева, справа, посередине. Действовало несколько групп, и мы все знали, как связаться. Подготовка средств связи — очень ответственный момент. Если нет связи, не сможешь получать задачи и командир тебе не подскажет ничего. Вся работа сразу же рухнет.
Там же была ситуация — в момент боя было шумно, радиостанция у меня висела на разгрузке. Ты ее включаешь на полную громкость, чтобы слышать, какие команды тебе дают командиры. Сидим с другом, и командир в радиостанцию начинает орать: «БХ, наблюдаю хаотичные перемещения противника. Давай даванем здесь, и они побегут». Это было очень громко сказано. И противник кричит: «Пацаны, ну его нахер, давайте завтра».
Помимо экипировки и связи, ключевое для каждого бойца — вера в командира. Если видишь, что командир верит в выполнение задачи, значит, все будет хорошо. Нам это прививали, я чувствовал энергетику от своего командира. Самое удивительное, что никто не думал, что может погибнуть, все думали, как выполнить задачу. Такой настрой мы получали именно от командира.
Мы тройками работали и понимали, что это самые родные для тебя люди. Это какое-то внимание не только за собой, но и за теми двумя, кто с тобой в группе. В такие моменты начинаешь чувствовать людей, своих партнеров. Он только подумал, а ты уже знаешь, что он хочет. Где эти моменты отсутствуют, там ребята уже никакие задачи выполнять не могут — двести или триста. Утратить взаимодействия для меня было страхом.
Окоп — это ограниченное пространство, смотришь только вперед. Какие-то группы перемещаются сверху от окопа. Они наблюдают полностью картину, могут тебе подсказать, что за углом там-то находится противник, чтобы забросить туда гранату. Вы — машина, которую невозможно остановить, ее можно только уничтожить. Каждый боец что-то видит, слышит, подает знаки. Не надо стесняться.
Страх и как с ним совладать
Когда страх овладевает тобой, сковывает, теряешься в ориентировании. Страшно, когда ты перестаешь воспринимать реальность. Тебе нужно бороться со страхом, чтобы прийти в себя, понять хотя бы, для чего ты здесь находишься. В гражданской жизни страх этот не передать.
Кого-то страх сковывает — ты кричишь человеку, а он никак не реагирует. Это может происходить пару минут или часов. Страх может происходить в виде истерики, когда взрослый мужик становится как ребенок, весь расплакался. Ты не можешь, видимо, признать эту реальность. Это не только у новичков. Подготовленный быстрее адаптируется, ловит ощущения и начинает ими уже управлять. А новичок, если не дай бог еще оказался один, может замкнуться, замереть и погибнуть. Не из-за того, что слаб, трус или дурак, а только потому, что не знал, как справиться.
Были моменты, когда человека прям силой затаскиваешь в укрытие либо вытаскиваешь в наступление. С некоторыми, наоборот, помогала беседа. Пробуешь разные приемы, как залезть к человеку, вспоминаешь, как с тобой обращался командир. Какие-то медицинские препараты мы не применяли.
У меня всегда с собой термосочек небольшой. Привычка была куда-то пойти и взять термос с горячим чаем. Иногда это был просто кипяточек, который можно нагреть. Горячая вода в таких состояниях часто выручала. Угостишь бойца — он выпьет, выдохнет. В этот момент помимо мозга начинают работать какие-то другие рецепторы, которые его переключают. Он начинает слышать, это главное.
Если ты не будешь знать индивидуальной физической подготовки и морально-волевых качеств каждого бойца, то как ты будешь строить ему задачи?! Поэтому формируешь группы, менее подготовленных берешь под особое внимание, чтобы за ним присмотрели более опытные бойцы. Все друг за другом присматривают. Упорная индивидуальная работа с каждым бойцом, по-другому успеха не достигнуть.
Нужно быть собой и делать все, что ты знаешь и умеешь. Есть такая поговорка: кто ссыт, тот гибнет.
