18+
Нападение Владислава Рослякова на студентов Керченского политехнического колледжа стало одним из самых кровавых за всю историю России. По количеству жертв бойня, которую устроил 18-летний мальчишка, превзошла знаменитый «Колумбайн». И пока чиновники, журналисты и общественность по горячим следам продолжают муссировать мотивы «керченского стрелка», многие забыли, что за последний год — это отнюдь не первое преступление в стенах школ. Их было около 15 — случаев стрельбы и резни в образовательных заведениях, которые устроили дети и подростки. К сожалению, российские правоохранительные органы так и не начали вести отдельную статистику по этим преступлениям. А знания, полученные путем анализа, могли бы если не предотвратить страшную угрозу, то хотя бы спасти жизни потенциальных жертв и преступников.
Итак, сначала. Если говорить сухо, а так принято в Следственном комитете, перед нами преступник: студент четвертого курса политехнического колледжа, убивший двух и более лиц (а именно 21 человек), а после совершивший самоубийство. Его звали Владислав Росляков, полгода назад ему исполнилось 18. По этой причине он навсегда затерялся в криминальной статистике в разделе «количество граждан, совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления».
Он поступил в колледж в 15 лет. В прошлом году замминистра образования и науки Людмила Огородова с гордостью заявляла: в учреждения среднего профессионального образования после 9-го класса уходит 56% выпускников. Керченский политех — та же школа, где основной контингент — подростки. Но в потоке статистических данных эта бойня — всего лишь сухая цифра.
А как составить полную картину происходящего, если ни МВД, ни Следственный комитет, ни Генпрокуратура не ведут статистику по нападениям, совершенным в стенах учебных заведений? Даже несмотря на огромный общественный резонанс таких трагедий.
Согласно Google Trends, поисковый запрос «нападения учащихся на школы» и «стрельба в школе» сейчас сверхпопулярны среди пользователей Сети. Причем за последний год интерес к теме повышался в 5 и 12 раз соответственно. За этот же период около 15 случаев нападений в российских школах были широко освещены СМИ. Улан-Удэ, Нижнекамск, Усинск, Ивантеевка, Сыктывкар, Волгоград, Нижний Новгород, Высоковск, Иркутск, Комсомольск-на-Амуре, Пермь, Симферополь, Шадринск, Стерлитамак, Керчь. Настоящее поле боя: от непреднамеренного убийства до спланированного, от легких повреждений пневматикой до резни топором и массового расстрела.
Пока россияне возносят руки к небу и спрашивают «за что?», в США собирают статистику школьного насилия. С 1992 года. И это не закрытая отчетность правоохранительных органов, а статистическая информация, публикуемая в свободном доступе. Ее собирает и Национальный центр статистики образования, и Центр по контролю и профилактике заболеваний. Там считают, что невозможно решить проблему, не зная ее масштабов и характера.
Изучив данные, специалисты пришли к выводу, что половина убийц предупреждали о своих планах, 2% подростковых смертей происходит на территории школ, а орудие убийства обычно приносят из дома. В 2015 году 4,1% подростков заявили, что за месяц до опроса приносили с собой в школу дубинку, нож или пистолет. 6% учащихся 9-12 классов сообщили, что в течение года им либо угрожали оружием, либо они были из него ранены. 5,6% опрошенных как минимум один день из 30 не ходили в школу из соображений безопасности.
Респондентов поделили по расовому принципу, и оказалось, что чернокожие (25%) с агрессией сталкиваются чаще белых (21%). Затронули даже ориентацию: геям и бисексуалам в школе угрожают в два раза чаще. До 23% американских школьников терпят оскорбления и запугивания от ровесников. Чиновники, собирающие статистику, осознают: смерть или физические увечья — лишь вершина глубоких проблем, которые порождает агрессия.
В России же официальные данные по подростковому насилию ограничиваются одной цифрой: количеством осужденных. В прошлом году их, например, было 20 646. Из них 166 совершили убийство или покушение на него. Итак, добро пожаловать в мир российской статистики.
За 15 лет количество осужденных (с 14 до 17 лет) за различные преступления сократилось в четыре раза. Однако неизменным остался процент подростков-убийц — 1-2%. Но если в начале 2000-х ежегодно по статье 105 УК РФ судили от полутора до двух тысяч несовершеннолетних, то уже к 2017 году их стало в 10 раз меньше. Но никоим образом не изменился их социальный портрет: больше половины всех преступников-подростков росли в неполных семьях. 13-17% из них состояли на учете в специализированном учреждении. К слову, в этой категории отмечается прирост: с 2014 года — плюс 2%.
