18+
Корреспонденты ЯРНОВОСТЕЙ и «Шторма» встретились с Викторией Скрипаль — родственницей шпиона Сергея Скрипаля, на жизнь которого покушались при помощи боевого отравляющего вещества, нанесенного на ручку двери его дома в английском Солсбери. Племянница экс-агента ГРУ рассказала о молодости своего дяди, его коллегах по военному ведомству, их отношениях с ФСБ и о Петрове и Боширове, которых Великобритания обвиняет в покушении на убийство Сергея Скрипаля и его дочери Юлии.
О Петрове и Боширове
— Сразу после выдвижения обвинений Вы заявили, что знаете, кто такие Петров и Боширов. И кто же они? Кто эти двое? Сотрудники ГРУ, гомосексуалисты или просто друзья-туристы, которые приехали посмотреть на шпиль?
В проблемах своей семьи мне хотелось разобраться с самого начала. Что-то мне удается узнать в Следственном комитете, где-то я получаю информацию через журналистов, частных детективов. Да, я честно говорю — я оплачиваю частных детективов, когда мне нужна информация. Про Петрова и Боширова я знала в четверг после пресс-конференции (6 сентября 2018 года; фамилии Петрова и Боширова власти Великобритании назвали 5 сентября 2018 года. — Примеч. «Шторма»). Через час-два после того, как я с нее вышла, мне показали данные о них. Петров — это вообще бедный человек. Мне его очень жалко, потому что он попал как кур в ощип. И в реальности он не очень похож на свою фотографию. Боширов — да. По нему есть закрытая информация. Но я знаю, что спецслужбы так не работают. Когда дядя (Сергей Скрипаль. — Примеч. «Шторма») уезжал, была сделана такая анкета — безупречная, расписанная до седьмого поколения, все родственники. А эта история про сотрудника УФМС? Она нелепа! Любой сотрудник УФМС, входя в любую базу, заводит свой идентификационный номер. Он тут же становится прозрачным — кем ты интересуешься? Сексуальная ориентация Петрова и Боширова меня не очень интересует — ну, поехали и поехали.
— Могут ли они быть простыми туристами, на Ваш взгляд?
Я думаю, что они не простые туристы. Ребята занимались конкретным делом. Не очень легальным, на что даже наш президент обратил внимание. И сказал: «Да, не будем мы вас за это трогать». Привозили они эти стероиды и анаболики, продавали их нелегально. Они ездили в те страны, где самый чистый допинг. В Англии, в Швейцарии, где они еще были... Где его можно легально купить и спокойно провезти через границу. Вот это они и делали. Именно поэтому так боялись, что их маленький нелегальный бизнес сейчас разрушится. Вот и все. А что в Англии смотреть особо? Ну в Стоунхендж съездить. И даже когда ты туда едешь, краем задеваешь этот Солсбери. Ну Биг-Бен посмотреть... Теперь вот появился этот собор, причем им пришлось даже сайт закрыть, потому что он обрушился. Спасибо России, сделали им рекламу.
— Когда Вы узнали, что Сергей Викторович принадлежит к спецслужбам?
Когда он поступил в академию Генштаба. Бабушка и дедушка тогда еще жили в Калининграде, и он приехал к ним. Было лето, мне было лет 12. Дядя Сергей разговаривал со своим отцом: «Папа, я сдал экзамены, было 25 человек на место. Я поступил. Пятерых берут». Отец ему ответил: «Смотри, Сергей, там есть только два варианта — либо в тюрьму, либо в ГРУ». Прадед был начальником НКВД в городе Лиски Воронежской области, а дедушка закончил карьеру в звании подполковника.
— Это разговор с отцом, но когда Вы действительно осознали, что Ваш дядя — разведчик? И как это восприняли?
В семье это не скрывалось. Некоторые племянники писали сочинения на тему «Мой дядя — разведчик». А для меня это было как шпионские игры, как детектив.
— Образ его коллег-друзей по ГРУ совпадал с образом Петрова и Боширова?
Совершенно нет! В России есть два лагеря — интеллигенции и рабочего класса. Те люди, которые работали в МИДе (сотрудники ГРУ обычно служили при посольствах РФ. — Примеч. «Шторма»), — это класс интеллигенции. Мне с этими людьми было интересно!