Война — видеоигра и спортивное соревнование одновременно
Когда ты переформируешься, где-то на земле с пацанами планируешь: «Ты слева, ты справа будешь». И они задают вопрос: «Че, куда идем?» У нас была шутка: «Новые уровни в Call of Duty открылись, надо сыграть». Мы это сравнивали с какими-то компьютерными играми, и Call of Duty очень подходит под описание. Единственная проблема — нет сейвов и континуумов, сразу Game Over может наступить.
Это можно сравнить и с единоборствами, когда ты дерешься c противником. Сначала ты ничего не понимаешь, потом ты ненавидишь противника, а потом ловишь себя на том, что начинаешь его уважать. Может, это наша русская ментальность, а может, это у всех так. Уважаешь противника и начинаешь принимать таким, какой он есть. Со всеми его пакостями, какими-то бесовскими движениями, запрещенным многими доктринами бесчеловечным оружием. Порой находишь даже время восхититься: молодцы, что осуществили тот или иной маневр, а мы не успели прочитать их действия.
Танк не опасен, если он один
На короткой дистанции с танком я лично не сталкивался. Я знал, что он идет на наши боевые порядки, видел его, как он по нам работает и несется в нашу сторону. Он отработал по моему товарищу прямыми выстрелами. Спрашивал, что он почувствовал. Это очень страшно. Даже я, понимая, что он сейчас не по мне будет бить, очень пугался. Несколько раз такое было.
Танк — это страшно, как и любая техника. Особенно в комплексе. Одиночную технику мы легко уничтожим. Она не может работать на 360 градусов, с фланга ее можно поразить. Против пехоты тоже знаешь, как противодействовать. Плохо, когда в комплексе техника плюс артиллерия, работающая в глубину порядков и отсекающая возможность подвоза и эвакуации.
В 2022 году противник часто применял такой боевой порядок: бронетранспортер (или БМП) подходит к посадке и прямыми выстрелами от 10 до 100 метров пытается разобрать наше укрытие. В это время пехота противника активно пытается проникнуть в твои окопы и начать штурмовые действия. Ты не понимаешь — то ли это основной удар противника, то ли отвлекающий маневр, и сейчас он ударит более мощными силами во фланге. Не знаешь, что тебе делать.
Против техники работал, но не уничтожил. Не попал. Знаю, что его подавил на какой-то момент. Мне удалось переместиться из одной точки в другую. Это тоже эффективное действие — подавить. Хороший момент для маневра штурмовой группы.
Штурмовик — естественный и неприхотливый
У каждого свои поверья, что брать, что не брать. Видел, когда парни пытались выйти с баулами, где есть теплые вещи, запасная одежда, много еды, воды. Понятное дело, что он его сбросит. Объясняешь парням: ты не донесешь его. А они не верят. Они же еще не штурмовали. И когда начинается сама работа, он, естественно, баул выбрасывает и забывает навсегда — мы же никогда не откатывались, всегда шли вперед. Поэтому с собой берешь самые необходимые вещи: маленький рюкзачок.
В ЧВК мы питались тем, что есть. Нужно использовать все подручное, что есть. Главное, чтобы непротухшее было. Та же тушенка в летний период. Нужно не допускать истощения организма, иначе станешь небоеспособным и грузом для своего подразделения. Это самое раздражающее, когда такое случается.
Бывали такие темпы, что штурм каждый день, полевые службы даже не успевают за тобой. Были моменты, когда мы за водой ходили 11 километров, голодными были частенько. Особо и недоедали перед штурмом. Порой получалось какие-то витамины найти. Особая благодарность тыловикам — знали, что будет тяжело довезти еду, но хотя бы привозили витамины и сухофрукты.
Все ели, но только не чернослив: он слабит, будет не очень. Я до сих пор не ем майонез и не пью молоко, потому что боюсь, что желудок уже не воспримет. Ты отвыкаешь от таких продуктов, находясь постоянно там. У каждого бойца есть что-то, что он уже на себе проверил. Как говорят, «передается из поколения в поколение» у штурмовиков.
