18+
В середине марта 2018 года в Москве были задержаны, а затем арестованы участники неизвестной ранее организации «Новое величие». Следствие обвиняет их в создании экстремистского сообщества и подготовке государственного переворота. «Их» — это Марию Дубовик, Анну Павликову, Петра Карамзина, Максима Рощина, Сергея Гаврилова, Павла Ребровского, Руслана Костыленкова, Дмитрия Полетаева, Вячеслава Крюкова и Рустама Рустамова. Все ребята познакомились в интернет-чате и, по мнению следствия, собирались свергнуть государственный строй, люстрировать правящую верхушку страны, распространяли экстремистские материалы и проводили тренировки с «коктейлями Молотова» и огнестрельным оружием. По ст. 282.1 УК («Создание и участие в экстремистском сообществе») всем грозит до шести лет лишения свободы.
Корреспондент Daily Storm Алексей Полоротов поговорил с мамой фигурантки дела «Нового величия» Марии Дубовик Натальей Севостьяновой, которая является членом партии «Единая Россия», про аполитичность дочери, неграмотных полудурков и про то, зачем России нужна сильная оппозиция.
— Расскажите, что происходило при задержании Маши?
— С момента задержания пошел обман. Ее ведь из дома забрали в качестве свидетеля. Так нам сказали. Мы вообще не могли понять, что происходит. Я сейчас уже понимаю процедуры все эти с задержаниями, а тогда… «Вы кто такие? Вы куда ее забираете?» Нам ничего не сказали, заставили кучу бумаг подписать и ни одной копии не оставили.
— Ее забрали, что происходило дальше?
— Нам сказали адрес, куда нужно подъехать. Мы быстро собрались, нашли адвоката. Параллельно письмо на сайт президенту отправили, что к нам вот так в дом ворвались неизвестные, забрали ребенка, ничего не понятно.
Поехали в Москву разыскивать Машу. Приезжаем на адрес, а ее нет. Нас отправляют в другое место, где сказали, что не поступал такой человек. Потом мы вернулись снова в отделение, там нам не говорили ничего. Несколько часов мы так ездили по всей Москве и искали свою дочь — оказалось, что она была в соседнем здании от того места, куда мы сначала приехали. Ее допрашивали, а нам ничего не сказали.
Там мы увидели Руслана Костыленкова, Аню Павликову, родители детей начали подъезжать. Нас всех (взрослых) начали отправлять по домам, но тут я так громко орать начала, что кто-то из сотрудников все-таки дал адрес. Как раз к концу Машиного допроса приехали. И адвокат от государства тоже только к концу приехал, кстати. Нас все успокаивали, что вот будет суд, ее отправят домой… Забрали в ИВС, там она два дня пробыла. Маша на допросе не знала, как себя вести, адвоката не было почти весь допрос. Силовики нам кругом врали. И на суде моего ребенка как врага народа скрутили и увели. Это было страшно.
— Как Маша попала в эту компанию? Она вообще интересовалась политикой?
— Мы никогда ни к кому особого негатива не испытывали, не были против власти. Когда кто-то гадость сделает, в лесу намусорит или в подъезде намалюет — это же к личности вопрос, не к власти.
Наверное, у каждого человека есть какие-то предпосылки к определенным действиям. Мы с мужем строили дом, работали, поднимали детей. Заботы наших детей — всегда были нашими заботами тоже. Дети никогда не были брошены. И Маша всегда могла получить поддержку и от папы, и от меня.
Так вот, строили дом. Рискнули в чуть-чуть недоделанный дом переехать. В августе переехали, а в октябре-ноябре пошли какие-то митинги рядом с нами, о том, что запланировано какое-то строительство большое, которое пойдет через наши дома. Ну и соседи там предложили проголосовать, подписать какие-то бумаги, что мы против этого. На многих домах повесили плакаты против строительства. Я ходила на эти митинги, Маша тоже на них ходила.
Я с этих митингов приходила вся расстроенная, дочь тоже это все видела. Это больно, потому что мы звезд с неба не хватаем все-таки. Все, что было, зарабатывали своим трудом. Не ездили на дорогие курорты, не лечились в платных центрах и так далее. И вот на детей все это очень сильно страх навеяло: не дай бог — дом снесут.