По закону специализированным учреждением может оказаться как реабилитационный центр, осуществляющий профилактику безнадзорности, так и центр помощи детям, оставшимся без попечения родителей. Такой разброс дает разные ответы на вопрос, какая категория детей в итоге совершает преступления: дети-сироты или «бегунки». Одно ясно точно: речь о наиболее уязвимой категории, с реабилитацией которой социальная защита, судя по всему, не справляется. К слову, из 20,5 тысячи детей-преступников детдомовцы составляют лишь 10% — 2203 человека. Оставшиеся 90% — вполне обычные мальчики и девочки.
Таким был и Росляков. На учете не стоял, но рос в неполной семье. А теперь давайте попробуем представить, в каких условиях.
Керчь — город небольшой, с населением 152 тысячи человек. 17,5 тысячи из них — подростки в возрасте от 14 до 17 лет. В городе есть три вуза: морской университет, филиал крымского педа и технолага. Сколько в Керчи колледжей, а проще профессионально-технических училищ — мы не знаем. В Министерстве образования Крыма пообещали подумать о корректности нашего запроса. И вот 15-летний Владислав Росляков решает по жизни быть электромонтером. Живет он с мамой. В съемной квартире. Мама — санитарка в больнице. По данным Крымстата, средняя заработная плата младшего медицинского персонала в Керчи в 2018 году составила 25 тысяч рублей. Уточним, что год обучения в любом из местных вузов обходится в сто с лишним тысяч рублей. Но вернемся к Рослякову: он не общается с папой и ходит в стрелковый клуб. Как пишет RT со ссылкой на подругу подростка, в переписках он жалуется на издевательства, намекает на самоубийство и мечтает о мести.
Факторы риска, которые выявили американцы путем почти 30-летнего анализа, в жизни Рослякова могли разглядеть педагоги. Если бы знали об их существовании. Или если бы внимательнее относились к ученикам.
За месяц до трагедии юноше выдают разрешение на оружие. Делает это лицензионно-разрешительный отдел Росгвардии. Никто не интересуется, зачем оно ему. 13 октября он заходит в стрелковый магазин, закупается 150 патронами. И здесь ему снова никто не задает вопросов. Причем на камерах видеонаблюдения заметно: Росляков сильно нервничал и едва сдерживал слезы в магазине оружия.
Через четыре дня в футболке с надписью «Ненависть», с тяжелой сумкой на плече он проходит в учебное заведение мимо бабушки-вахтерши и сквозь пищащую рамку. Его внешний вид ни у кого не вызывает вопросов. Росляков достает дробовик. Смело шагая по коридорам, он палит перед собой, оставляя позади 21 убитого и 73 раненых.
И начинается реакция. Глава Крыма Сергей Аксенов после трагедии называет Рослякова нелюдем. Но в колледже его знали как тихого мальчика, у которого никогда не было проблем с поведением и успеваемостью. В школах и детских садах Керчи на следующий день выставляют вооруженных росгвардейцев. По данным «Проекта», «Колумбайн» рекомендуют больше в федеральных СМИ не упоминать. Наконец, президент Владимир Путин заявляет, что причина керченской трагедии — в отсутствии полезного контента в интернете. Вместо него подростки находят суррогат героизма в лице Эрика Харриса и Дилана Клиболда — двух тинейджеров, совершивших много лет назад массовое убийство в высшей школе «Колумбайн».
«Мы живем в дерьмовом месте» — эту мысль «колумбайнер» Эрик записал в своем дневнике за год до расправы. Он наблюдался у психолога и принимал антидепрессанты. Личность Клиболда до сих пор остается загадкой, как и мотивы, подтолкнувшие подростков на чудовищное преступление.
Расстрел, устроенный ими 20 апреля 1999 года, был молниеносным. После первого звонка в 911 в течение 13 минут Эрик и Дилан застрелили 13 человек, 23 ранили. Отряды спецназа вошли в школу через 47 минут после начала стрельбы.
До «Колумбайна», как пишет CNN, никто не знал, что такое «активный стрелок». Поэтому полиция, приехавшая к школе, где убивали детей, действовала по привычному протоколу безопасности: оцепить здание, вести переговоры, тянуть время и ждать SWAT. Теперь же в подобных ситуациях применяют тактику «быстрого входа». Потому что, проанализировав школьную стрельбу, правоохранители поняли: поведение преступников — спонтанное и непредсказуемое, они не имеют плана побега, но всегда имеют психические отклонения; они используют несколько видов оружия, а стрельба обычно занимает около 10 минут. Девять из десяти школьных стрелков кончают жизнь самоубийством, а в половине случаев стрельба заканчивается до приезда полиции.
В случае с Владом Росляковым мы не знаем даже последовательности действий полиции, не говоря уже о том, что именно сотрудники делали на месте: шли на штурм или выносили раненых. Оттого и сомнения в том, что подросток убил себя сам, не кажутся бредовыми.
Купить оружие 18-летние парни — как в России, так и в США — смогли пугающе легко. Пронести его в школу — тоже. За 17 лет непрекращающихся школьных перестрелок вопрос о безопасности поднимался в США тысячи раз. Камеры наблюдения, рамки металлодетектора не помогли предотвратить ни одну из последующих трагедий.