Сходить по-большому — естественный, данный природой момент. Если пехотинец обламывается что-то сделать, то штурмовик — это человек, который без стеснения справит любую естественную нужду прямо там, где он есть. Если «закупориваешься», можно нанести так себе большой вред. Были такие моменты, когда желудок реагирует, а человек не может сходить в туалет. В итоге он, условно говоря, трехсотый — небоеспособен, его надо эвакуировать. А эвакуация — это риск.
Смешной случай. Два бойца, киргиз и таджик, оказались вдвоем в маленькой позиции. Мы из-за обстрела не могли их перетянуть. У киргиза как раз пришло время, когда он «раскупорился». Вокруг ничего не было, и он взял шлем товарища, сделал туда дела и выбросил его, чтобы на позиции запаха не было. Они подрались, но потом дальше воевали. Это жизнь!
Почему штурмовики все дружны? Потому что они прошли через такие моменты, когда они без всякого фальша показывают, какие они. Приходится сближаться в такие моменты. Мы можем за детьми ухаживать, за ними убрать. А когда ты можешь допустить такое со своим другом, представляете, каким он родным становится!
Не брать женщин и трофеи с мертвецов
Такого количества погибших и расчлененки, когда ручки-ножки на деревьях висят, я увидел впервые на СВО. Привыкаешь быстро. Потому что это безысходность, от этого никуда не денешься, особенно в штурме. Это прямой контакт — ты видишь, что поразил цель, еще подошел и убедился, что он мертв, проконтролировал этот момент. Не обращаешь на это внимания. Видимо, твоя концентрация направлена на самосохранение, а это все как побочка.
Есть противные моменты, когда трупы противника уже залежались, и ты передвигаешься по окопу или залезаешь в подвал. Запах ужасный, к этому невозможно привыкнуть.
Я рекомендую всем: не берите ничего с трупов, оставьте, не испытывайте судьбу. Если в сумку положите, все вещи остальные испортите. Все военное надо оставлять на войне!
Насчет женщин на войне — удалось в нескольких подразделениях побывать, они встречались. Когда начал работать в ЧВК «Вагнер», удивился, что там женщин нет вообще. Единственную женщину, которую я встретил там, — не сотрудница ЧВК, а помощница хирурга. Сейчас ЧВК «Вагнер» нет, но я, будучи командиром в другом подразделении, постарался забрать все лучшие традиции и сохранить их.
Считаю, что когда в подразделении нет женщины, это хорошо. Во-первых, это не женская работа. Во-вторых, из-за них бывают ссоры, как говорят: все беды из-за женщин. Потому что волей-неволей находятся мужчины, которые начинают проявлять биологический интерес к ним. Я сторонник того, что мы здесь на работе. В свободное от работы время — пожалуйста. Все женщины дома, вас ждут.
Я не противник женщин, я сам люблю их в нормальном понимании этих слов. Порой скучаю, это нормально. Когда приезжаешь домой и встречаешь любимых женщин, это кайф. А там ввиду отсутствия других женщин кто-то может подумать иначе, могут разрушиться чьи-то семьи. Такое бывало.
Обычаи штурмового братства — крики, талисманы и миномет — вершитель судеб
Волей-неволей получается кричать, не специально, а по животному инстинкту. Когда ты полностью включен в работу, в азарте, происходят непроизвольные крики. Даже не понимаешь, что кричишь. Бывает, просто команду отдаешь. Либо наоборот — подтверждаешь криком, что получил команду. Голосом работаешь всегда и везде. Если отключить звук оружия, то криков будет очень много. Это как в фильмах. Не знаю, кто-то кричит ура или нет, но есть такое: «вперед!», «за пацанов!»
Работа голосом — это именно работа, не просто «ааа!» Может быть устрашение, может психологическая разгрузка для бойца, а может, это просто рабочий момент. Но голосом активно работаешь всегда.