— Они что-то рассказывали интересное? Например, о загранице?
Рассказывали. Было интересно. Всякие там заграничные штучки, видеомагнитофоны. Они же не скрывали, что работают в посольствах тех или иных стран. А разведчики они или нет… Я же не знала — все ли они работают в ГРУ. Они в общении простые люди. Никто из них никогда не кичился, что он «такой». А товарищи Петров и Боширов… Понимаете, они или где-то недослужили, или они очень хорошие актеры. Любой человек, прошедший мидовскую школу, виден.
— Люди, с которыми Вы общались, имели общую легенду? Они все были сотрудники МИДа?
Да. Все сотрудники МИДа. И по линии МИДа они все уезжали работать. Кто первым, кто вторым секретарем. Кто-то уезжал в торговое представительство работать. Но при этом они носили и погоны.
— Были ли в этой среде разговоры о конкуренции спецслужб — СВР, КГБ, ГРУ? Возможно, не вполне чистоплотной конкуренции?
С ФСБ была постоянная вражда. Это все знали. Тогда было КГБ и ГРУ. ГРУ себя считало элитой. КГБ — это вот…. Они все время враждовали, эти два ведомства. Все равно что армия и полиция.
— Помните конкретные примеры, истории? Хотя бы и без имен.
Конкретных историй нет. Но, вот, пожалуй, воспоминание… У нас на даче они любили играть в карты на втором этаже. Любимая игра гэрэушников — преферанс. Вот, они там свою «пулю» расписывали, байками делились. И единственный раз я видела Сергея Викторовича в возбужденном состоянии. Он приехал уже перед самым задержанием своим и говорил: «Вот же что делают?! Сдают всех! Так нельзя раскрываться и раскрывать всех!» И это идет по линии КГБ, я тогда это поняла. Поняла, что КГБ рассекречивает архивы для Запада. Это была единственная его фраза. И то, он говорил это отцу, а я совсем случайно услышала. Они мне потом сказали: «Давай-ка, ушла отсюда!»
— Могут ли сегодняшние события быть игрой спецслужб нашего государства?
Думаю, что нет. Великобритании нужна была сакральная жертва.
— Были у Сергея Викторовича суеверия или привычки, которые он соблюдал?
Да, конечно. Все мы люди суеверные. Знаете, он же человек некрещеный, и как раз перед самой посадкой — он уже давно об этом думал — он должен был пойти покреститься. И по-моему, как только покрестились они, вот это все (задержание. — Примеч. «Шторма») и случилось. Знаете, одно из поверий: «Не хотел креститься — вот и не надо было». И еще один момент. Когда он приехал на похороны отца, мы сидели разговаривали, и он рассказал, что ему приснился сон — они сидят в комнате, похожей на камеру, где железный стол. Там сидит дедушка, брат дедов, его тоже уже нет, и он. Они сидели вместе. Спрашиваю: «Чего-то говорили?». Говорит: «Нет, мы сидели молча, но именно в камере». Это было буквально за две недели до того, как его посадили.
— Помните какие-нибудь истории из его писем из тюрьмы?
О проблемах со здоровьем. Сначала было очень тяжело. Еще одна фраза мне запала. Он писал, что (в тюрьме. — Примеч. «Шторма») более-менее порядочный контингент. А потом, когда пошли эти из девяностых, он написал: «Я теперь понимаю, почему их отстреливают. Здесь стали появляться люди-сволочи». Он стал переосмысливать то, что происходит, но до конца сам поверить не мог. До победного защищал свою семью. Даже, когда он разговаривал со следствием, то ему давали гарантии, что срок небольшой, пенсии его не лишат, и семья его не останется без куска хлеба. Это были условия, когда сотрудничал со следствием.
— В тюрьме у него какой статус был?
Как говорит товарищ (из тех, кто вместе со Скрипалем отбывал наказание): «Он всегда был отдельно». От работ он откупался сигаретами. Сам он не курил никогда. С ним были два человека — один по статье за убийство, другой — за мошенничество в особо крупном размере. Других сидельцев, кто с ним сидел, я не видела. Когда он был в «Матросской Тишине», то рассказывал, что в камере с ним люди интересные — рестораторы были. Он не сидел в больших камерах, с ним то четыре человека, то два человека. Был с товарищем, который якобы причастен к какой-то ОПГ. Тот четыре года находился под следствием. И выпустить не могли, и закрыть не могли.
