18+
Расстрел девяти человек в казанской гимназии, совершенный 19-летним Ильназом Галявиевым, вызвал очередную волну запретительных инициатив. В фокусе — вопросы безопасности и охраны. Психическое состояние упоминается лишь в контексте зловредного влияния компьютерных игр или халатности докторов, выдавших Галявиеву разрешение на оружие. Вместе с тем у восьми обследованных стрелков из девяти врачи диагностировали психические расстройства. Школьные бойни, убийства, бытовая резня, изнасилования, расчлененка — лента, сотканная из подобных сообщений, заставляет задуматься: а все ли с нами в порядке? Daily Storm решил разобраться, как в России помогают душевнобольным.
Точный диагноз Ильназа Галявиева — тайна следствия и медицины. По сообщениям СМИ, у юноши, однажды осознавшего себя Богом, нашли доброкачественную опухоль мозга. Агрессия школьников, выливающаяся в массовые расстрелы, в 2020 году стала предметом изучения в Национальном медицинском исследовательском центре психиатрии и наркологии имени В.П. Сербского.
Специалисты обследовали девять несовершеннолетних мальчиков, обвиняемых в нападениях на школы, убийстве, а также захвате заложников. Лишь один из них оказался полностью здоровым. В остальных случаях были зафиксированы острые стрессовые реакции, расстройства шизофренического спектра, расстройства личности и поведения, связанные с заболеваниями и травмами головного мозга.
«К началу подросткового периода внутренний дискомфорт был присущ всем без исключения несовершеннолетним. Он проявлялся в субъективном ощущении непонимания и даже отторжения со стороны окружающих. Среди определений того, кем они себя чувствовали, — «изгой общества», «параноик», «недочеловек», «лишний в этом мире», — говорится в результатах исследования.
По данным эпидемиологов, 30% школьников имеют невыраженные пограничные нервно-психические расстройства: тики, заикание, нарушения сна и коммуникативных способностей, тревогу, замкнутость. Это не диагнозы, а всего лишь легкие нарушения, которые при нагрузках и конфликтах могут стать сложнее. По мнению психиатра и зампредседателя комитета Госдумы по охране здоровья Николая Говорина, заботу о психическом здоровье следует начинать в школе, но для этого нужно изменить подход к обучению в университетах.
«Психологов, в том числе детских, готовят во многих вузах. Но нас не устраивает, что подготовка идет по разным стандартам. Недостаточно в структуре программ клинической психиатрии, учат в отрыве от практики. Психологи проводят тесты, но они не выявляют патологий, за ними можно не увидеть психиатрических проблем», — объясняет депутат.
Возникает вопрос, способен ли школьный учитель средней руки различать оттенки подростковой психики, если дипломированный психолог устраивает семилетнему аутисту сорокаминутное тестирование?
С последним столкнулась Ирина (имя изменено по просьбе героини). Она рано заметила, что ее дочь ведет себя «не так»: не говорит, не играет, странно реагирует на звуки и людей. Вскоре сомнения подтвердились. Специалист выявил у девочки расстройство аутического спектра. Они наблюдались в поликлинике, но выбор пришлось сделать в пользу платной медицины: семья жила на севере Москвы, а в больницу приходилось ездить на юго-запад — по прописке. В итоге диагноз поставил частный психиатр.
Сейчас Ирина собирает справки, чтобы отправить дочь в школу в полных восемь лет. Для этого девочке нужно пройти стандартный тест Векслера на оценку вербального и невербального интеллекта. Это 11 подтестов, в каждом из которых от 10 до 30 вопросов. Ирина пыталась объяснить психологам, что такой стандарт может оказаться непосильным для ребенка-аутиста.
«У них регламент. Других методик просто нет. Это частая проблема для детей с сохранным интеллектом, — рассказывает Ирина. — Считают, что раз нет умственной отсталости или других грубых нарушений, то и адаптировать интеллектуальные тесты, задания необязательно».