Согласно отчету FBI, в 2016-2017 годах на территории США произошло 50 случаев стрельбы. Семь из них — в образовательных учреждениях. Пять человек были убиты, 19 — ранены. В феврале 2018 года 19-летний бывший ученик средней школы Марджори Стоунман Дуглас расстрелял 17 человек, еще 14 ранил. Совершить массовое убийство ему приказал демонический голос. Не помогли ни рамки, ни камеры, ни протокол безопасности Lockdown Policy, предписывающий уполномоченным лицам запирать студентов в случае опасности, ни стратегия выживания Run-Hide-Fight, в которой студентам помогают определить модель поведения при встрече с активным стрелком. Бежать — лучшая из них. Что и делали учащиеся и педагоги керченского политеха. Но возникает сомнение в том, что тактика эта была отработана.
Немаловажным для чиновников в США является и ответ на вопрос, почему все эти дети идут убивать именно в свою школу. И здесь достаточно обратиться к истории Харриса и Клиболда. В школьной иерархии они находились в самом низу. Обоих задирали одноклассники.
«Я не забуду людей, которые мне напакостили. У них не будет шансов это прочитать, потому что они умрут от моих рук прежде, чем эта запись будет обнаружена», писал Харрис в дневнике.
Согласно исследованию ЮНИСЕФ, во всем мире каждый третий школьник в возрасте 13-15 лет участвует в драках. В 39 странах 17 миллионов подростков признались, что запугивали ровесников. Жертвы буллинга, по наблюдениям исследователей, чаще употребляют алкоголь и наркотики, а также пропускают занятия.
Проведенный анализ позволил выяснить, что подростковая агрессия зависит не от количества часов, проведенных за компьютером, а от бедности, миграции, безработицы, домашнего насилия, инвалидности, этнической принадлежности, ВИЧ-статуса, сексуальной ориентации. Где-то здесь оказались Харрис и Клиболд.
Вред, нанесенный издевательствами, имеет тяжелые последствия, причем не только психологические. Глобальные издержки от насилия в отношении детей ежегодно оцениваются в семь триллионов долларов. А все потому, что во взрослой жизни они чисто статистически имеют меньше шансов на хорошо оплачиваемую работу.
Не все люди с психическими расстройствами становятся убийцами. Но расстройства, как показывает анализ ВОЗ, являются одним из основных факторов риска самоубийства в Европе и Северной Америке.
В 2016 году мать Дилана Клиболда — Сью Клиболд — выступила на конференции TED с пронзительной речью о психическом здоровье. Ее сын был не тем, кого она знала, — первое, о чем заявила женщина. Спустя месяцы после трагедии она обнаружила запись Дилана о том, что он резал себя ножом и хотел покончить с собой. Он написал это за два года до массового убийства.
«Перечитав немало литературы и пообщавшись со специалистами, я поняла, что его причастность к стрельбе была порождена не желанием убивать, а желанием умереть».
Через годы после самоубийства сына у Сью Клиболд обнаружили рак груди, она перестала общаться с родственниками, начала испытывать панические атаки и… тоже задумалась о суициде. «Мой разум замыкался на пугающих мыслях, — признавалась Клиболд. — Тогда я на себе ощутила, каково это — иметь неисправно работающий мозг».
Анализируя опыт своих пациентов, клинический психиатр Питер А. Левин пришел к выводу, что психологическая травма, не говоря уже о расстройстве, может возникнуть даже после медицинской процедуры, перенесенной в детстве. Стоит ли говорить о настоящем насилии? По данным ЮНИСЕФ, 158 миллионов детей и подростков возрасте 6-17 лет живут в районах, затронутых вооруженными конфликтами. Неспокойно и в мирных странах. Международная статистика гласит, что шестерых из десяти детей избивают дома, а 15 миллионов девочек-подростков были изнасилованы в прошлом году.
Очевидно, что трагедия «Колумбайна» — стечение обстоятельств, когда не существует легкого ответа на вопрос «Почему?». За год планирования атаки Эрика и Дилана могли остановить тысячи раз, Харрис привлекался полицией и состоял на учете, они были изгоями и имели глубокие психологические проблемы; с Харрисом работал психолог и обсуждал его суицидальные наклонности. Но даже это не спасло. Что мы знаем о Владиславе Рослякове? А что будет с 73 выжившими? С братьями и сестрами погибших? С детьми, на глазах которых кого-то убили?
После пережитого Сью Клиболд занялась мониторингом психического здоровья и ищет финансирование на исследования. По ее данным, в 2015 году 15% молодежи в США имели готовый план самоубийства.
«Прискорбная правда в том, что даже бдительные и ответственные могут быть не в состоянии помочь, но мы не должны переставать пытаться познать непостижимое», — уверена Клиболд.