— Коллеги бывшие и сотрудники ФСБ не приходили к нему в колонию? Не упоминал он в письмах?
Это же все вымарывается, все читается. Тем более с фээсбэшниками стал бы гэрэушник общаться?
— Читал он что-нибудь? Какие книги у него там были?
Читал много. Была одна любимая книга. Он ее забрал как-то. Была издана еще в Советском Союзе. Называлась «Жизнь шпионов», что ли. Она была очень узким тиражом издана. Очень много было собрано рассказов. Это бабушка принесла — он работала главным бухгалтером книгоиздания. Перед тем как сесть, он интересовался книгами про татаро-монгольское иго. По-моему, Ян Флеминг писал. Трилогия (вероятно, речь идет о трилогии Василия Яна «Нашествие монголов». — Примеч. «Шторма»).
— Кажется, что Вы не согласны с приговором. Это так?
Для нас это было как гром среди ясного неба. В тот год, когда дядю посадили, у нас умер дедушка. Сергей Викторович приехал на похороны, и это был последний раз, когда мы его видели. Я лично. В сентябре он приехал на похороны, а в октябре его уже забрали. Мы на семейном совете решили, что бабушке ничего говорить не будем. Для нее мы создали свою легенду. Сказали, что его опять вызвали на работу и он уехал, чтобы для нее это не было ударом. Тогда это не было известно медиа, по крайней мере, в Ярославле. До нас журналисты тогда не доехали, и от бабушки удалось все это скрыть. Однако весь удар пришелся на семью — на Людмилу Александровну, Сашу и Юлю. Для них это был страшный удар. Они пережили не один обыск, не одну агрессию от соседей. Каждый второй сосед был из «системы». Многие стали отворачиваться, в том числе люди, которые были вхожи к нему, которые с ним пили. Когда прозвучал приговор, все те, кто не знал — просто в это не поверили. Что тут скажешь… Но есть люди, которые выступали на суде. Свидетельствовали против него.
— Не в семейном кругу, а в дружеском не было обсуждения всей этой истории?
Все как-то не поверили. Кто поверил, тот сказал… Как мне рассказывали: «Где-то он сам виноват. Упустил, расслабился, где-то не понял». Это же все происходило в наши девяностые-двухтысячные годы, когда человек, который изначально воспитывался в семье, где все говорили, что Родина и ее защита — это единое. Патриотизм был большой. В девяностые годы, когда воспитывались мы — ныне сорокалетние, это слово — «патриотизм» — немножко смазалось. В 1996 году мы с первым мужем поехали служить, и деньги не платили, и мы зарабатывали как могли. Я видела, как полковники ходят вагоны разгружают. Для него семейные ценности было основное. Все, что он делал в своей жизни, правильно, неправильно, где-то преступил закон — он это делал для семьи. У него жена не работала ни дня. Она вышла замуж, заканчивала еще институт, на пятом курсе училась. Некоторые бы сказали, может, у него еще с тех времен закралась какая-то… Потому что он закончил училище с отличием, и должен был ехать в Чехию служить, но нашелся сын генерала — двоечник. И дядя поехал служить в Фергану, а сын генерала поехал служить в Чехию. И опять же судьба: наши войска через две недели должны были войти в Афганистан. Первые вошли они, ферганские. А он поступает в Академию имени Фрунзе. Вот судьба! Он, кстати, очень жалел, что не побывал в Афганистане. Друзья были там, которые потом в госпитале лежали. Знаю, помогал, поддерживал семьи. Мой папа не попал в Афганистан, потому что на прыжках сломался.
— Есть аргумент, что та сторона согласилась и была заинтересована в его обмене…
Его взяли самым последним на обмен, если Вы хотите знать….Он отказывался меняться, потому что ему оставалось сидеть пять лет. Он был последним в этом списке. С той стороны было много народа, а здесь только три человека. И надо было кого-то еще добавить. И они стали смотреть — ну вот есть у нас еще такой Скрипаль… возьмите его. И только тогда эта фамилия вспыла.