И вот когда пошла предвыборная кампания, Маша стала всем этим интересоваться. А информация-то идет разная. Мы — взрослые и понимаем, какую информацию надо профильтровать и отбросить, а ей на момент этого всего было 19 лет. А дети… Она столкнулась с несправедливостью, страх какой-то за наш дом. И попала под влияние, может быть, не того, чего надо было бы.
— То есть ей нравилась такого рода активность?
— Не совсем. Она была достаточно скованная, малообщительная девочка, потому что она мир немного по-другому воспринимала.
Она очень любит природу, животных. Вот в школе высаживали деревья, чтобы сфотографироваться с ними, отчитаться для галочки и забыть, а она ходила и ухаживала за ними, поливала.
Не сказать, что у нее было много друзей. Наверное, потому, что она никогда не была в семье одна. Никогда не была покинута.
— Вы знали, что она попала в организацию?
— Мне с мужем это все преподносилось так: она ездит встречаться с друзьями. Все-таки второй уже курс, девочки у нее в группе, с кем она общалась, все уже встречаются с ребятами. Она ни с кем не встречалась. Но вроде как-то уже и надо научиться общаться. Она рассказала, что вот с Аней (Павликовой) познакомилась, вот она с Аней едет общаться с ребятами. Она мне много раз рассказывала про Вячеслава Крюкова (один из фигурантов дела), ничего такого не было. Она очень исполнительная девочка: если говорила, что в девять вечера домой приедет, то в девять и приезжала, ну, там, могла на 15 минуть опоздать, но тут — как с электричками повезет. Ну раз в неделю уезжала погулять. Москву она не знала, потому что выросла-то она в Малаховке. Говорит, что с Крюковым они гуляли по старой Москве. Ну и вот девочки были в восторге, конечно.
А тут предвыборная кампания идет. Конечно, они говорили о политике, обсуждали многое. Ну и она в одном из чатов поделилась проблемой: мол, могут дом снести, что делать, вообще?
Человек молодой, психика неустоявшаяся, проблемы есть — на него вот и можно как-то повлиять, я думаю. Куда-то подтянуть. Ну вот куда-то не туда, я думаю, и подтянули. Руслан Д. ведь с ней общаться начал. Просто погуляют, в «Макдоналдс» зайдут — осень, холодно же все-таки — и общаются. Ну и Руслан во время одной из таких прогулок и начал всякую пропаганду вести. Я не знаю, кого он искал — может, ему нужны были какие-то жертвы. Вот наши ребята и попались.
— То есть это и политическим кружком по интересам не назвать.
— Да. Маша позднее стала это понимать. Обидно, что она поделилась всем этим с нами уже после того, как ее задержали. А так, она далеко не политизированный человек. Понимаете, ветеринары — они вообще другие люди. Для нее есть птички, животные, и ей просто больно было из-за того, что может что-то случиться с нашей Землей. Дети всегда считают, что они самые умные, самые лучшие, во всем лучше всех разбираются, вот Маша сунулась в интернете, получила поддержку не от тех людей.
— Что значит «не от тех людей»?
— Там же были ребята сильно постарше их — что-то говорят им, да умными фразами. Естественно, может, они где-то и повелись. Я сама — член партии «Единая Россия». Я на местном уровне и выборами занималась, проверяла. Никаких нарушений не видела. Если они и были, то как-то это все мимо меня проходило просто. У меня раньше была очень активная жизненная позиция, а сейчас просто все сгорело внутри.
Мы вроде бы живем в государстве. И получается, что мы все государством должны быть защищены. И дети тоже. Машу что возмущало? Вот она мне сейчас говорит: «Мам, вроде бы и земля в собственности, и дом в собственности, а тут мы просто можем этого лишиться».
Когда их стали провоцировать ехать на стрельбы, еще куда-то, она сразу сказала, что ей это не нужно. Она и Павликовой говорила: «Одно дело — возмущаться, там, жаловаться, рассуждать по поводу каких-то там несправедливостей, а другое дело — ехать стрелять… Мне это все смешно, мне это не надо, это не мой стиль».