Перед боем у каждого есть свои обычаи. Кто-то молится, кто-то молчит, думая о чем-то, мысленно прося у Всевышнего защиты или помощи. Кто-то целует крест, кто-то совершает самые разные обряды. Лично я себя отношу к славянским язычникам — есть у меня амулеты различных божеств, в силу которых я верю. Перед страхом улыбаюсь, готовый признать все трудности. Неважно, во что ты веришь и какого ты вероисповедания, важно быть искренним с самим собой. Грехи, они одни и те же. Если нагрешил, надо искренне это признавать. Если веришь в нормальные человеческие отношения, то все хорошо.
У штурмовика есть поверье, что если мина прилетела в лунку, где ты закопался, значит, ты нехороший человек. 120-миллиметровый миномет не может попасть точка в точку. Если находишься в укрытии, то осколки тебе не страшны. Если прилетело прямо в тебя, то это что-то значит: ты либо неудачник, либо плохой человек. Мина не выбирает, кто ты — разведчик или штурмовик. Война — это своего рода фильтр. За что-то прилетает.
У меня дома стоит круглая высокая коробка, почти полная всякими амулетами, записками, еще чем-то. Это вещи моих погибших товарищей, которых не удалось эвакуировать или которые мне передавали что-то перед боем. Мы часто обмениваемся на память. Когда узнаешь, что отдавший тебе вещь товарищ погиб, она волей-неволей становится каким-то амулетом, частью его. Я храню такие вещи.
Почему много таких вещей? У меня в ЧВК был особый функционал. Был такой проект «К», где были бойцы из мест лишения свободы. Через меня прошло порядка пяти с половиной тысяч таких бойцов, с которыми я жил и тренировался. После меня они уходили на выполнение боевой задачи. Ребята делились разными видами амулетов, цепочек, значков.
Бок о бок с заключенными. Опыт в проекте «К»
В плане познания людей это шикарнейший опыт, который нигде не смог бы получить. На пике по количеству под моим руководством было чуть более 2500 человек, пришлось справляться. Люди проходили максимально приближенное к боевым действиям обучение, круглосуточно находились в учебном процессе. В итоге из них получались очень дружные боевые коллективы. Видел, как героически они защищали раненых товарищей, это достойно уважения. Неважно, какое прошлое было у человека. Мы все небезгрешные.
Контингент разный: кто-то из них тоже где-то воевал, кто-то не дурак, но оказался в местах лишения, кто-то, наоборот, всегда в этих местах. Встречались и не совсем адекватные, но все это лечилось. Где-то индивидуально, где-то сами вливались в коллектив и понимали, где находятся. Встречал тех, кто был блатным в тюрьме, и видел, как их мировоззрение здесь меняется. Люди понимали, что здесь все равны и могут погибнуть.
Много раз было — задавали друг другу неказистые вопросы: мол, кто ты по жизни? Я всегда предлагал им посмотреть друг на друга и понять одно: других людей не будет. Мы с вами будем воевать бок о бок. Каждый должен принять каждого, где-то подсобить советом или делом, постараться исключить вредные привычки, в том числе крысятничество. Блатной жаргон присутствовал, к нему быстро привыкаешь. Если не сможешь проникнуться в эту тюремную жизнь, как тогда будешь управлять тюремным контингентом?!
Это авторитет компании и Пригожина повлиял на благоразумие этих людей. Стоишь в строю, приходит начальник, спрашивает о твоих проблемах. Сам свидетель был, что один из бойцов говорит: «Мой сын экзамены сдал хорошо, но не проходит на место в университете. Можно этот вопрос как-то порешать?» Пригожин говорит: «Конечно, порешаем». И таких вопросов было много-много. Сначала подумал, что нам тут кивают головой, лишь бы пошли воевать. Оказалось не так — мы еще воевать не пошли, а вопросы уже все порешались. Ни один боец не был забыт, и заключенные тоже.