Девушка присматривается к очно-заочной форме обучения в надежде встретить педагога, который умеет работать с особенными детьми. Но иллюзий не питает.
По данным Минздрава, на конец 2019 года в России было зарегистрировано 5,8 миллиона пациентов с психическими заболеваниями. Но с этими цифрами можно неустанно спорить, говорит врач психиатр, профессор РНИМУ имени Н.И. Пирогова Алексей Бобров.
«Это вопрос методологии. Кто-то говорит, что людей с психическими расстройствами 1-2%, а кто-то — что 20-30%. Разница из-за того, что тревожные состояния, стрессовые расстройства статистика порой не учитывает. В городских поликлиниках 30-40% пациентов, страдающих кардиологическими, онкологическими заболеваниями, имеют и психические нарушения, но специалисты не обращают на это внимания», — указывает Алексей Бобров.
Игнорируют жалобы и в психиатрических больницах. Лично с невнимательностью медиков столкнулась Анастасия Ларкина, координатор движения «Психоактивно» в Санкт-Петербурге. У девушки диагностированы биполярное расстройство второго типа и пограничное расстройство личности. Она пять раз лежала в психушке и столько же пыталась свести счеты с жизнью. Первая попытка была в 11 лет. В 13 она начала наносить себе увечья. И только в 18 поняла, что с ней что-то «не так». После уговоров мама согласилась отправить ее в государственную психиатрическую больницу.
«Меня достаточно быстро оттуда выписали. Врачи говорили маме, будто со мной все не так уж и плохо, что у меня характер такой. После выписки мне стало гораздо хуже. В итоге все привело к попытке суицида и реанимации», — вспоминает Анастасия.
Девушка считает, что отечественную психиатрию бросает из крайности в крайность: система либо обесценивает состояние пациента, либо карает. По наблюдениям собеседницы, врачи нацелены на снятие острых психотических приступов, а на легкое течение болезни имеют привычку, как выражается Анастасия, «забивать» или же вовсе «советуют обратиться в церковь».
Уже 20 лет в России сокращается число психиатров и профильных больниц. По данным Росстата, с 2000 года из государственной медицинской сети вывели больше 50 тысяч коек. Переводить пациентов с психическими расстройствами на дневной стационар — часть общей тенденции в здравоохранении, объясняет Александр Ковтун, психиатр-нарколог «Института профилактики». Он начинал карьеру в Костроме в нулевых в выездной психиатрической бригаде скорой помощи.
«Частые обращения были с психозами, обострениями шизофрении, эпилептическими припадками, алкогольными горячками, галлюцинациями. Сейчас ни в Костроме, ни вообще в России в государственной системе выездных психиатрических бригад не существует. Их сократили», — констатирует Ковтун.
Daily Storm направил в Минздрав РФ запрос с просьбой рассказать, как в России устроена система оказания психиатрической помощи и каковы перспективы ее развития. Ответа пока нет. Специалисты же объясняют, что формально есть множество способов обратиться за помощью: больницы, диспансеры, частные клиники, горячие линии. Но в государственных учреждениях сложности начинаются уже при попытке понять, что у пациента: психические проблемы, психологические или психиатрические. Грань, ощутимая даже на уровне интуиции, в физическом мире размывается из-за недофинансирования, экономии и палочной системы.
«Психологическая коррекция должна быть обязательно. Она прописана в стандартах оказания психиатрической помощи, но игнорируется специалистами и госучреждениями. Потому что дополнительно она не финансируется, а если и финансируется, то достаточно ограниченно. Нет критериев оценки такой работы, методики начисления заработной платы или расчета штрафов», — говорит директор Научного центра персонализированной психиатрии Надежда Соловьева.
По мнению Соловьевой, проблема оказания психиатрической помощи — в отсутствии системы управления как таковой. В 2007 году ее пытались выстроить в Москве, но также запутались в критериях эффективности: показателем успеха для столичных служб стало отсутствие повторного психоза у больного. Благое «лучше лечишь — меньше болеешь» превратилось в массовое лишение пациентов дееспособности.