А потом, они же сами не знали, что им в этом «экстремистском сообществе» были розданы какие-то роли. Они ездили, общались. В разговорах с тем же Крюковым они говорили только про то, чтобы создать партию зеленых. Ее волновали проблемы с мусором, потому что реально здесь у нас в Подмосковье просто жуть какая-то: идешь через лес, а там мусор, мусор, мусор, он уже вековой здесь.
Она говорит, что ничего не понимала, а когда стала немного разбираться, то поняла, что происходит что-то неладное. Там даже видеозапись есть в деле, она там прямо в камеру говорит: «Ребят, я от всего устала, я ничего не хочу, я ухожу».
— Чего она ждала от встреч с этими ребятами?
— Она сказала, что она от этих встреч, от общения другого ожидала, не политики. Для нее это было в первую очередь общение с противоположным полом. Молодежь, она же ищет общения, под каким предлогом познакомиться. Вот у нее такая неудачная попытка найти друзей, научиться общаться с мальчиками.
Ну и она, разочаровавшись немного в компании тех, кого потом назовут «Новым величием», начала общаться в чатах, в группах и познакомилась там с молодым человеком, с ним она начала встречаться. Она сначала им не говорила: переписывалась-переписывалась с этим Володей из Питера. И вот он где-то в январе приехал, они встретились, понравились друг другу. Она все время с ним общалась, он примерно раз в две недели приезжал, и мне вообще казалось, что она только с Володей и общается. Ребятам это не понравилось. Они ее оскорбляли, гадости всякие говорили, ну, она и сказала: мол, а чего мне с ними общаться тогда. Совсем интерес пропал.
— А как получилось, что она с такими, видимо, довольно непонятными людьми общаться стала?
— Там ее приняли, спрашивали ее мнение, говорили, что она им нужна. Ну и ей дали задание: рассылать сообщения по чатам с приглашениями на эти прогулки. Ну, ей не сложно, она рассылала. Для нее это так и выглядело. Никаких уставов, членства, ничего такого, а в итоге она вербовщиком оказалась!
Мы сейчас сами анализируем: очень много наивных людей. Но некоторые наивные дома сидят, и вот ощущение, что этих наивных, дурачков, в том числе и нас, по всей Москве искали, нашли и друг под друга подтянули.
Нам вообще пытались внушить, что Аня, ей 17 лет было, и Маша — 19 — построили вот всех этих мужиков, в том числе ближе к сорока годам, представляете! Да на что они вообще способны! Я знаю способности своего ребенка: для нее стихотворение на публике рассказать — испытание. Муж почитал этот «устав» «Нового величия» и сказал: да если б мой ребенок это написал, если бы ей ума на это хватило, я бы памятник ей сам поставил.
Понимаете, она совершенно не политизированный человек. Она не понимала, да и никто не понимал, наверное, до этого случая, что какое-то сказанное слово может оказаться для тебя пятью месяцами в СИЗО. Мы переписку потом читали внимательно — это же детский лепет все. Я не хочу ничего говорить за других ребят, с которыми она общалась, но там были не очень понятные инициативы про то, что нужно какое-то обмундирование, ходить какой-то командой на эти митинги. Маша рассказывала, что вообще не понимала, зачем это: «Ну они вроде там чем-то заняты, ну я вроде как сижу с ними, ну поддакиваю, а оно мне по большому счету сто лет было не надо».
Там в одном из обсуждений и Аня Павликова писала, когда они обсуждали покупку обмундирования, противогазов каких-то, что им надо банные халаты, тапочки и по прямому назначению — в баню. Послала их, в общем.
— Может, ваша дочь была способна на какие-то противозаконные дела?
— Мы на допрос с Машей когда ездили, она меня за руку держит, отпускать боится и шутит: «Мам, я бы и президента бы так пошла с тобой за ручку свергать, наверное».
Силовики Путину своими вот этими действиями, вот этой дурацкой историей больше вреда принесли, чем дети, которые что-то там говорили. Это все так глупо, так не по-человечески, что мне прямо страшно стало. Один из журналистов спрашивал: «Вы что, розовые очки сняли?» И вот, знаете, сняла, наверное. Я фамилию Навального-то услышала после того, как у меня ребенка задержали. Для меня все эти дела оппозиционные открытием стали, я жила и ничего этого не касалась.
— У Маши были проблемы со здоровьем в СИЗО. Как она сейчас?