Приезжал спустя время на их позиции, моя радиостанция включена, а они между собой: «Там БХ приехал, давайте быстрее суп грейте, покормите его!» Приходишь, они: «Здорово, командир!» Такую заботу и теплоту увидел! Забывал, что это такой контингент. Никто никуда не убегал. Были единичные случаи, когда пытались куда-то убежать, поняв, что на свободе. Из этих тысяч людей я знаю, наверно, пять случаев.
Если бы к ним относились как к скоту, то, естественно, они бы все хотели сбежать. А ведь многие вернулись! У меня сейчас в подразделении порядка 50%, кто уже был в составе ЧВК и проекта «К». Прошел путь, выжил, был даже ранен, вылечился и помнит меня с тех пор. Целенаправленно вернулись ко мне. Это люди, которые хотят воевать, умеют и знают, как это делать. Я радуюсь за них.
Один бывший проектант мне звонил недавно: «Командир, спасибо! Я погнал в отпуск. В отпуске женюсь. Уже поступил в университет. Мне надо еще все отметки проставить в зачетке». Это ли не радость?! Человек еще три года назад отбывал срок. А тут есть еще шанс получить нормальную, адекватно развитую человеческую единицу или вовсе ячейку общества. Поэтому рассуждать, что они либо плохие, либо хорошие, не нужно. В семье не без урода. Есть те, кто недостоин был оказаться в рядах ЧВК. Но даже из самых недостойнейших пытались всегда сделать человека. В каждом ищешь плюсы. Именно поэтому в отсутствии какого-либо безразличия к ним удавалось этих людей подготовить и управлять ими в бою.
В ЧВК видят какую-то сильную сторону у бойцов и развивают ее, вкладываются в обучение личного состава беспрерывно. Тебя действительно могли вытащить из окопа и спросить: «Ты же программист с навыками? Езжай в Петербург или Москву, обучайся. Ты нам нужен». Если неплохо владеешь оружием, тебя сделают инструктором, чтобы ты размножал пулеметчиков и снайперов. Никто не хотел показать работу, что он просто какой-то молодец. Всегда оценивался результат, и все выкладывались на 200-300%.
Есть случаи, когда они после этого совершали преступления. Такие случаи единичны, но они тоже есть. Это значит, что человека не исправить. Но цель проекта была не чтобы этих людей использовать как мясо. Многие так считают. Это не так. Мы все были равны. Все шли бок о бок. Были такие случаи, когда из ряда проектантов негласно люди становились командирами там, на земле, во время боя.
Происходящее под Курском — новый формат войны
В Курской области мы столкнулись с нестандартным мышлением противника. Заходя на направление, мы даже не знали, где противник. Приходилось креативить в плане разведки и выявления цели. Выкладываешься как боец на 100%, учитывая, что у тебя ограниченное количество б/к (боекомплекта) и возможности заряда батарей для связи, численностью с десяток. Нужно выстроить оборону и обхитрить противника.
После первого боестолкновения в области понимали, что воюем не с ВСУ, а с профессионалами. Оно, конечно, интересно, но и опасно. Это тактические подразделения, которые могли мгновенно откатиться, переформироваться и расшатывать наши боевые порядки. Ребята очень подготовленные. Разрозненные группы противника пытались за считаные часы взять наше подразделение в кольцо, прорваться на тех или иных участках. Они настолько слажены были, что резало глаз. ВСУ — это вялотекущее перемещение. А здесь почувствовали наглость и четкость.
Противник применяет наемнические силы. Встречались экипировка и шевроны канадских подразделений, шведские сухпайки, останки французского и бельгийского вооружения. Они грызутся за каждый сантиметр земли. Очень тяжело воевать.
Раньше думали, что на территории шириной в семь с половиной километров должны стоять полк или два. А я своей ротой это все перекрывал на ответственных участках, по пять-семь человек вся оборона. Чтобы из стольких людей организовать оборону, чтобы противник не прорвался дальше к Курску или Курчатову, требовалось размышлять и экспериментировать круглосуточно. На других направлениях знаю, что ночная активность пехоты снизилась, а в дневное, наоборот, повысилась. Тут же деятельность бурлит и кипит.