Daily Storm направил в Департамент здравоохранения Москвы запрос с просьбой рассказать, как организована психиатрическая и психологическая помощь в столице сейчас, но чиновники не ответили. Не захотел без согласования с ними общаться и главный психиатр Москвы Георгий Костюк. По официальным сообщениям столичного правительства, получить консультацию при семейных конфликтах, утрате смысла жизни, тревогах, страхах или проблемах личностного роста можно в Московской службе психологической помощи.
С 2009 года в столице действует местный закон «О психологической помощи». Он про поддержку, сложные ситуации, неблагоприятные состояния, коррекцию и сопровождение. Для остальной России аналогичный документ не могут принять уже 30 лет.
В июне 2014-го очередную и пока последнюю попытку сделала депутат Госдумы Людмила Швецова. Четыре месяца законопроект гулял по комитетам, а в октябре его автора не стало. На этом обсуждение и закончилось. Хотя, по воспоминаниям бывшего коллеги Швецовой депутата Юрия Липатова, ей бы хватило авторитета довести дело до конца. Швецовой принадлежала идея принять этот закон в столице — с 2000-го по 2011 год она занимала должность заместителя мэра Москвы.
«Она мне лично рассказывала, что пришла к этому закону после «Норд-Оста». Москва, не считая Чечни, первой столкнулась с терроризмом. Она на месте постоянно находилась, видела весь ужас, видела, что с людьми происходило. Тогда она поняла, что не хватает специалистов, способных оказать квалифицированную помощь», — вспоминает Липатов.
В последние годы с инициативой выходит МЧС, а точнее его структура — Центр экстренной психологической помощи, возглавляемый Юлией Шойгу — дочерью министра обороны. Общаться с Daily Storm она не стала, сославшись на занятость. Но, судя по ее прежним выступлениям в СМИ, перед законом она ставит задачу определить, что является психологической помощью, а что — нет. В определенной мере такая постановка вопроса открывает возможности для спекуляций.
«Любого консультанта можно обвинить в нарушении этических норм, в отсутствии компетенции. При желании можно доказать, что даже самый именитый психолог — шарлатан и дилетант, потому что у него нестандартные взгляды или техники. Регулировать эту область сложно: любой психолог может назвать себя коучем или социоконсультантом», — считает психолог и коуч Александр Кичаев.
По его мнению, триумф новой этики на Западе показал, что понятие нормы как никогда размыто, а критериев ее оценки, вызывающих доверие, больше нет. Кичаев приводит в пример недавнюю историю в Канаде, где школьный психолог, вопреки мнению родителей, поддержала желание 12-летней девочки быть мальчиком. Отец Роберт Хуглэнд получил полгода тюрьмы только за то, что сопротивлялся гормональной терапии, — суд счел это семейным насилием.
Однако долгие годы экспериментов над людьми помогли Западу накопить опыт, к которому стоило бы присмотреться. Исследования, проведенные в период с 1990-го по 2006 год в девяти европейских странах, показали, что на фоне сокращения числа коек в психиатрических больницах росло количество заключенных в тюрьмах. Опрошенные Daily Storm психиатры подтверждают эту взаимосвязь. Правда, насколько она прямая, не могут сказать даже их европейские коллеги.
И пока в России пытаются разобраться с понятием психологической помощи, в Великобритании включают в обиход термин «ментальное здоровье». Принц Уильям и Кейт Миддлтон в прошлом году выделили пять миллионов фунтов стерлингов на поддержку граждан во время карантина. Все средства направили на увеличение количества сотрудников в службах психологической поддержки. Супруги часто высказываются в интервью о ментальном здоровье и считают, что говорить о своих проблемах нормально. Принц Гарри, ставший для короны тем самым, без кого не обходится ни одна семья, воспользовался советом и снялся в документальном сериале Опры Уинфри «Я, которого ты не видишь». В нем королевский отпрыск и другие знаменитости рассказывают о психических проблемах, о том, что не нужно бояться своих эмоций, а главное — не стесняться просить помощи.