— После этого дела уголовного, конечно, здоровье очень подорвалось. И у нас с мужем. Знаете, я раньше порхала, а сейчас еле хожу. Про Машу вообще молчу. Вот эти проблемы женские, знаете, они под стрессом начали развиваться.
Чем больше мы с делом знакомились, тем сильнее мне хотелось смеяться. Знаете, мне нашего президента реально жалко! У нас никогда в стране не будет порядка, если мы будем такие деньги тратить на такую ерунду. Нашли врагов государства. Где профилактика? Где воспитание молодого поколения? Зачем этот бред детский полиция как угрозу государству преподносит? Это же смешно! И бюджет на это тратится. У нас что, проблем больше нет?! Всех этих фигурантов проанализируешь — они же полудурки неграмотные! Кто-то по характеру забитый, как Аня и Маша. Кто-то уже дожил до 28, 32 лет — они дожили, и не хочу обижать, но вряд ли на них девочка какая глянет. Неспортивные, не те немножко люди. Говорю, людей с небольшими странностями, непонятных втянули – вроде как не жалко. И эксперименты над ними ставят.
— Вы часто упоминаете Путина…
— Понимаете, я всегда считала, что у нас один лидер — Путин. Но ведь есть на выборах и другие кандидатуры, это не запрещено. Иди и голосуй, пользуйся своим правом. Не надо что-то додумывать и домысливать.
— Делом «Нового величия» в большей степени возмущались люди, которых принято называть оппозицией Путину.
— Что касается оппозиции. Я с этим понятием была мало знакома до ареста моего ребенка. Но когда это все произошло, я для себя уяснила одно: в сильном государстве должна быть сильная оппозиция, потому что это дает четче и грамотнее исполнять законы. Это своего рода контроль. Государство не должно бояться сильной оппозиции.
Если бы не оппозиция, мы бы сломались, я бы не выдержала. Я вспоминаю, как меня поддерживала Алла Фролова («ОВД-Инфо»), Лев Пономарев (правозащитник), еще были люди. Понимаете, у меня ребенок в такую ситуацию попал.
Понимаете, надо не чтобы «шутов» ловили, а боролись с реальными угрозами. Будет ведь и новая молодежь. И молодежи свойственно быть максималистами. Всех арестовывать что ли? Страшно, когда страдают невинные. Я точно уверена, что мой ребенок невиновен. Я просто знаю. И никто меня в этом не переубедит. И кто меня мог выслушать? Те, кто обвиняет? Нет. А вот оппозиция…
Когда есть люди, которые тебе протягивают руку, которые говорят, что так может быть, что все это может быть ошибкой. Они просто-напросто дают возможность справедливости восторжествовать, чтоб не втихую этих детей посадили. Вот, молодежь, бойся — никуда не лезь. Для моей семьи оппозиционеры сыграли важную роль. Я слова Фроловой не забуду. Я не знала, что делать, а она мне говорит: «Ну вы же мать! Вы должны чувствовать — лучше вас вашего ребенка никто не знает. Вот вы материнским сердцем чувствуете: что-то сделала?» И я сказала, что не верю. И она мне действительно какие-то силы придала.
— Не было мысли пойти на сделку со следствием и отделаться условным сроком?
— Когда с Машей на свидании говорили, она сказала, что не может признать вину, потому что она не сделала ничего. Я ходила по храмам, с батюшками разговаривала, и они тоже сказали: если человек будет вину признавать в том, что он не совершал, — ему никто в этой ситуации не поможет. Даже Господь Бог. Нельзя брать на себя чужую вину. Я для себя поняла, что мой ребенок ничего не совершал, и мы будем бороться. Я считаю, что и Крюков, и Полетаев — тоже жертвы. Аня — вообще молодая девочка — неопытная.
— Чего вы ждете от этого дела? На какой исход рассчитываете?
— Я не знаю, честно говоря, но надеюсь, что справедливость восторжествует. Даже к Путину хочется обратиться, ведь мы, вот это поколение взрослых людей, мы в ответе за то, что происходит с молодежью. В том, что произошло, есть доля вины каждого из нас. Как родителей, так и президента. Мы должны думать за подрастающее поколение, должны прививать любовь к Родине, готовить их к жизни настоящей. Зачем молодежи жизнь с тюрем начинать?! Что из них потом выйдет?!