На направлении недавно нами было уничтожено несколько снайперских пар. Удалось затрофеить винтовки, и я был удивлен, что Украина самостоятельно выпускает под копирку прямой аналог натовских винтовок. Причем по ощущениям держал обе, и кажется на первый взгляд, что качество сборки и подгонка деталей гораздо лучше на украинской.
Пленные бывают разные
На Курском направлении первых пленных взяли, заполучив их радиостанции. Один из бойцов на украинском языке хорошо разговаривает. Группа эвакуации противника выдвинулась вытаскивать своих. А мы одну радиостанцию у погибшего противника забрали, и боец наш начал общаться с ними, давать ориентиры, куда должна прийти группа эвакуации. Так он их обхитрил и взял в плен.
Среди пленных встречали выходцев из глубинки России. И не сразу сдались, а настойчиво воевали против россиян. В их голосе слышишь ненависть. Эти люди уже переформатированы, у них другие мировоззрение и взгляд. В плен забрали парня, уроженца Челябинской области из Магнитогорска. Во время боя парни допрашивают: «Что ты тут делаешь?» — «Меня привезли из России, когда был маленький». — «А что воюешь?» — «Не знаю». Стандартный набор.
Встречались разного типа пленные. Есть, кто оказывается в ситуации, что он либо сдастся либо погибнет. Кто-то пытается самоликвидироваться. Я как-то с БПЛА сопровождал группу штурмовиков с пленными, выводили к нам в тыл. Один из наших допустил ошибку: оружие у них забрал, а в карманы не залез. У одного пленного была граната. Какая-то заминка произошла, к нему подходят наши два бойца и второй пленный. Начинают его поднимать, и он в это время подорвал гранату. Самоликвидировался, забрал и наших бойцов, и товарища.
Было и такое: танк ехал к нам, но ствол развернул в сторону Украины. Не велся по нему огонь, потому что, когда танк выходил на прямую наводку, разворотом ствола дал понять, что вести огонь не будет! Парни рассказывали, что когда танк подъехал сдаваться, увидели, что люки у него были заварены, оттуда танкисты ВСУ не смогли бы выйти никогда. Я неоднократно слышал такое, но сам видел лишь раз на удалении, ближе к Бахмуту у Клещеевки.
Когда закончится СВО?
Хотелось бы, чтобы СВО закончилась намного быстрее. Но не берусь глобально оценивать, насколько это реально и как договорятся стороны. Переговоры — это ведь проявление лояльности в том или ином моменте. Прекратить огонь мы прекратим, но прекратят ли огонь по нам — тоже вопрос. Переживаю, как бы все договоренности не привели к новому формату войны: как после чеченского конфликта пошли теракты и диверсии.
Пока явного фактора прекращения активной фазы не вижу. Жду, что противник может ударить где-то еще. Либо обход организовать на территорию России — как Курск или где-то рядом. По военной логике, будь я противником, то где-то там бы ударил. Это будет удар и политический, и дестабилизирующий существующие боевые порядки. Не знаю, есть ли у них ресурсы, но нужно быть готовыми к этому.
На Курском направлении обещал многим, что они пойдут в отпуск. В итоге третий месяц воюем. Спросил их: «Парни, сколько еще можете продержаться без отпуска?» — «Сколько скажешь, столько и будем».
На период после СВО у меня нет никаких реальных планов. Когда закончится, это будет лишь временное перемирие. Предстоит много работы, чтобы быть готовым к дальнейшему развитию событий. Очень не хочется, чтобы возобновилась активная фаза, но если будет неизбежна, сделаю все, чтобы быть в подразделении. Кем бы я ни был там, это подразделение будет готово. Займусь обучением и подготовкой. Может, в будущем буду работать в каких-то политических кругах, такие приглашения уже были. Пока просто не могу покинуть место, где нахожусь.
Хочется все остановить, нажать на паузу и начать что-то новое. Рассуждаю не потому, что устал или выдохся. Просто будет более человечно остановить активную фазу. Можно и за столом повоевать попробовать.
